«Война и мир» в трилогии Юрия Бондарева («Берег», «Выбор», «Игра»)

      Но в этой «взаимной фальши вынужденного товарищества, взаимного восхищения коллег, что походило на выдуманный праздник постоянного успеха почти у каждого» [5, с. 76] играют практически все: и Балабанов, умеющий быть и дружелюбно-искренним, и отчуждённо-озабоченным, и брезгливо-взбешённым, и «факел и светоч на небосклоне отечественного кинематографа» [5, с. 117] Пескарев, никогда в жизни не оценивавший искусство с высшей позиции добра и правды, и Молочков, начавший свою мерзкую игру ещё в годы войны в разведке и никогда не выходящий из своей роли. Крымов упрекает и винит себя за это непонятное фиглярство: «а он, не сдерживаясь, с ненавистью к своей несдержанности ничего сейчас не мог простить себе и другим, поправить и изменить во взятом им шутовском тоне, в противной до тошноты игре» [5, с. 119]. Но не всё так просто, и причина его несдержанности таится и в другом. И если в какие-то моменты Крымов осознанно играет эту новую, непонятно кем написанную роль, то в кабинете Балабанова, бросая в лицо ему и Пескареву страшные обвинения, режиссёр во многом честен перед собой как никогда раньше: «Во имя чего вы ввели в заблуждение отца Ирины Скворцовой? Ради чего вы сказали ему о возможности связи между нею и мной? <…> Интеллектуал, подвижник, апостол высочайшего духа, вы целили в меня, а попали в уже израненную душу отца. <...> Как низок человек, лишённый доброты <…> » [5, с. 118] ,«Ужасно то, что мы живём в век расчётливой цивилизации. Ложь взаимоотношений успокаивает глупость и уравнивает конфликты» [5, с. 119]. «Он судит и карает балабановых и пескаревых не как чиновников, занимающих не своё место, а как дурных, низких, лишённых доброты, сострадания и человеческой чуткости людишек» [23, с. 178].

      Понимая, что он становится участником неизвестной, заданной свыше игры, Крымов постепенно приходит к выводу, что вся человеческая жизнь превращается в загадочный спектакль, и люди постепенно перестают быть самими собой. Об этом он говорит своему другу Стишову: «Дело, вероятно, в том, Толя, что каждому из нас при жизни не хватает воли быть самим собою. Мы играем заданную роль, а не живём естественно. Знаешь, в чём вина мировой интеллигенции, и в том числе наша с тобой? Сон, инерция разума и покорность обстоятельствам» [5, с. 85], об этом он размышляет в финале романа.

       Мучаясь неразрешимыми вопросами бытия, осознавая и свою вину в том, что в мире воцаряется фальшь и искусственность, Крымов пытается понять: когда же началось это всё, в чём причина таких перемен. «Перед нами раскрываются во всём многообразии неустанная душевная работа, напряжённейшие крымовские искания смысла жизни и всего сущего, обострённое чувство личной вины за то, что многое в жизни происходит не так, как думалось-мечталось в войну» [44, с. 187].

       «Роман «Игра» замкнул, или, точнее сказать, довёл едва ли не до болезненной степени важнейшие темы обеих предшествующих книг, а главнейшую из этих тем, тревогу за жизнь мира, всегда звеневшую в бондаревской прозе на последней отчаянной ноте, вывел вперёд» [36, с. 189].

      Видя, что в мире царит ложь, которую творят сами люди, пряча под ней правду, герой убеждается в том, что вся жизнь – всего лишь одна большая игра. «Значит, жизнь – спектакль, сценарий, в котором действуют, двигаются, чего-то желают герои, не думая, не желая думать о том, что неизбежно задёрнется занавес. И я должен видеть этих героев, чтобы понять свой спектакль в душе» [5, с. 217]. Но «трагическое мироощущение Крымова, однако, приближает его к действительности, а не отдаляет от неё, укрепляет дух его и волю, а не ввергает в пучину отчаяния и апатии» [44, с. 188]. Он упорно ищет выход и находит его в возвращении к земле, верит, что мир ещё будет спасён – женщиной. «Женщины, верные земле, как собаки. <…> Женщины сделают то, чего не ожидали сами. <…> Женщины – просто женщины. Они продолжают человечество…» [5, с. 220–221] И в конце жизни, пытаясь вернуться к «началу той любви, которой обязан всем, к своему благословенному детству» [5, с. 221], Крымов всё же движется к тихому уголку, своему берегу чистоты и правды, так напоминающему тот далёкий берег, к которому стремился герой романа «Берег» Вадим Никитин: «Но вспомнить своё имя он уже не смог, как не смог почувствовать навсегда ушедшую боль и в последние секунды понять, почему возникли среди летней травы на бугре распахнутые ворота древнего каменного монастыря, залитого полуденным солнцем, виденного им когда-то на Севере <…> » [5, с. 223].

      В романе мы можем заметить и отголосок образа выбора, которому был посвящён предыдущий роман Ю. Бондарева, – иногда эта идея «носит наглядно-житейский характер» [27, с. 183], например, когда Крымов отсматривает актрису на роль, которую должна была играть Ирина, иногда – «завуалированный, ведь и самого Крымова постоянно выбирают, будь то отбор кинолент на международный кинофестиваль или отбор на самом кинофестивале кандидатур для присуждения главного приза» [27, с. 183].

       Таким образом, говоря об «игре» в романе, мы, как  в предыдущих книгах, можем выделить несколько значений: бытового плана, как роли, которые играют актёры в фильмах, и игру, в которую превращается жизнь Крымова, и саму жизнь, которую «подменяют <…> игрой в жизнь» [5, с. 220].

        Заключение.

        В нашем дипломном исследовании мы раскрыли своеобразие решения темы войны в романах Ю. Бондарева «Берег», «Выбор», «Игра», объединённых критиками в трилогию.

        В заключении мы представляем обобщения и выводы по всей работе. Своеобразие решения темы войны определяется тем, что в этих произведениях она рассматривается как тема «войны и мира». При этом от романа к роману расширяется тема  «мира» и сужается тема «войны»: если в первом произведении  теме «войны» посвящена отдельная и самая объемная глава, то в «Игре» с ней связан единственный эпизод.

         Вышедшие в печать с интервалом в пять лет, эти произведения имеют ряд особенностей, позволявших исследователям сблизить их между собой. Прежде всего это один и тот же герой, «явленный в трёх лицах, – Художник» [36, с. 191] : писатель Вадим Никитин («Берег»), художник Владимир Васильев («Выбор») и кинорежиссёр Вячеслав Крымов («Игра»). Сближает эти романы нравственно-философская проблематика, а также общий эмоциональный строй, «выразившийся, в частности, в особо напряжённой, повышенно нервной, местами даже несколько экзальтированной атмосфере, которой они насыщены» [18, с. 215]; и наличие образов-символов в каждом романе, проходящих через всё повествование.

       Изображение войны в этой трилогии отличается от многих произведений о войне и от ранних романов самого Ю. Бондарева. Впервые здесь война показана не в реальном времени – пространстве, но как воспоминание героя, она «живет на территории памяти героя». Война показана не как объективно-историческое событие, но как ряд эпизодов, соединенных в индивидуальном сознании героев, тех эпизодов, которые были самыми значительными в их личной судьбе. Субъективная оценка войны требовала от писателя углубленного психологизма.

       Описание военных событий занимает разное место в романах: в «Береге» это центральная часть «Безумие», обрамлённая двумя другими, – «По ту сторону» и «Ностальгия»; в «Выборе» – несколько эпизодов, рассказывающих о Москве 1941 года и боях 1943 года;  в «Игре» – небольшой эпизод, рассказывающий об одной разведке, в которую отправились Крымов и Молочков.  

       Мы рассмотрели центральные образы героев, проанализировали поступки, на которые толкают их сложные, жёсткие обстоятельства войны, и мотивы их поведения.

        Образы-символы в трёх произведениях ( берег, выбор, игра), занимая ведущее место в образной системе, в тех или иных значениях встречаются во всех романах.

         Многомерно значение образа «берега» в первом романе. Критика 70-80-х гг. прошлого века часто подменяла образ «берега», разделяя его на образ  «двух берегов». В этом  видели противопоставление Советского Союза и фашистской Германии, родины и чужбины, мира капиталистического и социалистического.

        Мы полагаем, что такое прямолинейное, упрощенное толкование образа не отражает сложности и тонкости, глубины его. Если следовать логике «двух берегов», то это скорее символы «войны и мира» (это действительно два разных берега). Но писатель настойчиво вводит в роман именно образ  «берега»(подчеркивая форму единственного числа!) и выносит этот образ в название всего романа.

       Обобщенно-философский смысл единого берега объясняет активную идейно-нравственную позицию автора: только единение, общее устремление, один берег может сохранить мир, наличие двух ( тем более разных!) берегов может привести к противостоянию, вражде, в конечном счете – к войне.

        Наконец, возникший в финале этот образ, очевидно, является символом того идеала добра, правды и красоты, к которому стремится герой и которого так пытается достичь Никитин: « он медленно плыл на пропитанном запахом сена пароме в теплой полуденной воде, плыл, приближался и никак не мог приблизиться к тому берегу, зеленому, обетованному, солнечному, который обещал ему всю жизнь впереди»[ 3, с.412].

       Выбор в романе «Выбор» выступает как этическая категория, обретая два значения, то и дело переплетающиеся между собой: это ежедневная ситуация выбора, с которой сталкивается каждый, и нравственный выбор, который один или несколько раз необходимо сделать каждому, определяющий всю человеческую жизнь.

       В романе «Игра» значение центрального образа-символа также многозначно: это и понятие самого искусства кино («играть кино»), и та «игра», в которую превращается жизнь героя после гибели Ирины Скворцовой, наконец, вся человеческая жизнь может быть представлена  как одна «большая вечная игра».

       Война, которая занимает ведущее для понимания идеи произведений место, является  для героев своеобразным нравственным ориентиром, к которому они то и дело оборачиваются, чтобы понять, какие же идеалы и нравственные нормы они обрели в те фронтовые годы и растеряли позже, чтобы найти в прошлом ответы на вечные вопросы бытия, которые неустанно их мучают. Прошлое и настоящее в романной трилогии соединены тонкими, но прочными ниточками, память о былом не умирает, и именно этой памятью испытывает писатель своих героев. Но в то же время в каждом из романов решение темы войны имеет свои особенности. В романе «Берег» обращение к событиям 1945 года позволяет писателю поставить в романе сложнейшие проблемы современности, корни которых таятся именно в прошлом. В «Выборе» 1941 и 1943 годы необходим, чтобы понять особенности характеров и причины, побудивших героев сделать их основной, решающий выбор. В «Игре» военный эпизод позволяет увидеть ту лучшую и безрассудную часть души главного героя, которую он оставляет на войне и к которой всю жизнь пытается вернуться, и подлые качества Молочкова, которые, родившись на войне, остались с ним на всю жизнь и сыграли роковую роль в судьбе Крымова.

       Определенную внутреннюю связь трех романов подчеркивает и сквозной образ – символ  «нейтральной полосы», проходящий через всю трилогию.

       Наконец, единым для всех романов является тип героя: мыслящий интеллигент, творческая личность (писатель, художник, режиссер), человек драматической судьбы и напряженных нравственных исканий.

       В структуре и стилистике романов можно найти объединяющие признаки: наличие диалогов – споров, определенный культурно – литературный контекст (от Аввакума, до Достоевского и Толстого) , «открытые» финалы романов.

       Наше исследование имеет практическое значение: его результаты могут быть использованы при изучении литературы в школе (особенно в классах с гуманитарным уклоном), в спецкурсах по проблемам русской прозы XX века, при рассмотрении вопросов, связанных с изучением современного литературного процесса.

     Список литературы:

1.    Белая Г. А. Художественный мир современной прозы. – М.: Наука, 1983. – 192 с.

2.    Богатко И. Мужество века: Актуальность современной советской прозы о войне. Книга для учащихся. – 2-е изд., доп. – М.: Просвещение, 1986. – 112 с.

3.    Бондарев Ю. В. Берег. Роман. Оформл. В. Максина. Гравюры В. Носкова. – М.: Молодая гвардия, 1975. – 416 с.

4.    Бондарев Ю. В. Выбор. Роман. Оформл. В. Максина. Гравюры В. Носкова. – М.: Молодая гвардия, 1981 – 319 с. – М.:

5.    Бондарев Ю. В. Игра. Роман; Мгновения. Миниатюры. – М.: Худож. лит., 1987. – 287 с.

6.    Бондарев Ю. В. Собрание сочинений: в 6-ти т. Т. 6-й. Поиск истины: Статьи, диалоги о литературе, литературные портреты. – М.: Худож. лит., 1986. – 415 с.

7.    Бузник В. В. Приобщая к человечности (О центральной коллизии романа Ю. Бондарева «Выбор») // Русская литература, 1983, №2. – С. 118–132.

8.    Бузник. В. В. След на земле (О «нравственной философии» романа Ю. Бондарева «Берег») // Русская литература, 1979, №3. – С. 3–16.

9.    Буханцев Н. Цена выбора. // Октябрь, 1981, №8. – С 217–219.

10.                        Великая Отечественная война в лирике и прозе. В 2 т., Т. 2. – М.: Дрофа, 2005. – 462, [2] с.

11.                        Воронов В. Художественная концепция. Из опыта советской прозы 60–80-х годов. – М.: Сов. писатель, 1984. – 384 с.

12.                        Горбунова Е. Юрий Бондарев: Очерк творчества. – М.: Сов. Россия, 1989. – 432 с.

13.                        Гусев В. И. Испытание веком. О романе Ю. Бондарева «Берег». – С. 247–252 // Рождение стиля: Статьи. – М.: Сов. Россия, 1984. – 368 с.

14.                        Ершов Л. «Огонь, мерцающий в сосуде» // Звезда, 1988, №9. – С. 176– 189.

15.                        Жилин П. О подвигах, о доблестях, о славе (Беседа с корреспондентом журнала «Литературная учёба») // Литература военного подвига. Великая Отечественная война в советской литературе. Вып. 4. / Сост. Ю. Идашкин, А. Коган. – М.: Худож. лит., 19985. – 343 с.