Шпаргалка по "Детской литературе"

Теперь, наверно, дед стоит у  ворот, щурит глаза на ярко-красные  окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к  поясу. Он всплескивает руками, пожимается от холода и, старчески хихикая, щиплет то горничную, то кухарку.

- Табачку нешто нам понюхать? - говорит он, подставляя бабам  свою табакерку.

Бабы нюхают и чихают. Дед приходит в неописанный восторг, заливается веселым смехом и кричит:

- Отдирай, примерзло!

Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посеребренные инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...

Ванька вздохнул, умакнул перо и  продолжал писать:

"А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру..."

Ванька покривил рот, потер своим  черным кулаком глаза и всхлипнул.

"Я буду тебе табак тереть, - продолжал он, - богу молиться, а  если что, то секи меня как  Сидорову козу. А ежели думаешь, у должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить али заместо Федьки в подпаски пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, все равно как за мамку Пелагею.

А Москва город большой. Дома всё  господские и лошадей много, а  овец нету и собаки не злые. Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают, а раз я видал в одной лавке на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. И видал которые лавки, где ружья всякие на манер бариновых, так что небось рублей сто кажное... А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про-то сидельцы не сказывают.

Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченый орех и в зеленый  сундучок спрячь. Попроси у барышни  Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки".

Ванька судорожно вздохнул и  опять уставился на окно. Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с  собою внука. Веселое было время! И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить елку, дед  выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой... Молодые елки, окутанные инеем, стоят  неподвижно и ждут, которой из них  помирать? Откуда ни возьмись по сугробам летит стрелой заяц... Дед не может, чтоб не крикнуть:

- Держи, держи... держи! Ах, куцый  дьявол!

Срубленную елку дед тащил в  господский дом, а там принимались  убирать ее... Больше всех хлопотала  барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки. Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила  Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать  до ста и даже танцевать кадриль. Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину...

"Приезжай, милый дедушка, - продолжал  Ванька, - Христом-богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, все плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка, приезжай".

Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный  накануне за копейку... Подумав немного, он умакнул перо и написал адрес:

На деревню дедушке.

Потом почесался, подумал и прибавил: "Константину Макарычу". Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу...

Сидельцы из мясной лавки, которых  он расспрашивал накануне, сказали  ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными  ямщиками и звонкими колокольцами. Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...

Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась  печка. На печи сидит дед, свесив босые  ноги, и читает письмо кухаркам... Около  печи ходит Вьюн и вертит хвостом...

60  С.Я. Маршак(по выбору)

Маршак С.Я. Мяч 

Мой 
Веселый, 
Звонкий 
Мяч, 
Ты куда 
Помчался 
Вскачь?

 

Желтый, 
Красный, 
Голубой, 
Не угнаться 
За тобой!

 

Я 
Тебя 
Ладонью 
Хлопал. 
Ты 
Скакал 
И звонко 
Топал.

 

Ты 
Пятнадцать 
Раз 
Подряд 
Прыгал 
В угол 
И назад.

 
А потом 
Ты покатился 
И назад 
Не воротился.

 

Покатился 
В огород, 
Докатился 
До ворот, 
Подкатился 
Под ворота, 
Добежал 
До поворота.

 
Там 
Попал 
Под колесо. 
Лопнул, 
Хлопнул 
Вот и все!

 

 

61Агния Барто(по выбоу)

БАРАБАН

 

Левой, правой!

Левой, правой!

На парад

Идет отряд.

 

На парад

Идет отряд.

Барабанщик

Очень рад.

 

Барабанит,

Барабанит

Полтора часа

Подряд!

 

Левой, правой!

Левой, правой!

Барабан

Уже дырявый!

62 Рассказ Бианки

Первая охота

Надоело Щенку гонять кур по двору. 
"Пойду-ка, — думает, — на охоту за дикими зверями и птицами". 
Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу. 
Увидели его дикие звери, птицы и насекомые и думают каждый про себя. 
Выпь думает: "Я его обману!" 
Удод думает: "Я его удивлю!"

Вертишейка думает: "Я его  напугаю!" 
Ящерка думает: "Я от него вывернусь!" 
Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: "Мы от него спрячемся!" 
"А я его прогоню!" — думает Жук-Бомбардир. 
"Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!" — думают они про себя. 
А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде. 
"Вот я её сейчас поймаю!" — думает Щенок и совсем уж приготовился прыгнуть ей на спину. 
А Выпь глянула на него и быстро шагнула в камыш. 
Ветер по озеру бежит, камыш колышет. Камыш качается 
взад-вперед, 
взад-вперед. 
У Щенка перед глазами жёлтые и коричневые полосы качаются 
взад-вперед, 
взад-вперед. 
А Выпь стоит в камыше, вытянулась — тонкая-тонкая, и вся в жёлтые и коричневые полосы раскрашена. 
Стоит, качается 
взад-вперед, 
взад-вперед. 
Щенок глаза выпучил, смотрел-смотрел — не видно Выпи в камыше. 
"Ну, — думает, — обманула меня Выпь. Не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю". 
Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, — то развернёт, то сложит. 
"Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!" — думает Щенок. 
А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял. 
Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пёстрый лоскут, и торчит из него кривая игла. 
Удивился Щенок: "Куда же Удод девался? 
Неужели я эту пёструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю". 
Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка. 
Кинулся к ней, а Вертишейка юрк в дупло. 
"Ага! — думает Щенок. — Попалась!" 
Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в чёрном дупле чёрная змея извивается и страшно шипит. 
Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял — и наутёк. 
А Вертишейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у неё змейкой извивается полоска чёрных перьев.

"Уф! Напугала как! Еле ноги  унёс. Больше не стану на птиц  охотиться. Пойду лучше Ящерку  поймаю". 
Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке. 
Тихонько к ней подкрался Щенок — прыг! — и ухватил за хвост. 
А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама под камень. 
Хвост в зубах у Щенка извивается. 
Фыркнул Щенок, бросил хвост — и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает. 
"Ну, — думает Щенок, — уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловлю". 
Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, в воздухе бабочки летают. 
Бросился Щенок ловить их, и вдруг — стало кругом как на загадочной картинке: все тут, а никого не видно. Спрятались все. 
Зелёные кузнечики в зелёной траве притаились. 
Гусеницы на веточках вытянулись и замерли: их от сучков не отличишь. 
Бабочки сели на деревья, крылья сложили — не разберёшь, где кора, где листья, где бабочки. 
Один крошечный Жук-Бомбардир идёт себе по земле, никуда не прячется.

Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился да как пальнёт в него летучей  едкой струйкой — прямо в нос  попал! 
Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся — да через луг, да в подворотню. 
Забился в конуру и нос высунуть боится. 
А звери, птицы и насекомые — все опять за свои дела принялись.

 

 

64. Житков «Обвал»

Девочка Валя ела рыбу и вдруг подавилась косточкой. Мама закричала:

— Съешь скорее корку!

Но  ничего не помогало. У Вали текли  из глаз слезы. Она не могла говорить, а только хрипела, махала руками. Мама испугалась и побежала звать доктора. А доктор жил за сорок километров. Мама сказала ему по телефону, чтоб он скорей-скорей приезжал. Доктор сейчас же собрал свои щипчики, сел в автомобиль и поехал к Вале. Дорога шла по берегу. С одной стороны было море, а с другой стороны крутые скалы. Автомобиль мчался во весь дух. Доктор очень боялся за Валю. Вдруг впереди загремело, и шофёр остановил автомобиль. Это одна скала рассыпалась на камни и засыпала дорогу. Ехать стало нельзя, и доктор чуть не заплакал. Оставалось ещё далеко. Но доктор всё равно хотел идти пешком. Вдруг сзади затрубил гудок. Шофёр посмотрел назад и сказал:

— Погодите, доктор, помощь идёт!

А это спешил грузовик. Он подъехал к  завалу. Из грузовика выскочили люди. Они сняли с грузовика машину-насос  и резиновые трубы. И провели  трубу в море. Насос заработал. По трубе он сосал из моря воду, а  потом гнал её в другую трубу. Из этой трубы вода вылетала со страшной силой. Она с такой силой вылетала, что конец трубы людям нельзя было удержать: так он трясся и бился. Его привинтили к железной подставке  и направили воду прямо на обвал. Получилось, как будто стреляют водой  из пушки. Вода так сильно била по обвалу, что сбивала глину и камни  и уносила их в море. Весь обвал  вода смывала с дороги.

— Скорей едем! — крикнул доктор шофёру.

Шофёр пустил машину. Доктор приехал к  Вале, достал свои щипчики и вынул  из горла косточку. А потом сел  и рассказал Вале, как завалило дорогу и как насос-гидротаран размыл обвал.

 

 

 

 

 

 

 

 

66, 73

Борис Заходер

Повара

Как легко приготовить обед! 
Ничего в этом трудного нет, 
Это проще простого: 
Это раз - и готово! 
(Если мама готовит обед.)

Но бывает, что некогда маме, 
И обед себе варим мы сами, 
И тогда 
(Не пойму, в чем секрет!) 
Очень 
Трудно 
Готовить 
Обед!

67  
   Всеволод Михайлович Гаршин

Лягушка-путешественница  

 Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила  комаров да мошку, весною громко  квакала вместе со своими подругами.  И весь век она прожила бы  благополучно - конечно, в том  случае, если бы не съел ее  аист. Но случилось одно происшествие. Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась теплым мелким дождиком.  

"Ах, какая сегодня прекрасная  мокрая погода! - думала она. - Какое  это наслаждение - жить на свете!"   

 Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке; капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, - на это есть весна, - и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.  

 Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый  звук раздался в воздухе. Есть  такая порода уток: когда они  летят, то их крылья, рассекая  воздух, точно поют, или, лучше  сказать, посвистывают. Фью-фыо-фью-фью - раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.  

- Кря, кря! - сказала одна из них, - Лететь еще далеко; надо покушать.  

 И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки  не станут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.  

- Кря, кря! - сказала другая утка, - уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!  

 И все утки стали громко  крякать в знак одобрения.  

- Госпожи утки! - осмелилась сказать  лягушка, - что такое юг, на который  вы летите? Прошу извинения за  беспокойство.  

 И утки окружили лягушку.  Сначала у них явилось желание  съесть ее, но каждая из них  подумала, что лягушка слишком  велика и не пролезет в горло.  Тогда все они начали кричать,  хлопая крыльями: