Шпаргалка по "Социологии"

Изложив все политические гнусности герцога Цезаря Борджиа, Макиавелли пишет: “...кто в своем новом княжестве считает необходимым оградить себя от врагов, заручиться друзьями, побеждать силой и обманом, внушить народу любовь и страх, солдатам преданность и почтение, истребить тех, кто может или должен тебе вредить, перестраивать по-новому старые учреждения, быть суровым и милостивым, великодушным и щедрым, уничтожить ненадежное войско, создать новое, поддерживать дружбу к себе королей и князей, так чтобы им с удовольствием делать тебе добро и бояться тебя задеть, — тот не сможет найти более живой образец, чем дела этого человека” (74, 244245).

Далее у Макиавелли читаем: “...надо хорошо помнить, что, овладевая государством, захватчик должен обдумать все неизбежные жестокости и совершить их сразу, чтобы не пришлось каждый день повторять их и можно было, не прибегая к ним вновь, успокоить людей и привлечь к себе благодеяниями. Кто поступает иначе по робости или под влиянием дурного совета, тот вынужден постоянно держать в руке нож; никогда не может он положиться на своих подданных, они же из-за постоянных и все новых притеснений никогда не могут чувствовать себя в безопасности. Дело в том, что обиды следует наносить разом, потому что тогда меньше чувствуешь их в отдельности и поэтому они меньше озлобляют; напротив, благодеяния надо делать понемногу, чтобы они лучше запечатлелись” (там же, 250—251). “Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра. Поэтому Князю, желающему удержаться, необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться этим, смотря по необходимости” (там же, 277).

Иногда, рассуждает Макиавелли, спорят, что должен внушать князь, — любовь или страх. Совместить оба этих качества трудно, так что лучше уж внушать страх и при этом не быть любимым. “Ведь о людях можно вообще сказать, что они неблагодарны, изменчивы, лицемерны, трусливы перед смертью, жадны до наживы. Пока ты им делаешь добро, они все твои, предлагают тебе свою кровь, имущество, жизнь, детей, все до тех пор, пока нужда далека, как я уже сказал, но, как только она приближается, люди начинают бунтовать. Князь, который всецело положится на их слова, находя ненужными другие меры, погибнет. Дело в том, что дружба, приобретаемая деньгами, а не величием и благородством души, хоть и покупается, но в действительности ее нет, и, когда настанет время, на нее невозможно рассчитывать; при этом люди меньше боятся обидеть человека, который внушал любовь, чем того, кто действовал страхом. Ведь любовь держится узами благодарности, но так как люди дурны, то эти узы рвутся при всяком выгодном для них случае. Страх же основан на боязни, которая не покидает тебя никогда” (там же, 283—284). “Итак, разумный правитель не может и не должен быть верным данному слову, когда такая честность обращается против него и не существует больше причин, побудивших его дать обещание. Если бы люди были все хороши, такое правило было бы дурно, но так как они злы и не станут держать слово, данное тебе, то и тебе нечего блюсти слово, данное им” (там же, 287). “Наконец, он должен быть всегда готов обернуться в любую сторону, смотря по тому, как велят ветры и колебания счастья, и, как я говорил выше, не отклоняться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо” (там же, 289).

Чтобы продемонстрировать политическое мировоззрение “Князя” в концентрированном виде, мы позволим себе привести одно место из другого труда Макиавелли, под названием “История Флоренции”. Здесь изображается одно из первых рабочих восстаний в Европе, а именно восстание чомпи во Флоренции в 1378 г., но агитационная речь, которую произносит один из восставших, целиком повторяет то, что мы находим в “Князе” самого Макиавелли. Это, между прочим, свидетельствует о том, что аморальная, беспринципная и бездушная политика, которую проповедует Макиавелли, мыслится им совершенно одинаково, кто бы ни занимался этой политикой, князь ли или же порабощенные и эксплуатируемые низы общества. Вот это место (III 13): “И вот эти люди из низов, как из подчиненных цеху шерстяников, так и из подсобников других цехов, и ранее полные недовольства по уже сказанным причинам, теперь испытывали к тому же страх перед последствиями, которые могли для них иметь учиненные ими поджоги и грабежи. Несколько раз в ночь собирались они для обсуждения происшедших событий и все время толковали друг другу о грозящей им всем опасности. Наконец, один из тех, кто был посмелее и поопытнее других, решил вдохнуть в них мужество и заговорил так: “Если бы нам надо было решать вопрос, следует ли браться за оружие, чтобы жечь и громить дома граждан и расхищать церковное имущество, я был бы первым из тех, кто полагал бы, что вопрос этот нельзя решать необдуманно и что, пожалуй, бедность в мире и покое лучше, чем связанное с такими опасностями обогащение. Но раз оружие все равно уже у нас в руках и бед уже наделано немало, надо нам думать о том, как это оружие сохранить и как избежать ответственности за содеянное. Я думаю, что если никто нас научить не может, то научит сама нужда. Как видите, весь город пылает к нам гневом и злобой, граждане объединяются, а Синьория всегда на стороне магистратов. Будьте уверены в том, что нам готовят какую-то западню и над головой нашей собираются грозные тучи. Следовательно, надо нам добиваться двух вещей и совещания наши должны ставить себе две цели. Во-первых, — избежать кары за все, что мы натворили в течение последних дней, во-вторых, — зажить более свободно и счастливо, чем мы жили раньше. И вот я считаю, что для того, чтобы добиться прощения за прежние наши вины, нам надо натворить еще худших дел, умножить их, повсюду устраивать поджоги и погромы и постараться вовлечь во все это как можно больше народу. Ибо когда виновных слишком много, они остаются безнаказанными: мелкие преступления караются, крупные и важные вознаграждаются. Когда все страдают, мало кто стремится к отмщению, ибо общая всем беда переносится легче, чем частная обида. Так что именно в усилении бедствий и смуты должны мы обрести прощение, именно они откроют нам путь к достижению того, что нужно нам для свободной жизни. И я думаю, что ожидает нас верная победа, ибо те, кто могли бы воспрепятствовать нам, богаты и разъединены. Их разъединение обеспечит нам победу, а их богатства станут нашими, помогут нам эту победу упрочить. Не допускайте, чтобы вас смущали древностью их родов, каковой они станут кичиться. Все люди имеют одинаковое происхождение, и все роды одинаково старинны, и природа всех создала равными. Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга; если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница — в богатстве и бедности. Я весьма скорблю, когда вижу, что многие из нас испытывают угрызения совести от содеянного и хотят воздержаться от дальнейших действий. И если это действительно так, то вы не те, за кого я вас принимал. Не следует пугаться ни раскаяния, ни стыда, ибо победителей, какими бы способами они ни победили, никогда не судят. ...Бог и природа дали всем людям возможность достигать счастья, но оно чаще выпадает на долю грабителя, чем на долю умелого труженика, и его чаще добиваются бесчестным, чем честным ремеслом. Потому-то люди и пожирают друг друга, а участь слабого с каждым днем ухудшается. Применим же силу, пока представляется благоприятный случай, ибо более выгодным для нас образом обстоятельства не сложатся...” (75, 114—116).

Это замечательное место из трактата “История Флоренции” очень ярко свидетельствует о трех пунктах мировоззрения Макиавелли.

Во-первых, несмотря на полное пренебрежение к тем или другим личным идеалам, личность здесь все-таки продолжает выдвигаться на первый план, и потому мы все еще продолжаем иметь дело не с чем другим, как с Ренессансом. Во-вторых, выдвигаемая здесь личность совершенно лишена всех своих внутренних идеалов и рассматривается просто как некоего рода арифметическая единица. Эта арифметическая единица у Макиавелли имеет значение сама по себе, без всяких возможных влияний на нее со стороны, например, религии, морали, искусства, личных симпатий или антипатий, быта и всякого рода предрассудков, общественных или исторических. И все общество мыслится у Макиавелли в виде того или иного объединения этих арифметических единиц. Ничто другое его не интересует. Его интересует, правда, родина, а не государство. У него патриотизм, а не этатизм. Но положение современной личности от этого нисколько не становится легче. С отдельной личностью в политике все равно надо обращаться как с отдельными камнями при построении здания.

В-третьих, отсюда вытекает и своего рода эстетика, по своей прямолинейности и последовательности едва ли не единственная во всей истории эстетической мысли. Общество и история, возникающая как упорядоченное множество этих безличных, бездушных и аморально понимаемых арифметических единиц, если угодно, есть самый настоящий гуманизм, поскольку речь здесь только и идет о создании правильного человеческого общества. Но эти арифметические единицы-личности внутренне опустошены и превращены лишь в строительный материал. Нам кажется, что в этой железной последовательности и прямолинейности, несомненно, есть своего рода эстетика, явно продиктованная идеалами полноценного Ренессанса. И потому во всей этой железно проводимой системе арифметических единиц есть нечто красивое, хотя и ужасное, страшное, звериное и нечеловеческое. Ведь безобразное тоже есть эстетическая категория наряду с прекрасным, и низменное тоже есть эстетическая категория наряду с возвышенным. Поэтому и макиавеллизм, это суровое детище изжившего себя Ренессанса, тоже должен рассматриваться нами как определенная эстетическая система. И эстетической эту систему делает как раз ее железная прямолинейность, ее не доступная никаким посторонним влияниям последовательность и бесчеловечность.

25 Марксистская социология и советская эпоха

Параллельно с субъективной социологией и позитивизмом М. Ковалевского, в борьбе с ними в России развивалась социология Марксизма, представленная двумя основными теориями. Ортодоксальный марксизм в тот период представляли две ведущие фигуры — В Плеханов и В. И Ленин, так называемый «легальный марксизм* —П. Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Н. А. Бердяев и др. Равновесные принципы марксистской методологии были изложены в предыдущем разделе, и представители ортодоксального марксизма} России в целом их разделяют.

Однако при решении конкретных проблем общественного устройства между Г В. Плехановым и В. И. Лениным существовали серьезные различия, которые в преддверии Октябрьской революции вошли в стадию непримиримой борьбы. Так называемый «легальный марксизм» как течение социальной мысли носил временный, не^ьтуряык характер, о&язанный с увлечением либеральной интеллигенции марксистскими идеями в период канука революции 1905 - 1907 гг. После ее поражения? либеральная интеллигенция отошла от марксизма, и «легальный марксизм» прекратил свое существование.

Следует также отметить, что в этот период в социологии накапливаете* большой фактический материал, шла отработка методов конкретно-социологического анализа с использованием достижений статистики, демографии и других смежных дисциплин. В 1869 г. вышла в свет работа известного общественного деятеля В. Бз.рт~Фщрв&каж "Пая&жвнмрабочего класса е России». Становление и основнь® зтьпы историч&скова развития

сощюгклии

В этой работе автор обобщил значительный статистический материал в яичные наблюдения, касающиеся социального и .экономического положения рабочих и крестьян в различных губерниях России. Заметным событием в развитии социальной мысли России была двухтомная работа Ю. Янсано. «гСравншижяьнож статистика России и жждное&ротйсххх государств (1878 - 1880 гг.)». я которой автор представил богатый фактический материал о социальных процессах в послереформной деревне. Большое влияние на развитие социологии в России оказала опубликованная в 1899 году книга В. И. Ленина ^Развитие капитализма в Рассит. В первый период появляются также крупные работы

российских социолог» А. Богданова, В. Шуляшкова, П, Сорокина, К. Тахтарева, посвященные проблемам социальной стратификации, теории классов. Второй период развития социологической мысли в России характеризуется нарастанием процесса инстнтуционализацин, приобретением социологической наукой статуса социального института. В1918-1919гг. в Петроградском и .Ярославском университетах были созданы кафедры социологии, введена ученая степень по социологии. В Ш9г был учрежден Социологический институт. В 1920г, в Петроградском университете при факультете общестенных наук было создано социологическое отделение, во главе которого стал Питирим Александрович Сорокин (1889 - 1968) — крупный ученый и общественный деятель, внесший существенный вклад в развитие отечественной и мировой социологии. П. Л. Сорокин — один из лидеров правого крыла партии эсеров, после Февральской революции 1917 года — секретарь Керенского, с 1920 г. — профессор Петроградского университета, в 1922 г. в числе болыпой группы российской интеллигенции по решению ИД ВКП(б) выслан из России за границу Жил и работал в США, где и опубликовал ряд крупных работ. Один из родоначальников теории социальной стратификации и социальной мобильности (об этих теориях речь пойдет позже в соответствующих разделах). На втором этапе продолжается развитие теоретической социологии. В 20-х годах издается обширная социологическая литература: Сорокин Г. А. яОсшаы, социологии (в 2-х mrnf 1922s.), Хшктае S, М. зОзпо&л евциоюти. Учете о хканомврнй&нах оЬщестоенюга щщвсса" (1928 г), Бухарин Н. А, *Т<крял исторического аатериатззаа. Популярный учебник марксистской социологии» (1922 г.)> Озмлнский М. С. ^Сациатнал жизнь людей. Введение в марксистскую социологию» (1923 t.) и др. Основная направленность этих работ состояла в выявлении соотношения истории русской социологической мысли и социологии марксизма, в стремлении сформулировать оригинальную социологию марксизма и определить ее место в системе марксизма

Наряду с разработкой теоретических вопросов разворачивались эмпирические социологические исследования. Центральное место в инк занимают исследования по социальным а социально-психологическим проблемам труда и быта рабочих и крестьян. В этой области наиболее плодотворно работали А. К Гастев, С, Г. Огрумилнн, А. Ф. Журавский и др. В тот

период активно разрабатывались социальные проблемы города, населения и миграции <Н. Акцифиров, А. Годунов, В Смулевич и др.), социальные проблемы культуры (И. Загорский, Н. Трояновский, Р. Елизаров)

В 30-х годах марксизм окончательно утвердился в качестве социологической основы общества, социология была объявлена философской наукой. Было провозглашено, что «исторический материализм — это и есть социология марксизма »т и, следовательно, эмпирические конкретно-социологические исследования, как несовместимые со спецификой философской теории, выводились за пределы социологии. Это была теоретическая предпосылка разгрома социологии и ее полного упадка в СССР Практическая же предпосылка упадка связана с идеологией тоталитаризма. Социологические исследования как научные исследования, опирающиеся на точные факты, были не нужны тоталитарному режиму, так как они вступали в противоречия с

пропагандой так называемых «социалистических завоеваний». Начиная с этого времени, осуществляется идеологизация общественной жизни, в том числе и науки. Социология как социальный институт полностью прекращает свое суще-стяование. Отныне ее проблемы развиваются в рамках смежных дисциплин; исторического материализма, демографии, етатяетики, психологии. Возроягденне социологии как науки начинается в конце 50-х — начале-60-х годов, на волне «хрущевской оттепели» В этот период были ведены масштабные социологические исследования по изучению влияния научно-технического прогресса на социальную и профессиональную структуру работников, их отношение к труду. Большое распространение получило «социальное планирование), составление планов социального и экономического развития промышленных предприятий, колхозов и совхозов и даже некоторых городов В ходе утих исследований I накоплен богатый фактический материал, отработаны методики оологического исследования, приобретены навыки проведения социологических исследований большим количеством социологов-самоучек.

Б 60-х годах социология вновь восстанавливает статус социологического института. В середине I960 года было создано первое социологическое учреждение — отдел социологических исследований в институте философии АН СССР и лаборатория социологических исследований при Ленинградском госуниверситете. В 1962 году была создана Советская социологическая ассоциация, а в 1964 году на философском факультете МГУ — кафедра конкретно-социологических исследований. В 1969 году был создан институт конкретно-социологических исследований АН СССР с отделениями в союзных республиках и крупных региональных центрах: Свердловске, Новосибирске, Ленинграде. С 1974 года начал выходить специализированный журнал «Сщиаяаеаческав иссяздаяанилх. С 19S8 г, образованы социологические факультеты в Московском, Ленинградском, Свердловском, Киевском университетах В настоящее время существует рад социологических, вазовских и независимых социологических центров, проводящих широкие эмпирические и теоретические исследования в различных областях общественной жизки.