«Война и мир» в трилогии Юрия Бондарева («Берег», «Выбор», «Игра»)

      Роковой бой  в полной мере раскрывает характеры юных героев. «<…> принимая во внимание расставленные писателем нравственно-психологические акценты, нельзя не признать, что в создавшейся ситуации Васильев и Рамзин сражались, не щадя себя, сопротивлялись смертоносному вихрю, насколько хватало человеческих сил» [7, с. 123]. Интересная деталь, отмечающая разницу в личностях Васильева и Рамзина: в то время как Илья ругается по телефону с командиром батальона, а затем бежит по насыпи к НП, Владимир спешит предупредить об опасности женщину, в доме которой они ночевали с Ильёй и щекотливый эпизод с которой ещё всплывёт в судьбе Рамзина. В то же время именно Илья появится рядом с раздираемым болью от контузии Васильевым, уже ждущим «впивающегося удара в голову и мгновенного обвала в черноту» [4, с. 171], и буквально вдохнёт в него жизнь и желание сражаться до последнего: «Что лежишь? Подыхать будем?.. Два офицера у орудия – и подыхать? Заряжай!» [4, с. 172]. Сам раненный в руку, о чём он, кстати, во время боя не говорит Владимиру (возможно, причина всё в той же гордости и нежелании признавать свои слабости), он отважен и яростен: «Заряжай! Подыхать потом будем! Пото-ом!.. – выхрипнул бешеным шёпотом Илья и перекосился всем корпусом, попеременно вращая маховики правой рукой» [4, с. 172].

      Приказ Ильи отступать после того, как немцы окружают их с тыла, становится итогом сражения, и весь ужас этого положения первым понимает Рамзин. «Илья остановил всех, придерживая раненую руку, обметал солдат ненавидящими глазами, проговорил, задохнувшись: – Значит, бросили орудия? Мы?.. – Неужто, лейтенант, в плен захотели? – сырым голосом крикнул Шапкин, обтирая пилоткой пот с шеи. – Ещё б немного – и «хенде хох, битте!» Объегорили нас фрицы... – Мерзость! – выговорил Илья, и ненависть не угасала в его глазах. – Мерзость, мерзость…» [4, с. 174].  Можно  согласиться с критиком Ю. Идашкиным: «Кого ненавидит Илья в этот момент? Фашистов? Своих бойцов, бросивших орудия? Себя, допустившего это? Хотя почему же только допустившего? Ведь это он, лейтенант Рамзин, в ответ на выкрик Васильева: «Нас отрезали, Илья! Видишь?» – скомандовал: «Всё! Окружили, сволочи! Уходим!» <…> » [18, с. 180–181]. Но ясно одно: в момент отступления Илью равно жгут мысли и о возможном плене, и о проигранном бое и оставленных орудиях, что в условиях военного времени влечёт за собой печальные для него последствия.

       Противоречивость ситуации, растерянность Ильи, чувство вины проявляются уже во встрече с пехотными офицерами, где в речи лейтенанта слышатся совершенно несвойственные ему интонации: «Мне надо доложить командиру полка, – проговорил Илья сжатым голосом, каким никогда раньше не унизился бы говорить со старшим по званию офицером, и подбородок его вместе с голосом дрогнул» [4, с. 175]. Суровый приговор офицеров, не потрудившихся разобраться в ситуации («В пехоту их, капитан Гужавин! А после боя – под трибунал!» [4, с. 175]), а также отношение капитана Гужавина («Мо-олча-ать! – пронзительно крикнул Гужавин <…>. – Силой погоню, как дезертиров, если пикнешь хоть слово!» [4, с. 175–176]) уже содержат в себе «истоки отчаяния, духовно разоружившего и сломившего Рамзина» [7, с. 124]. И всю критичность положения, способного изменить всё раз и навсегда, прекрасно понимает не только Илья, но и чуткий Васильев. Но решающую точку в этой критической для Ильи ситуации поставит майор Воротюк, своим приказом подтолкнувший Илью к необходимости рокового выбора. Важную роль в понимании этого эпизода играет как личность самого майора, так и изначальное отношение к нему Ильи. Но  прежде чем рассмотреть эти два аспекта, необходимо кратко описать саму сцену разговора между  батареей, покинувшей орудия, и командиром полка.

       Майор Воротюк после доклада капитана Гужавина не даёт Илье, попытавшемуся всё объяснить, слова, и с ходу обвиняет нового комбата в трусости: «Назначил я тебя командиром батареи, лейтенант Рамзин, и совершил ошибку. Выправка у тебя гусарская, а душонка заячья. Что, драпали так, что пули в зад влипали? И  ты от позора пулю в лоб себе не пустил?» [4, с. 178]. Катастрофичность положения для Ильи мгновенно усиливает подлая клевета старшины Лазарева о том, что лейтенант провёл всю ночь с женщиной и именно это помешало вовремя занять огневую позицию, а также, что именно приказ Ильи отступать помешал бойцам остаться и сражаться до последнего: «Ежели б не приказ, стояли б до последнего и танки к станции не допускали» [4, с. 179]. Слова Владимира, решившего внести ясность и сказать правду о том, что произошло, выглядят, опять же со слов Лазарева, жалкой и неубедительной попыткой оправдать комбата: «А лейтенанты дружки школьные. Они и женщину, извиняюсь, на двоих употребили, об чём говорить не хотел… а то ведь вроде всё враньё в моих словах, товарищ майор» [4, с. 181]. Взбешённый произошедшим майор сообщает в докладе по телефону командиру дивизии о том, что батарея Рамзина погибла во время боя, и таким образом для Ильи в этой ситуации остаётся только один выход: «Всем назад – к орудиям! Сумели бросить, сумейте и взять! Что угодно делайте – атакуйте, выкрадывайте свои орудия, выносите по частям из окружения! <…> Не будет орудий, пойдёшь под трибунал! <…> Иди и подумай, какая пуля слаще! Наша или немецкая!» [4, с. 182]

       Поведение Воротюка и его приказ поставили Илью в сложную, практически безвыходную ситуацию и, конечно, во многом определили его выбор. В критике можно увидеть совершенно разные трактовки образа Воротюка, от откровенно осуждающих и считающих, что его приказ был невозможен и просто бессмысленен в данных условиях, до полностью оправдывающих командира полка.

        Но не всё так просто в характере майора, и трудно однозначно оценить правильность или неправильность его решения. Из текста романа мы узнаём следующее. Воротюк – храбрый и уважаемый офицер, не боящийся трудностей и непростых задач, его «батальоны всегда принимали на себя самый нелёгкий солдатский крест» [4, с. 177], он страдает язвенной болезнью, но при этом не пользуется вполне законной возможностью отправиться на лечение в госпиталь. Также  командир полка везде возит с собой свою жену, «фронтовую подругу», как пренебрежительно отзывались некоторые офицеры, молоденькую очаровательную фельдшерицу, что, безусловно, характеризует его как человека упрямого, решительного, способного отвечать за свои поступки и постоять за любимую женщину, «ведь ради любви «без памяти», ради неположенной на фронте жены, он постоянно жертвует собственным служебным положением, рискует нерасположением командира дивизии и других военачальников»      [24,  с. 248].

       Беседуя с Васильевым в Москве о прошедших военных годах, Илья говорит о том, что до сих пор не знает, как Воротюк решился поставить его комбатом, и сам майор в пылу гнева признаётся в поспешности своего приказа: «Назначил я тебя командиром батареи, лейтенант Рамзин, и совершил ошибку. Выправка у тебя гусарская, а душонка заячья» [4, с. 178]. Но такой риск Воротюка вполне объясним: умный и решительный человек, он мог увидеть в Рамзине качества, которыми обладал сам: сила воли, определённая жёсткость, «властность, подавление других своей волей» [24, с. 257], признать в нём некую родственную душу, которой готов доверять, и даже не обратить внимание на «пятно» в биографии, если вообще знал об этом.

       И сам Илья в годы войны разве так отрицательно относился к командиру полка, как отзывается о нём спустя десятилетия? («Таких в любое время вешать мало» [4, с. 47]) Ведь даже презрительное описание Воротюка, которое даёт Илья: «Помнишь, как он ходил, бесподобный наш командир полка: зимой хромовые, летом брезентовые сапоги в гармошку, сплошь в портупеях, летом фуражечка козырьком надвинута на глаза» [4, с. 47] ,– содержит явные детали внешности самого Рамзина. Чего стоят только брезентовые сапожки, так взбесившие Лазарева во время их ссоры! Вполне возможно, что в военные годы Илье требовался некий авторитет, пример для подражания, и такого человека нашёл он в Воротюке, храбром, решительном и жёстком. Так это или нет, в полной мере судить довольно  трудно, но в любом случае, именно к Воротюку спешит после отступления лейтенант Рамзин, чтобы рассказать обо всём, добиться справедливого решения, даже вступая в пререкания с капитаном Гужавиным: «Нет! – сказал Илья и шагнул к капитану, побелев лицом – Никому я своих людей не дам! Пока командиру полка не доложу!» [4, с. 175] И эту веру в справедливость, мудрость опытного, многое повидавшего человека, своим приказом убивает в Илье майор Воротюк.

       Решение Воротюка критика оценивала неоднозначно. Увидев ситуацию с позиции Гужавина, он не стал выяснять обстоятельства боя, а подлый донос Лазарева вполне завершил составленную майором картину произошедшего. Отдавая свой приказ, Воротюк не может не понимать, что он практически невыполним. Объяснений его поступку может быть несколько: и вполне оправданное желание вернуть орудия любой ценой, о чём он заявляет Илье, и забота о «собственном командирском престиже» [7, с. 125] ценой жизни солдат, что становится понятно из его разговора с командиром дивизии. За проигранный бой и потерянные орудия Воротюку в любом случае придётся отвечать перед командованием, но для него, конечно, выгодней, чтобы батарея погибла, а не осталась в живых как свидетельство трусости и даже дезертирства: «Лучше всем до одного умереть героями, чем гнить в земле падалью!» [4, с. 183]. Но в то же время майор, отдавая свой приказ, не просто отдаёт своих людей на заклание, а даёт пусть ничтожный, но осуществимый шанс выжить, и это явно слышится в его гневной речи Рамзину: «<…> слушай сюда внимательно, если жить хочешь!» [4, с. 182]. Герои, вернувшиеся с орудиями, – это и оправдание перед командованием, и гордость для Воротюка, и доказательство храбрости бойцов. Эту подлую неоднозначность поступка майора осознаёт Васильев: «всё настойчивее билась в сознании фраза Воротюка, сказанная там, на высоте, командиру дивизии по телефону о том, что полковая батарея погибла, и непонятно было, защищал ли он этой фразой артиллеристов или ему так легче было оправдаться за отступление» [4, с. 184], Илья же видит лишь одну сторону произошедшего: «Всё ясно, как дважды два, Володька. Нас похоронили» [4, с. 184].

       Сложный и резкий характер Ильи, судьба отца, во многом надломившая его личность и веру в справедливость, культ физической силы как основополагающей для решения большинства вопросов… «При такой шаткой двойственности сознания, с какой ушёл на войну Илья, достаточно было ещё одного толчка, чтобы окончательно подорвать его веру в нравственные идеалы» [43, с. 110]. И этим толчком становится приказ Воротюка. Не случайно всю сцену с Воротюком Илья молчит, вытянувшись «в окостенелой тупой неподвижности» [4, с. 182], явно в состоянии психологического шока, и будто вырванным из глубины души звучит его ответ командиру полка, угрожающему судом за невыполнение приказа: «Ясно. Но я не хочу предоставлять вам этого удовольствия, – с тихой сумасшедшей яростью сказал Илья и не то засмеялся, не то всхлипнул задавленным в горле слезами. – Лично вам, товарищ майор» [4, с. 183]. Перемену в друге, вдруг непонятным образом оттолкнувшую их друг от друга, видит Васильев. «Это был словно бы незнакомый Илья, раздавленный, обвинённый в трусости, несостоятельности офицера, не оправдавшего своего нового назначения… и вот это возвращение к месту ночного боя подточили и перевернули что-то в Илье» [4, с. 187].

      Ненависть к Воротюку и желание отомстить Лазареву за клевету, подталкивают Илью к этой черте: «твёрдая отсрочка расплаты» [4, с. 186] движет лейтенантом, когда он спасает Лазарева от гневного товарищеского «суда» сержанта Шапкина («Выслуживался? Лейтенанта закладывал, уголовное дерьмо? Всех нас закладывал? <…> Укокошить сволочь мало, лейтенант!» [4, с. 185]), понимая, что, возможно, этот бой – последний в его жизни и терять уже просто нечего. Илья хочет одного: успеть отплатить Лазареву за своё унижение и за верную смерть, на которую он идёт сам и на которую ведёт своих людей: «Молю бога об одном: если что… то успеть бы – две пули ему, одну себе» [4, с. 186]. Но важно одно: в эти минуты Рамзин не допускает и мысли о плене: он идёт умирать, выполняя приказ командира, не желая, чтобы о нём осталась память как о трусе, и в то же время понимая, что решается его судьба. Чувствуя интуитивно, что кто-то из них с Володей останется в живых, он делает всё от него зависящее, чтобы сохранить другу жизнь, оставив его для прикрытия с заряжающим Калинкиным. Нам остаётся только догадываться, что же произошло той ночью и какая ситуация сложилась между отправившимися впереди Рамзиным и Лазаревым – писатель не даёт подробностей боя. Но «именно новый, опустошённый, разуверившийся в себе и людях Рамзин и совершает свой роковой шаг» [7, с. 125]- попадает в плен, а позже он делает выбор, определивший его дальнейшую жизнь и навсегда оттолкнувший его от прошлого.

           2.3. Категория выбора в романе

      Образ-символ второго романа трилогии «Берег», «Выбор», «Игра», проходящий через всё повествование и несущий на себе основную смысловую нагрузку произведения, отражён, как и в двух других книгах, уже в заглавии. В этом произведении в центре стоит проблема выбора, которую автор «исследует со всех сторон – как наиглавнейшую, с его нынешней точки зрения, из всех возможных человеческих проблем» [35, с. 207], придавая ей масштабное и даже философское звучание.

       И, если в предыдущем романе образ «берега» имел несколько вполне определённых значений, то в «Выборе» смысл центрального образа – символа  лишен  подобной конкретики: от каждодневного выбора, который совершают люди в любых, даже самых бытовых ситуациях («Каждый день – от выбора утром каши и галстука до выбора целого вечера – с какой женщиной встретиться, куда пойти, каким образом убить проклятое время» [4, с. 201]), до огромного, решающего нравственного выбора, который один или несколько раз необходимо сделать в жизни. «Кстати, у слова выбор, в сущности, нет синонима, нет такого ещё одного слова, полностью тождественного заключённому в нём понятию. <…> Сам язык как бы подсказывает нам категоричность решения и поступка, их окончательность: или – или» [35, с. 208].

       Выбор – так или иначе – в романе делают все герои: Мария, выйдя замуж за Васильева, Колицын, предпочтя деньги истинному творчеству, майор Воротюк в годы войны, отправив группу бойцов на верную смерть. Но в центре романа – прежде всего роковой выбор Ильи Рамзина, который тот сделал дважды: в 1943 году, попав в плен к немцам, и в современности, покончив с собой в номере московской гостиницы.

       Рассуждая о причинах своего выбора в военные годы, Илья ставит в центр  огромное, превосходящее всё остальное желание жить, пришедшее на смену  мысли о неизбежной смерти, с которой он отправлялся в тот бой: «Я зубами и ногтями держался за жизнь» [4, с. 47]. Но главное – это последствия того выбора для Рамзина, и они поистине страшны. Сам герой, говоря о своей жизни сегодня, не даёт за неё и гроша, и это различие между позициями ставит огромную пропасть и между героем в 1943-м и сегодняшним Ильёй. Она во многом видна во внешности, и это не просто естественная разница между молоденьким лейтенантом и седеющим господином зрелого возраста. Умеренность в еде, строгий контроль за количеством сигарет и спиртного, неприятный жёсткий смех, резко старящий героя, желтоватый цвет лица и главное – «воспалённые, ничему не верящие, сверх меры познавшие житейскую мудрость глаза» [4, с. 199]. Но главное – это слова Ильи. Выживший в плену, женившийся на обеспеченной женщине и получивший от неё в наследство завод швейных иголок и пожизненную ренту, попробовавший в жизни многочисленные удовольствия, он, тем не менее, утверждает, что «прошёл все круги ада и чистилище» [4, с. 45], во многом виноват перед людьми, но многих готов винить и сам. Герой не боится ни чёрта, ни бога, говоря, что тот теперь слишком далеко, и как это не похоже на жёстко-ироничные, но ещё наполненные тайной верой слова лейтенанта Рамзина: «И пусть помогает сам бог, чёрт, сатана, ангел, дерьмо!..» [4, с. 189] Но в чём же причина такой страшной перемены?