Обучение риторике в Древней Греции и Риме

Кроме того, сторонники этой точки зрения настаивают на том, что в вымышленных судительных казусах отсутствовали убедительные конкретные обстоятельства, тогда как в реальных судебных делах они имели первостепенное значение. Важным здесь является и мнение о том, что на судьбе контроверсии сказалось традиционное противостояние между риторикой и философией. Сократ и Платон полагали, что истинное мнение сохранит свою силу даже без риторических ухищрений.

Современной, однако, представляется другая точка зрения (С.С.Аверин-цев, М.Л.Гаспаров, А.Ч.Козаржевский и др.), которая утверждает актуальность контроверсии для всех этапов развития риторики, в том числе и для века нынещнего.

М.Л.Гаспаров замечает (2, 13): “Вся эта программа словесного образования, и теоретического, и практического, на первый взгляд кажется совершенно оторванной от жизни. Но это не так. В теоретическом плане они обеспечивали то единство (...) идейных взглядов и художественных вкусов, без которого невозможно никакое общество.”

Можно утверждать, что поиск истины или осмысление проблемных вопросов при помощи контроверсии как мыслительного алгоритма приводил к максиме “Мысль изреченная есть истина”. Но, как утверждает С.С.Аверинцев (6, 130), только при условии, что эта мысль “изречена” не как - нибудь, а по всем правилам риторики. Любое утверждение и любое отрицание авторитетно и легитимно в результате действия стандарта, нормы. Говоря о контроверсии, можно применить к ней мысль С.С.Аверинцева о том, что в риторике совпада-ют полный догматизм (поскольку тезис каждой речи в ее пределах является

непререкаемой догмой) и полный адогматизм (поскольку ничто не мешает взять для речи противоположный тезис).

Философ может быть неуверенным, ритору уверенность вменена в долг. В приступах к своим речам ритор должен был заявлять: “знаю”, “ведаю”, “давно уже рассмотрел я”, “нет для человека ничего непреложного” (6, 131). Это придавало речи благородство, вескость, ясное уразумение предмета, что, несомненно, психологически очень привлекательно.

А.Ч.Козаржевский (3, 36) также подтверждает, что сначала контроверсии были более или менее близки к действительности. Затем началось увлечение неправдоподобными, но внешне эффектными ситуациями с героями, сверхъес-тественными злодеями или страдальцами, видимо , потому, что в риторике 1 в. н.э. начался отход от классицизма с его культом разума и гармонии и выработался так наз. “новый стиль”, который затем распространился на собственно литературные роды и жанры - эпос, драму, сатиру .

Часто речи античных ораторов построены на основе контроверсии, поэтому можно составить ее схему. Например, Демосфен (“Против Аристократа”) говорит: “Мне хорошо известно, что многие считают Харидема благодетелем государства. Но если я смогу открыть вам все, что я хочу и что мне известно о его деятельности, мне, насколько я полагаю, удастся доказать, что он не только не является благодетелем государства, но, напротив, ненавидит его больше всех других людей, что составившееся о нем мнение совершенно противоположно тому, что он представляет собой на самом деле” (Демосфен. Соч. - М., 1994. Т. 1).

Схема коммуникативной ситуации, созданной для того, чтобы представить противоположные мнения по одному вопросу, здесь такова: где? Афины, суд; с кем? с Аристократом; проблема, т.е. спорный вопрос, контроверсия - “Является ли Харидем благодетелем государства или нет?”

Контроверсия учила вести обсуждение спорного вопроса с целью достижения истины или обсуждения спорного вопроса путем противоборства мнений. Каждый мог произнести аргументативную речь в свою пользу, используя полную схему контроверсии: “Я, граждане судьи, и мой противник Спудий женаты на двух сестрах, дочерях Полиевкта, который умер, не оставив мужских потомков. Я вынужден против своей воли судиться со Спудием по поводу наследства. (Демосфен. Против Спудия о приданом. Соч. - М., 1994. Т. 2).

Схема контроверсии: где? Афины, суд; с кем? со Спудием; проблема: кому должно принадлежать наследство.

При подготовке учебной декламации имелось одно ограничение: участники делили между собой роли (один становился гонителем, т.е. обвинителем, другой - гонимым, т.е. защищающимся). Разрешалось исполнять одну роль, а речь оппонента ученик мог просто вообразить. Личностный характер контроверсии во многом определял ее сложность, но при этом активно пробуждал фантазию и воображение участников. Важным было и то, что ученики - гонители должны были в своих речах опираться на закон, гонимые же апеллировали к справедливости.

Следовательно, контроверсия интересна, в первую очередь, как памятник нового ораторского стиля, названного азианским в противовес классическому стилю аттикистов. Классицистические тенденции в ораторском стиле, прогрессивные вначале, со временем выродились в нарочитую архаизацию, т.е. в силу консервативную. Первый род азианского ораторского стиля, выросший на контроверсии, примыкал к Исократу и нагромождал напыщенные периоды (это стиль пышный). Другой восходил к Гегесию Магнесийскому, предпочитал короткие фразы, произносимые с большим аффектом (это стиль страстный). “Новый стиль”, однако, оказался недолговечным и ушел из литературы и педагогической практики риторов после падения Нерона и воцарения династии Флавиев. Квинтилиан, например, вообще не принял азианизм из - за неумеренности, аффективности, которая, по его мнению, губительно действовала на молодежь.

При всей удивительности, а подчас и парадоксальности сюжетов контро-версий, они, в конечном счете, по мнению А.Ч.Козаржевского, подсказаны жизнью (3, 36). Чисто материалистические мотивы - наследство, приданое - порождали самые фантастические ситуации в семье, и фигуры пиратов и разбойников были также не плодом вымысла.

Нетрудно заметить, что в контроверсии при всей ее нарочитой заостренности , отразились проблемы, волновавшие современников, правовые и моральные, и на этом основывается ее огромный воспитательный эффект. Конфликты между законом и долгом, неписаные законы, проработанные в учебных контроверсиях, осмыслялись в речах Перикла и Фукидида, находили отражение в литературе, например, в “Антигоне” Софокла.

Контроверсии интересны не только своей изобретательностью и занятностью сюжета, но и чисто психологическими коллизиями, патетикой, установкой на образное восприятие конфликтов, на игру воображения, словом, по свидетельству современников, приближались к поэтическому жанру.

В итоге сложившаяся со временем литературная изысканность риторичес-ких упражнений привела к тому, что ораторы оказались беспомощными перед грубой действительностью. Однако нельзя отрицать, что эти задания сыграли свою роль в развитии личности античного человека, формировании его воз-зрений и во 2 - 3 вв. н.э. контроверсия не ушла из педагогической практики риторов, а только приобрела новый вид, перешла, по мнению Тацита, от уже устаревшего типа к стилю новому, правда, очищенному от чрезмерной манерности.

Античная контроверсия в византийской культуре обрела новый вид, стала просто спором, а не средоточием умственной жизни, как это было у европейцев, приобрела обтекаемые формы. В результате часто заявленный спор в итоге не оказывался спором, как, например, на первый взгляд, полемические труды Никифора Хумна и Феодора Метохита. Это свойственно даже Михаилу Пселлу (1018 - ок. 1078 или ок. 1096), представителю Македонского ренессанса, кото-рый, в принципе, имел свою оригинальную позицию в теоретико - литератур-ных контроверзах эпохи.

Специфика средневекового византийского спора основывалась, по мнению С.С.Аверинцева (5, 263), на особенностях византийской культуры, которая была ни “неподвижной”, ни “нетворческой”, но с самого начала в некотором смысле “готовой”. Она варьировала возможности, реализовывала их, но не создавала.

Например, в заимствованной у античности формально - жанровой номен-клатуре была диатриба. Но у византийцев, в частности в текстах Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Нисского она названа проповедью, что обозначается по - гречески словом гомилия, синонимичным по значению терминам диатриба (diatribe)и парэнеза (parainesis). Знаменитые беседы стоика Эпиктета, записанные Аррианом, - это диатрибы, но и гомилии.

Пселл, как и античный ритор, “насильно покорял убеждениями”, и ис-пользовал классический топос “учить искусству риторов понуждать слуша-теля”. Еще Георгий Леонтинский (6, 440) вопрошал: “Что же мешает Елене сказать, что ушла она, убежденная речью, ушла наподобие той, что не хочет идти, как если бы незаконной силе подчинилась она и была бы похищена силой. Силе убеждения она допустила собой овладеть; и убеждение, ею овладевшее, хотя не имеет вида насилия, принуждения, но силу имеет такую же”.

При этом Пселл умел использовать с изяществом и другой топос: риторическое “обольщение”, воздействие “лаской”. Соединение двух названных “общих мест” известно со времен басни Эзопа “Борей и Солнце”. Пселл здесь нетривиален и изящен, хотя он и не прорвался из замкнутого круга готовых представлений (5, 259). Создавая энкомий, он перед своим умственным взором как бы отвергает некий псогос, воображаемый или реальный (например, похвальное слово Метафрасту), а задания такого типа были еще в сборнике прогимнасм, приписанном Николаю Софисту (5 в.). Упражнения “Хула лету” и “Хула винограднику” офомлены как спор с “хвалителями” того и другого. Риторическая установка предполагает здесь некий агон, но это не агон дискуссии, а всего лишь агон состязания. Позиции “хвалителя” и “хулителя” взаимозаменимы.

В средние века в Европе, по мнению С.С.Аверинцева (5, 251) все пытались доказывать “противное противному” , и в этом выразила себя какая - то фундаментальная парадигма западноевропейской культуры. Фома Аквинский (Аквинат), например, в “Сумме теологии” начинает обсуждение проблемы выставлением тезиса, обратного тому, который ему предстоит доказывать (дока-зательства бытия Божия начинаются словами: “представляется, что Бога нет”). Ряд больших дискуссий определил содержание целой эпохи: борьба artes и auctores, конфликт гуманистов и схоластической культуры в эпоху Возрождения, спор древних и новых во Франции 17 в., столкновение позднего классицизма с романтизмом. Ситуация спора проявлялась в авторитарности, в агрессивных выпадах, пренебрежительном третировании того, что не умещалось в рамки правил, вызывающе нетерпимое формулирование собственной позици