Организация и деятельность инквизиции

Еще одной эффективной  формой оказания психологического давления на обвиняемого было испытание забвением. Между первым и вторым вызовом  обвиняемого, который упорствовал  в своей невиновности, на допрос могло пройти несколько лет, и все это время несчастный мучился в одиночной камере, мечась между надежной и отчаянием и пребывая в полнейшем неведении относительно своего дела и своей участи

Всего регламент инквизиции допускал применение последовательно  трех пыток — веревкой, водой, огнем. Тяжесть их возрастала от первой к последней, поэтому нельзя было начинать пытать сразу, скажем, с третьей. Если сознание обвиняемого было получено на первой же пытке, очередь последующих уже не наступала. Нельзя было применить все три пытки в течение одного дня.

     Пытка веревкой: обвиняемому связывали руки за спиной веревкой, пропущенной через закрепленный под потолком блок. Пытаемый подтягивался палачами как можно выше. Некоторое время он оставался спокойно висеть под потолком, после чего палач резко отпускал веревку настолько , чтобы пытаемый падал до высоты полуметра над полом и зависал не касаясь его. Толчок, останавливавший падение, травмировал весь костно-мышечный аппарат верхней части тела; плечевые суставы часто выбивались из суставных сумок и требовали вправления, веревка впивалась в руки настолько, что резала кожу и мясо. Пытка приводила к болезненной контузии суставов рук и верхнего отдела позвоночника, оставляя о себе память на многие месяцы болями даже при попытках поднести ложку ко рту.

     Пытка водой: обвиняемый укладывался на спину на специальные деревянные козлы с желобом для человеческого тела. Действием механизма козел ноги поднимались много выше головы и фиксировались в таком положении. Обвиняемому вводили в рот и горло мокрую тряпку, прикрывая другим ее концом ноздри. Крайне медленно, но беспрерывно, начинали лить на нее воду. Набухающая от влаги тряпка закрывала носоглотку, сильно затрудняя дыхание и вызывая рефлекторное желание сглотнуть подтекающую воду. Пытка могла продолжаться несколько часов; расход воды не должен был превышать литра в час. Исторические свидетельства указывают, что часто после прекращения пытки тряпку вынимали изо рта окровавленной. Очевидно, происходило это из — за разрыва легочных альвеол ; можно предположить, что затяжная пытка очень плохо отражалась на состоянии сердца и работе мозга, особенно пожилых людей, вследствие сильного подъема кровяного давления, несомненно сопутствовавшего этой процедуре.

    Пытка огнем: обвиняемого связанным по рукам и ногам укладывали на спину, смазывали лодыжки и ступни маслом, салом или иным жировым веществом, под ногами помещали жаровню с углями. Расстояние до жаровни не превышало полуметра. Кто хоть раз видел, как на углях жарится шашлык, легко поймет умысел создателей этой пытки. ²⁵

Пытка противоречила основополагающим принципам христианства, а также  традициям Церкви. За исключением  порочных и изнеженных благодатным  южным климатом вестготов, варвары, создавшие государства современной  Европы не признавали в своем законодательстве применения пыток. Однако в 1252 г Иннокентий IV одобрил применение пытки для  раскрытия ереси, но не уполномочил  инквизиторов или их помощников лично  применять пытку к подозреваемым. Эта роль перекладывалась на светские власти, которые должны были пыткой принуждать всех схваченных еретиков признаться и выдать соумышленников. Церковные каноны запрещали духовным лицам даже присутствовать на пытке. Но в 1256 г Александр IV дал инквизиторам и их помощникам право взаимно отпускать грехи за «неправильности»: отныне сам инквизитор и его помощники могли подвергнуть подозреваемого пытке.²⁶

В отношении законного  обоснования условий применения пытки к обвиняемому четкого  установления не было. Одни считали, что  человека с хорошей репутацией можно  пытать, если против него есть не менее  двух свидетельских показаний, а  если репутация у обвиняемого  дурная, то достаточно и одного неблагоприятного для него свидетельства. Другие полагали, что независимо от репутации обвиняемого, достаточно свидетельских показаний одного уважаемого лица. Третьи вообще настаивали на том, что для применения к обвиняемому пытки довольно и одной «народной молвы». В итоге, решение этого вопроса оставалось на окончательное усмотрение самого инквизитора. В этом можно указать еще одну негативную особенность инквизиционного судопроизводства, которая также вела к судебно-следственному произволу.

Применению пытки предшествовали угрозы намерением ее применить. Обвиняемому  объявляли о намерении подвергнуть  его пытке, если он не признает своей  вины. Далее ему демонстрировали  камеру и орудия пыток. Если обвиняемый упорствовал, его раздевали и  готовили к применению пытки, демонстрирую каким орудием и как его будут пытать. В случае упорства обвиняемого пытка начиналась.

По закону пытка могла  применяться к обвиняемому только один раз. Но достаточно было просто приказать  продолжить, а не повторить пытку  и это законодательное ограничение  на ее повторное применение снималось. При этом, как бы ни был велик  перерыв в пытке, ее можно было продолжать «один раз» до бесконечности. Признательные показания, вырванные  пыткой, заносились в протокол с  обязательной отметкой, что оно сделано  добровольно, без угроз и принуждения.²⁷

Если позже обвиняемый отказывался от признания, вырванного под пыткой, то пытку в его отношении  можно было «продолжить». Но в любом  случае инквизиторы считали признание  правдивым, а отречение - клятвопреступлением. Такое клятвопреступление свидетельствовало  о том, что обвиняемый – нераскаявшийся еретик, которого следует выдать светским властям на сожжение. Если вырванное  пыткой, но взятое обратно признание  обвиняло третьих лиц, то либо оставляли  в силе первое признательное показание  или же наказывали сделавшего это признание как лжесвидетеля.

5.4. Свидетели

Отдельно стоит сказать  об использовании свидетельских  показаний в инквизиционном судебном процессе. Для сбора материалов, подтверждавших степень виновности обвиняемого, инквизитор не гнушался заведомой  клеветой, а также слухами, сплетнями  и доносами, которые вымогал у  свидетелей и обещаниями и угрозами. Свидетельским показаниям придавали  большое значение, если они давали повод к задержанию и обвинению, а также, если они могли служить средством устрашения. С самого начала деятельности Святых Трибуналов действовало правило: «Обвиняемые не могут быть осуждены, если только сами не сознаются или не будут уличены свидетелями. Но при этом надо сообразовываться не с обычными законами, как при обычных преступлениях, а с частными узаконениями и привилегиями, предоставленными инквизиторам Святым Престолом, ибо есть много иного такого, что свойственно одной только инквизиции».²⁸

Проблема добычи и квалификации свидетельских показаний состояла в том, что не существовало четкого  определения ереси. Поэтому добытые  свидетельские показания были настолько  же ничтожны и неосязаемы, как и  те факты, которые ими требовалось  подтверждать. Инквизиторы не только предоставляли свидетелям право, но даже и убеждали их говорить все, что  вздумается. Все, что могло повредить  обвиняемому тщательно собиралось и записывалось, а это могли  быть даже самые вздорные слухи и  сплетни. Все, что нельзя было истолковать  благоприятно для обвиняемого, обращалось против него.

В качестве свидетелей могли  привлекаться и люди заведомо нечестивые и опороченные и даже еретики (если они свидетельствовали против других еретиков), хотя таковые не допускались  законом в качестве свидетелей по обычным уголовным делам. Этот принцип  был принят повсеместно в католических странах и внесен в каноническое право. Если бы было иначе, то инквизиция попросту бы лишилась одного из наиболее действенных приемов для преследования еретиков.²⁹

Возраст свидетелей, привлекаемых по делам о раскрытии ересей, также  не был четко определен и этот вопрос оставался на усмотрение инквизитора. В деле об открытии гнезда еретиков в Монсегюре в 1244 г имел место случай, когда осуждение целой группы еретиков из более чем 70 человек произошло во многом на основании показаний 10-летнего ребенка. Жены, дети и слуги обвиняемых не могли свидетельствовать в их пользу, но если их показания были неблагоприятными для обвиняемых, то эти показания безусловно принимались.

При таком дифференцированном отношении к свидетельским показаниям осуждение за ересь выносилось намного  легче, чем по любым другим делам  и все, опять-таки, практически полностью  зависело только от воли инквизитора.

Надо ясно понимать, что  никаких "железных баб", "испанских  сапогов", раскаленных щипцов, плетей и кнутов инквизиция никогда не использовала. Ее палачи никогда не пинали обвиняемых ногами, не рвали крюками и не сдирали с них кожу. В арсенале инквизиции было всего три пытки, каждую из которых применяли к обвиняемому один раз. О характере отношений "следователь"-"обвиняемый" красноречиво свидетельствует Хуан Льоренте , испанский историк XVIII-XIXв.в., который сам на протяжении четырех лет был комиссаром инквизиционного трибунала и видел изнанку следственных процедур своими глазами: "Никогда не доводили дела до аутодафе не попробовав в течение долгого времени обратить его (обвиняемого) и привести к единению с католической Церковью всеми средствами, которые могла внушить опытность в этом деле. Обеспечив надежность его тюремного заключения, позволяли и даже в некотором роде побуждали его родных, друзей, соотечественников, духовных лиц и всех людей, известных своим образованием, посещать его в тюрьме и беседовать с ним. Сам епископ или инквизитор приходили к обвиняемому и убеждали его вернуться в лоно Церкви. Хотя он выражал в своем упорстве самое сильное желание быть поскорее сожженным (что случалось часто , потому что эти люди считали себя мучениками и выказывали свойственную им твердость), инквизитор на это никогда не соглашался; наоборот, он удваивал доброту и кротость, удалял все, что осужденному могло внушать ужас, и старался уверить его, что обратившись, он избегнет смерти, лишь бы только он снова не впал в ересь, что и бывало в действительности…".15

Инквизитор был уполномочен  и подготовлен к тому, чтобы  суд его был короток. Он не стеснялся  в методах дознания и не позволял, чтобы ему мешали юридические  правила и хитросплетения адвокатов (если таковые, что почти невероятно, находились). Он сокращал процесс судопроизводства, лишая обвиняемого обыкновенной возможности сказать хотя бы слово  в свою защиту. Он не давал обвиняемому  право на апелляции и отсрочки.

Еще одной важной особенностью инквизиционного судопроизводства, способствовавшей беззаконию, являлась глубокая тайна, которой инквизитор облекал дело. Даже вызов подозреваемого в суд делался тайно, а о  том, что происходило после его  явки туда, знали очень немногие «скромные люди» и эксперты, которых приглашал инквизитор. Все эти люди обязывались инквизитором хранить молчание обо всем, что им стало известно по делу.³⁰

Главной целью допросов было добиться от обвиняемого признательных  показаний. Признание всегда сопровождалось изъявлением обращения и раскаяния. Наиболее убедительным доказательством  искренности раскаяния была выдача единомышленников (особенно друзей и  близких родственников). Отказ кающегося  еретика выдать своих единомышленников принимался, как попытка не раскаявшись избежать наказания. Это квалифицировалось как закоренелая ересь, а обвиняемый передавался в руки светской власти на сожжение. Также не допускалось настаивать на своей невиновности. Если при наличии свидетельств против него, обвиняемый продолжал упорно настаивать на своей невиновности, его рассматривали как закоренелого еретика и выдавали светской власти. Так что единственным средством спастись для обвиняемого было «чистосердечное раскаяние» и согласие на любую епитимью (духовное наказание), которое на него могли наложить.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6.Два взгляда на оценку деятельности инквизиции

Сам термин «инквизиция» трактуется в исторической литературе неоднозначно: существует широкий и узкий подходы к  этому явлению.

   Если под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей церковью инакомыслящих - вероотступников, то хронологические рамки инквизиции следует расширить на всю историю христианской церкви - от ее возникновения по настоящее время, ибо епископы еще со времен раннего христианства и по сей день присвоили себе право осуждать и отлучать от церкви тех верующих, которых они считают еретиками.  Некоторые исследователи толкуют этот вопрос еще шире, считая, что инквизиция является характерным атрибутом не только католической, но и протестантской и православной церквей. 

   Если же инквизицию понимать в более узком смысле, подразумевая под этим термином деятельность особых трибуналов католической церкви, преследовавших еретиков, то ее рамки суживаются от возникновения этих трибуналов в XII-XIII вв. до их повсеместной отмены в первой половине XIX в. Но и после этого в системе папской курии в Ватикане вплоть до 1966 г. существовала конгрегация инквизиции («священная канцелярия»). Сторонников «широкой» и «узкой» трактовки инквизиции можно найти как среди церковных, так и светских историков.  Первым, кто сформулировал «широкую» точку зрения на историю инквизиции, был сицилийский инквизитор испанец Луис Парамо, опубликовавший в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском языке «О происхождении и развитии святой инквизиции» (“De origene et progressu Officii Sanctae Inquisitionis”). Трактат Парамо считается первым трудом по истории инквизиции, написанным с точки зрения официальной доктрины католической церкви. 

Изучая  документы и научную литературу по теме «Инквизиция», ясно видишь, как  разнятся взгляды на нее и ее деятельность. Если  не удаляться в детали и  посмотреть в общем, то явно видны два крайних подхода: классовый и клерикальный (взгляд церкви). Они, конечно, противоположны.

Классовый подход, который характерен в основном для советских, марксистских историков и правоведов основан на  отрицании церкви и ее деятельности вообще. Все, что делала церковь было неправильным, вредным, обманным, жестоким и тд.

  Богословы, оправдывая террор  инквизиции, сравнивали библейскую  легенду  о мученической смерти  Христа с мученической смертью  еретика, сжигаемого верными сынами  христианской церкви, которая в  период своего зарождения и  становления обещала добиться  всеобщего счастья путем непротивления  злу и любви к ближнему. Теперь же она следовала доктрине, согласно которой цель оправдывает средства. И какие средства! Все, что есть в человеке низменного, подлого, гадкого, уродливого,— ложь, лицемерие, алчность, похоть, обман, предательство — все использовалось церковью во имя борьбы со своими действительными или мнимыми противниками...