Политические режимы

 

Теперь, как мы видим, весь народ имеет право политического выбора. Несомненный прогресс!!!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                 Политическая власть сейчас и прогноз на будущее

 

Чтобы проследить истоки нынешней ситуации, я буду говорить, с одной стороны, о доминирующей политической культуре, и с другой - о политической контр-культуре. Сначала я опишу некоторые характерные черты политической доминанты, а затем перейду к диссидентной культуре, или контр-культуре. Лишь рассматривая их вместе, вникая в их противоположность, исходя из сосуществования несоединимых вещей, можно получить адекватную картину происходящего.

 

В нашем обществе никогда прежде не было реальной демократии. В связи с этим встаёт вопрос: действительно ли общество после десятилетий тоталитарных диктатур ещё остаётся или может вновь стать деятельным субъектом и на какие позитивные или самоочищающиеся силы можно положиться при решении этой огромной задачи. Вопрос о деятельной способности можно рассмотреть в трёх измерениях:

 

1. Политическое измерение: Существует  ли новая национальная идентичность, гарантирующая и дальше государственное единство? Существуют ли институты (такие, как парламент, партии, функционирующая администрация), которые могут стать основой демократического правового государства? Сохраняется ли память о демократической политической культуре, которая сложилась до коммунистического государства? Существуют ли политики, которые пользуются доверием народа, его большей части?

2. Социально-экономическое измерение: Возникли ли институты и группы (такие, как церкви, университеты, национальные меньшинства), которые исходя из собственной идентичности и традиций обнаружили относительную сопротивляемость по отношению к системе? Насколько удалось исказить и нивелировать частную сферу жизни, в какой мере сохранились нетронутыми или даже усилились семейно-родственные структуры, такие, как и дружеские отношения? Имеются ли хотя бы в отдельных сферах общества частная собственность на средства производства, частный сервис и свободная торговля?

3. Морально-психологическое измерение: Имеется ли в обществе минимальный консенсус относительно фундаментальных ценностей при одновременной готовности терпимо относиться к согражданам, думающим иначе и своеобычным в образе жизни? Являются ли люди в тоталитарных государствах, более чем в демократических, приверженными традиционным добродетелям? Выработали ли они новые добродетели? В какой степени наличествует готовность к личным успехам и ответственности? Как обстоит дело с юмором, с этим упорным противником тоталитарных диктатур?

Разумеется, эти признаки в применении к конкретным обществам, которые после десятилетий диктатуры все еще или уже снова являются деятельными, нельзя рассматривать как однозначные или исчерпывающие. Но они позволяют более дифференцированно подойти к шансам на будущее различных формально тоталитарных государств. Общий результат такого вопрошания можно предвидеть, и он не является неожиданным: шансы на будущее разных стран восточного блока различны, и менее всего обнадеживающим представляется Советский Союз. С помощью названных признаков это можно было бы специально описать и обосновать. Здесь, впрочем, не место для того, чтобы проводить такое сравнительное исследование. Я лишь ограничусь' в заключение замечаниями о шансах Советского Союза.

Возможности Советского Союза сохранить свое государственное единство в условиях свободной кооперации ничтожны. Также в области национальной политики тоталитарное господство обнаружило свою антипродуктивность. Централизм пробуждает центробежные силы, единое государство стимулирует регионализм, представители "советского народа" склоняются к своему собственному народу, "социалистическая нация" расчленяется на враждующие национальности.

           Народы Советского Союза за исключением прибалтийских не могут апеллировать к традиции политической свободы. Не только 70 лет тоталитарной диктатуры отразились на сознании; столетия патримониального господства царской империи также не содержат резервуара идей и институтов, из которых могла бы вырасти политическая свобода. Напротив, именно эта история позволяет понять, почему в Советском Союзе не было институтов и групп, которые именно как институты и группы противостояли бы принудительному нивелированию (как, например, церковь и большая часть интеллектуалов в Польше). Она объясняет также, почему в России были и остаются неразвитыми - частная собственность, разделение труда, свободная торговля и соответствующие им индивидуалистические ценностные представления Запада. "Гомо советикус" на самом деле, как это показал А. Зиновьев в одноименной книге, имеет неограниченные черты "коллективности,,

 

Естественно, имеются исключения и чем чаще сталкиваешься с ними, тем более они воспринимаются, как правило. В последнее время я часто разговаривал с гражданами Советского Союза, которые, кажется, подтверждают апорийную структуру тоталитаризма. На вопрос, изменил ли тоталитаризм характер русского народа, звучал одинаковый ответ: он разрушил наши души. И затем следовал тонкий анализ с помощью таких понятий, как приспособление, недоверие, лицемерие, трусость, эгоизм, самоуничижение и Т.п. Но чем точнее анализ, тем невероятней исходный тезис: как разрушенная душа оказывается способной к столь критическому взгляду, очистительному возмущению и недеформированной коммуникации? Ответ, пожалуй, должен быть таким: не все, но и немало имели счастье вырасти в семьях, которые при всем внешнем и отчасти внутреннем приспособлении передали традиционные ценности. Из такой семьи вышел А.Д. Сахаров, о чем свидетельствует он сам в автобиографии.

 

Тоталитаризм в России повинен, на мой взгляд, в следующих грехах:

- во-первых, была создана уникальная  порода людей, «новый советский человек>, который не умеет, не хочет и не любит работать, ни к чему не стремится, ничего не добивается и свою посредственность рассматривает как нечто положительное. Идеи Х. Ортега и Гассета относительно «массового человека» вполне осуществились в нашей стране, по крайней мере, это можно сказать о значительной части населения,

- во-вторых; тоталитаризм развил  и углубил в российском характере  нигилистическое отношение к  личности, всегда имевшее место  в русской культуре. Всегда было неуважение к личности со стороны государства, со стороны общества, можно даже сказать, что всегда было неуважение к личности в самом себе. В тоталитарном обществе всякое проявление личностного начала, талантливость, оригинальность были подозрительны. И по сию пору появление личности у нас все еще является чудом. Подлинная личность - человек совершенно свободный внутренне, человек самобытный,- так же редка сегодня, как и сто, и двести лет назад,

В настоящий момент мы, согласно политологам, находимся в посттоталитарной стадии своего развития. Но все грехи тоталитаризма остались непреодоленными и продолжают действовать. Конечно, после смерти Сталина мы уже имели дело с неким «вырожденным тоталитаризмом». Отсутствовало право, но оно заменялось незыблемыми правилами игры, которые разрабатывала партийно-государственная бюрократия, к ним можно было приспособиться. Страна шла к экономическому краху, но существовали определенные социальные гарантии. Страной правила государственная мафия, преследующая инакомыслящих, но она же гарантировала в той или иной мере безопасность индивида. Наконец, огромную роль в ту эпоху играда интеллигенция - она была совестью нации, к ней прислушивались и сверху и снизу, она формировала общественное мнение, существовало, благодаря ее . усилиям, общественное осуждение.

С переходом в посттоталитарное общество, с гибелью империи все это рухнуло - сильная власть, законы, авторитет интеллигенции. Всякий новый порядок, установленный путем насилия, оказывался на деле не движением общества вперед, а возвращением к более архаическим нормам и формам социального бытия. Например, ликвидация' капиталистических отношений в деревне вернула крестьянство к старым, давно вроде бы ушедшим в небытие формам хозяйствования. Борьба с христианством привела к возрождению язычества, к поклонению идолам. Мы в настоящее время вступили в период войны всех против всех - войну кланов, групп, мафиозных группировок. Насилие стало нормой жизни. Война на бывших окраинах империи, война в городах - собственно говоря, даже в центре России мы имеем дело с некой приглушенной формой гражданской войны. Исчезло понятие общественного осуждения, на глазах происходит нравственное одичание народа, никто не прислушивается более к голосу интеллигенции, над вернувшимся Солженицыным посмеиваются за его «многоговорение» .

 

   Демократия может утвердиться и институционализироваться на конкретной национальной почве лишь в том случае, если общепринятые демократические ценности и нормы станут поведенческими установками большинства населения. Но чтобы стать действительным демократом в собственном смысле слова, человек должен родиться, вырасти, социализироваться в соответствующей социокультурной среде.

Когда-то Томас Кун в своей знаменитой книге «Структура научных революций» (М., 1976) говорил, что смена научных парадигм возможна лишь при смене популяции ученых. Новая парадигма утверждается лишь тогда, когда представители старой сходят со сцены. Как ни жестока эта истина, но она имеет очень

. существенное значение. В масштабе  смены универсальных инновационных  циклов эта максима Куна превращается в утверждение, что окончательное становление и формирование нового цикла, опирающегося на принципиальные социальные, экономические, политические и культурные инновации, возможно

 лишь с приходом на историческую сцену новых поколений. Для них усвоение  новых культурных ценностей, цивилизованных стандартов, способов деятельности, политического, общественного и бытового поведения происходит как естественный процесс, не требующий ломки старых стереотипов, отказа от устаревших ценностей, крушения мировоззрения и не ведущего в силу этого к трагическому мировосприятию. Эти поколения - творцы истории. Поколение же, на долю которого выпадает процесс перехода от одного инновационного цикла к другому, оказывается его неизбежной жертвой.

 

          Переход к информационному и индустриально-информационному обществу невозможен, если скорость формирования новой генерации людей будет уступать скоростям технологически детерминированных процессов. Так как формирование нового поколения не биологический, но в широком смысле социально-когнитивный, т. е. общекультурный процесс, то в его основе лежат, естественно, информационные процессы, так как именно при рода социальной информации, как показано выше, образует фундамент глубинных исторических изменений. Короче, создание новой генерации людей, способных реализовать постсоветский инновационный цикл и довести его до уровня полной реализации, требует глубочайших, и притом ускоренных изменений в процессе системы воспитания и образования. Речь здесь, разумеется, идет об образовании в широком смысле. Итогом революции образования должно стать повышение общенациональной квалификации по меньшей мере в три раза на протяжении жизни одного поколения, т. е. в интервале 25-30 лет, а это возможно лишь при одновременной революции воспитания, связанной с внедрением в сознание человека новых моральных, поведенческих и мировоззренческих стандартов труда, бытового, производственного и управленческого поведения, профессионального и социально-политического менталитета. Произвести такие быстрые и глубокие изменения в сознании и поведении людей можно лишь на основе и с использованием современных информационных технологий в качестве основного образовательного и воспитательного средства. Аккумуляция знаний, их трансформация, закачка в психофонд обучающихся и контроль над эффективностью их усвоения в соответствии с требованиями, выдвигаемыми переходом к новому универсальному инновационному циклу, могут быть осуществлены только на основе продуманной системы образования и воспитания. И так как радикальный переход к новому социальному устройству, новому большому инновационному циклу, новым поколениям граждан России не может осуществляться лишь в форме отказа от старого и полной замены его новым, то процесс образования и воспитания новых поколений должен соединять принцип преемственности в рамках сохраняющегося ядра культуры и принцип трансформации этого ядра в целях его адаптации к новым технологическим и цивилизационным условиям развития. Здесь уже необходимо не стихийное, но сознательное, стратегическое решение вопроса.

               Относительно новым является понимание того, что интенсивная информатизация объектов культуры и культурной деятельности для отсталых в социально-экономическом отношении стран, стран развивающихся и особенно находящихся, подобно России, в глубоком экономическом и духовно-культурном кризисе, является гораздо более приоритетной задачей, чем для стран развитых. Более того, информатизация культуры и особенно таких культурообразующих процессов, как образование, обучение и воспитание от стадии младенчества до стадии пере квалификации взрослых людей гораздо приоритетнее, важнее и фундаментальнее, чем решение некоторых экономических проблем, лежащих, так сказать, на поверхности, ибо как раз решение последних зависит от уровня и состояния культуры, от профессионалов и специалистов самого широкого спектра, в чью компетенцию входит решение социально-экономических, политических и духовно-культурных задач, ведущих к преодолению общего кризиса и эффективному переходу к новому инновационному циклу.

То, что не хлебом единым жив человек, известно давно. Но эта библейская сентенция часто про износится без должного понимания. Было бы, конечно, наивностью считать, что экономические проблемы целиком решаются мерами информатизации культуры. Но еще наивнее было бы думать, что их можно решить без глубоких культурных трансформаций, и что эти последние в современном обществе повышенных скоростей и быстро сменяющих друг друга радикальных инноваций возможны без информатизации культуры.

С тех пор как в годы перестройки был приподнят, а затем и ликвидирован железный занавес, в страны СНГ и особенно Россию хлынуло сразу несколько совершенно неконтролируемых потоков информации. По степени интенсивности среди них в первую очередь выделяются экономическая, общеполитическая и культурная информация. Последняя осуществляется в виде потока различных, в основном низкопробных кинофильмов, телесериалов, различных видеошоу, многочисленных радио- и телепередач весьма пестрого содержания, от обычных реклам до откровенной порнографии и т. д. Если перевести известные факты I;Ш язык социальной философии и культурологи, то речь идет о довольно известной из истории мировой культуры информационно-культурной агрессии. Метафорически сущность этого процесса заключается в проникновении различных культурных влияний из сферы, так сказать, более интенсивной, более напряженной культурно-информационной жизни в ареал некоторого культурного вакуума, или, опять же метафорически выражаясь, в сферу разреженной культуры, в область пониженного культурного давления. Происходит неэквивалентная акультурация, приводящая к снижению культурного иммунитета общества, становящегося объектом культурной агрессии.