"Просвещенный абсолютизм" в России

Так или иначе, крестьяне  еще меньше дворян и горожан были способны изложить свои жалобы в отвлеченных категориях и поэтому просто рассказывали о частных местных бедах и проблемах. В этом смысле их наказы являются бесценным источником для локальной социальной истории, хотя следует помнить, что крестьяне старались преувеличить бедственность своего положения. Поскольку среди них царила почти поголовная неграмотность, им, по всей вероятности, помогали составлять бумаги деревенские попы или канцеляристы. Кроме того, крестьяне боялись притеснений со стороны дворянства и чиновников и не могли со всей откровенностью пожаловаться на местную администрацию, ведь перед отправкой в Москву крестьянские челобитные как раз и накапливались в канцеляриях. То обстоятельство, что различные группы государственных крестьян выбрали депутатами в основном своих же собратьев, делает честь их стойкости — когда Уложенную комиссию в 1768 г. окончательно распустили, оказалось, что только один крестьянский мандат был передан дворянину. У однодворцев при роспуске Уложенной комиссии обнаружилось трое депутатов-дворян. Среди крестьянских депутатов присутствовало несколько приписных крестьян, хотя посессионных не было (их «представляли» соответственно Берг- и Мануфактур-коллегии, а потому им вообще не полагалось участвовать в выборах)³¹.

До 1761 г. территориям Российской империи, где действовали местные  законы (Лифляндия, Эстляндия, Малороссия и другие земли с нерусским  населением), не предлагали направлять депутатов в различные законодательные  комиссии. Но Екатерина II считала, что можно объединить империю под управлением общих институтов, и теперь, когда представился случай сплотить окраинные провинции с центром, она не могла его упустить. Поэтому в опубликованном тексте манифеста было ясно сказано, что ожидается участие всех частей государства в выборах³².

К несчастью, процедура  выборов для нерусских провинций  еще меньше учитывала политические позиции их населения и особенности его социального состава, чем в великорусских областях. Среди лифляндцев и эстляндцев возникли разногласия по двум вопросам: участвовать ли им вообще в выборах в Уложенную комиссию, признав тем самым право всероссийского собрания писать для них законы, а если участвовать, то кого считать дворянином, т.е. полноправным избирателем. Первый вопрос не вызвал серьезных затруднений. Часть дворян и горожан, недовольных системой местных привилегий, захотела воспользоваться случаем и получить желаемое. К тому же лифляндский генерал-губернатор, назначенный русскими властями, и не позволил бы уклониться от проведения выборов. Зато вопрос о социальном статусе избирателей опять-таки оказалось решить куда труднее, чем вопрос о статусе политическом.

Прибалтийское родовитое  дворянство, издревле числившееся в  матрикуле, отказывалось признавать право участия в выборах за помещиками недворянского происхождения, полагая, что приобретение земли, пусть даже с крепостными, все равно не делает их настоящими дворянами. Эстляндское дворянство без всяких выборов вручило пост маршала дворянства главе рыцарства Ф, И. фон Ульриху. Тот в свою очередь назначил по четверо кандидатов от каждого крейса Эстляндии. Депутатов выбирали из числа этих назначенных кандидатов, причем выбрали и самого Ульриха, постановив передать пост предводителя дворянства его брату. Российский Сенат немедленно аннулировал эти выборы и велел провести их заново. Эстляндский губернатор, князь Петер Гольштейн-Бек, попытался оправдать свои решения местными обычаями и получил суровую отповедь. Ему указали, что в манифесте совершенно ясно написано, как надлежит проводить выборы, а поскольку этот документ переведен на разные языки, то и не понять его было невозможно. Далее губернатору сообщалось, что ему не следовало позволять эстляндским дворянам поступать согласно их частным обычаям, в то время как все разъяснено в обязательном для всех законе, и что было неуместно с его стороны приводить столь несерьезные оправдания, как отсутствие достаточно вместительного зала, где эстлян-дское дворянство могло бы собираться вместе, — ведь в Петербурге и в Москве дворяне почли за честь предоставить для проведения выборов свои дома³³.

Екатерине совсем не понравились  претензии прибалтийского дворянства; императрица не могла допустить, чтобы не она сама, а остзейские бароны решали, кто дворянин, а кто нет; «вся Россия не знает матрикулы, а между тем пользуется тем же избирательным законом». Тем не менее, так и не удалось заставить дворянство договориться с помещиками недворянского происхождения ни о выборе единого депутата, ни об инструкции для него. В самом деле, было бы чрезвычайно странно, если бы депутат предъявил противоречащие друг другу инструкции. Наконец императрица, обнаружив, что четыре округа Лифляндии избрали только двоих депутатов, предложила лифляндским недворянам направить в комиссию собственного депутата с отдельным наказом.

Города Лифляндии не проявили горячего желания избирать депутатов, так что всего 4 из них  оказались представленными в  Уложенной комиссии — Рига, Дерпт, Венден и Пернау. Лифляндские крестьяне  депутатов не направляли, так как считались крепостными. Наличие здесь некоторого числа свободных крестьян шведского происхождения, особенно на балтийских островах, осталось незамеченным, зато четверо представителей вольных крестьян Восточной Финляндии (из Выборгской губернии) прозаседали в собраниях комиссии почти девять месяцев, прежде чем их присутствие вызвало вопросы. Но так как под властью шведов они были свободными, Екатерина II утвердила их право участвовать в работе комиссии. В итоге Лифляндию с Эстляндией представляли 6 дворян и 4 городских депутата³⁴.

В Малороссии дворянский представитель избирался от каждого полка или повета (что соответствовало уезду). Города выбирали депутатов также, как в самой России, а казачество и вольные крестьяне — по депутату от каждого полка. Староверам гетманства Малороссийского позволили также выбрать своего депутата. Это же право получили полузависимые крестьяне (посполитые) Екатеринославской и Елизаветградской губерний. Выборы доставили генерал-губернатору П. А. Румянцеву множество хлопот. В Малороссии в целом проявились те же течения, что и в Прибалтике: и здесь сомневались, участвовать ли вообще во всероссийском законодательном собрании, спорили о социальном статусе отдельных выборщиков, ссорились из-за содержания наказов. Румянцев распорядился о начале избирательного процесса в Малороссии, издав циркуляр, в котором призвал население Украины вспомнить, что законы страны должны разрабатываться в интересах всех ее частей. Генерал-губернатор явно намекал на то, что не стоит выдвигать никаких требований автономии (впрочем, судя по его последующим донесениям, цели он не достиг). «Многие истинно вошли во вкус своевольства до того, что им всякий закон и указ государский кажется быть нарушением их прав и вольностей, отзывы же у всех одн,и: зачем бы нам там и быть?» В следующем письме Румянцев писал: «...другие, ослепленные любовью к своей землице, думали, что их как ученых и правных людей созывают токмо для совета и сочинения нового Уложения для великороссиян».

Призыв избирать депутатов  послужил толчком к возобновлению  дискуссии о старинных вольностях Малороссии и требований восстановить гетманство. От Нежина и Батурина в результате довольно беспорядочной процедуры выбрали представителя, отличавшегося крайними взглядами. С этим Румянцев согласиться не мог. Он воззвал к Сенату, и тот отменил избрание, приказав арестовать и предать гражданскому или военному суду всех нарушителей выборных инструкций и приказов генерал-губернатора³⁵.

Другие слои населения  Малороссии, также тяготевшие к самостоятельности, отвергали при этом претензии дворянства. Эти социальные разногласия проявились в выборах городовых депутатов, так как, в отличие от внутренних российских губерний, многие малороссийские дворяне жили в городах и владели там землей, т.е. имели право участвовать в выборах городского депутата. Но дворяне презирали простых горожан и часто отказывались заседать или участвовать в выборах с ними вместе. Оказалось почти невозможным примирить интересы казачьей старшины, администраторов, имевших тот или иной воинский чин, купцов и горожан. С другой стороны, нигде статус дворянина не был таким неопределенным, как в Малороссии. Как писал Румянцев Екатерине, на каждом собрании дворяне осыпали друг друга (не исключая и самых высокородных) упреками и обвинениями в том, что они происходят от мещан или от евреев, а про многих говорили, что они изменили имена. По мнению Румянцева, проблема заключалась в том, что слово «дворянство» на Украине потеряло смысл, «и всякого беглеца-крестьянина, женившегося токмо на козацкой девке» принимали «в достоинство шляхетское, а такого ж шляхтича или козака часто без судов, а иногда по судам, но не всегда по законам» обращали в крестьянина. Случалось, что дворяне бойкотировали выборы, как было в Прилуках, а иногда, как в Погаре, они отдавали все в руки горожан. Лишь когда наказ уже был составлен, а депутат избран, дворянство Погара пожаловалось генерал-губернатору, что выборный городской голова пренебрег дворянами и доверил невежественным простолюдинам составить наказ. В Лубнах дворяне не позволили горожанам включить в наказ обвинения в адрес казачьих офицеров и чиновников. В Стародубе выбрали одного депутата, но снабдили сразу двумя наказами — от дворянства и от купечества. Зато депутат от Нежина получил их ни много ни мало целых четыре — от дворян, от горожан, от купцов-великороссов и от землячества греческих купцов. Малороссийскому дворянству в наказах в целом удалось высказать и требования автономии, и жалобы на Россию. Румянцев, в свою очередь, поступил с ними как самовластный повелитель: не дал хода тем наказам, которые ему не нравились, и отменил избрание неподходящих, с его точки зрения, депутатов³⁶.

Следуя предписаниям манифеста о выборах, Румянцев позаботился  о том, чтобы от каждого украинского  полка был избран один казачий  депутат, и эти выборы, похоже, не вызвали особенных затруднений. Запорожской Сечи разрешили выставить двух депутатов, так как она была гораздо многочисленнее любого из полков. Однако выборы в Кременчуге и Власовке, хотя, возможно, и нетипичные, отражают некоторые проблемы, связанные с простыми казаками. Вероятно, из-за того, что полковник не разрешил рядовым казакам составить отдельный наказ депутату, они постановили избрать собственного депутата. Казаки собрались в чистом поле, проголосовали за некоего Денисова и снабдили его наказом. Денисов не замедлил явиться в Москву, занял место в Уложенной комиссии и даже участвовал в обсуждениях. Он написал своим избирателям, чтобы те сообщали ему о местных нуждах, и объявил, что находится в милости у Ее императорского величества, несмотря на то что некие злонамеренные люди пытались не допустить его в депутаты. Но затем в Москву приехал местный губернатор и потребовал арестовать Денисова на том основании, что его выбрали втайне, без ведома властей и что его письма возбуждают волнения среди казачества. Денисова арестовали и под охраной отправили назад, но по дороге он бежал и с тех пор исчез со страниц истории.

Беспорядки происходили  и во время выборов среди крестьян-вольнопоселенцев, или войсковых обывателей Слободской Украины. Прокоп Гук, выбранный крестьянским депутатом, так серьезно подошел к своим обязанностям, что велел местному землемеру приостановить межевание, пока сам Прокоп не вернется из Москвы с заседаний комиссии. Он собрал около 60 руб. в двадцати двух деревнях, пообещав крестьянам, что повлияет на межевую контору в их пользу. По доносу, скорее всего кого-то из местных помещиков, опасавшихся, как бы Гук не занес «крестьянскую заразу» даже в комиссию, его арестовали, лишили депутатского статуса, отобрали деньги, высекли, а выборы велели устроить заново³⁷.

Духовенство в Малороссии, кажется, никак не повлияло на составление городовых наказов, в отличие от некоторых великорусских городов. С другой стороны, когда Синод готовил проект наказа своему депутату в Уложенной комиссии, он советовался с малороссийскими церковными иерархами. Кроме того, они воспользовались случаем, в частности в Киеве, чтобы подать ряд наказов с требованием сохранить имущественные права церкви, ее духовную и правовую автономию. Некоторые из этих требований были приложены к наказу Синода³⁸.

Допущение в комиссию депутатов от инородцев было данью просвещенным вкусам императрицы. Большинство из этих избранников (если вообще здесь проводились выборы) не знало русского языка, многие принадлежали к правящим родам татар, башкир, черемисов, чувашей и т.д. Сибирский губернатор так описывал ситуацию своему брату, полицмейстеру Николаю Чичерину:

«Поехали от меня два принца, получившие диплом на княжество от царя Годунова: один — Обдорский, а другой — Куновацкий Березовского ведомства, кочующие к самому Северному океану по устьям реки Оби. Выезд их по силе манифеста о депутатах, однако ж ни нужд, ни поверенности — ничего при себе не имеют, а только меня спросили: ездит ли государыня по улицам, и как им сказано, что изволит выезжать, то, упав в ноги, просили, чтоб я их, конечно, отправил. Желание их в том, чтоб в проезд увидеть государыню... Вы найдете в сих моих принцах двух дикеньких зверьков, странных видом, странных и одеянием»³⁹.

В Москве быстро поняли, что к депутатам от инородцев  нужен особый подход. К ним приставили троих «опекунов» — князя С. Вяземского, А. В. Олсуфьева и Г. А. Потемкина, который с этого времени заинтересовался экзотическими народами России. Генерал-прокурор распорядился приготовить для этих депутатов немецкое и русское платье и самоедский наряд — за счет казны.

Законодательное собрание, наконец составившееся в результате этого сумбурного процесса, включало в себя: 29 депутатов от правительственных учреждений, 142 депутата от уездных дворянских собраний, 22 депутата от украинского дворянства и офицерства, 42 депутата от однодворцев, 29 депутатов от различных групп вольного крестьянства, 44 депутата от казачества (Сибирского, Яицкого, Волжского и Донского), 209 городовых депутатов, 54 депутата от инородцев. Социальный состав собрания, независимо от того, какие группы представляли депутаты, был таков: дворянство — 205, купечество — 167, однодворцы — 42, крестьяне — 29, казаки — 44, промышленники — 7, канцелярские чиновники и пр. — 19, инородцы — 54⁴⁰.

Выборы в Уложенную  комиссию, несомненно, помогли пробудить дремлющую русскую сельскую провинцию. Это была первая в императорской России попытка сблизить народ с властью. Некоторые, вроде язвительного скептика Андрея Болотова, полагали, что, кроме большого шума и больших расходов, ничего из этого не выйдет. Другие с восторгом бросились в гущу событий, приветствуя происходящее ружейным салютом, банкетами и фейерверками. Пока весной 1767 г. шли выборы, Екатерина совершила инспекционную поездку по губерниям Поволжья. Во многих местах дворяне, уже собравшиеся в города на выборы, были представлены императрице и устраивали подобающие случаю празднества. Екатерина посетила Тверь, Ярославль, Нижний Новгород, Казань. «Вот я и в Азии... — радостно сообщала она из Казани Вольтеру 29 мая 1767 г. — В этом городе 20 разных народов, вовсе не похожих друг на друга. И однако, им надобно сшить платье, которое на всех на них одинаково хорошо бы сидело. Можно легко найти общие правила, но подробности?» Теперь Екатерина полностью осознала, насколько разнообразна ее империя, и взялась за изложение этих «общих правил» в «Наказе» для Уложенной комиссии.