Аристотель

АРИСТОТЕЛЬ

Проблематика мудрости, которую  Аристотель называл первой философией, рассматривается в группе его  относительно самостоятельных работ , объединенных общим названием —  «Метафизика».

Знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, или в  некотором смысле он знает все  подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать  именно это, наиболее общее, ибо оно  дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые  больше всего занимаются первыми  началами: ведь те, которые исходят  из меньшего числа [предпосылок], более  строги, нежели те, которые приобретаются  на основе прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо  научают те, кто указывает причины  для каждой вещи. А знание и понимание  ради самого знания и понимания более  всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо  тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее совершенную, а такова наука о  наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и  причины, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомогательной, —  та, которая познает цель, ради которой  надлежит действовать в каждом отдельном  случае; эта цель есть в каждом отдельном  случае то или иное благо, а во всей природе вообще — наилучшее.

Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая  первые начала и причины: ведь и благо, и «то, ради чего» есть один из видов  причин. А что это не искусство  творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление  побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь  таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении  Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому  и тот, кто любит мифы, есть в  некотором смысле философ, ибо миф  создается на основе удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам  ход вещей подтверждает это; а  именно: когда оказалось в наличии  почти все необходимое, равно  как и то, что облегчает жизнь  и доставляет удовольствие, тогда  стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его  ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно  так же и эта наука единственно  свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

ФОМА АКВИНСКИЙ

Философ [8] определяет, что  первая философия есть знание истины, не какой угодно, а той истины, которая есть источник всякой истины и которая относится к первому  началу бытия для всех вещей; откуда следует, что эта истина есть начало всякой истины, ибо распорядок вещей  в истине такой же, как и в  бытии...

8 Имеется в виду Аристотель.

Есть какие-то истины о  Боге, которые превосходят всякую способность человеческого рассудка, как, например, о том, что Бог троичен  и един. Однако есть какие-то истины, которые может достичь и естественный рассудок, как, например, о том, что  Бог есть, что Бог един и т.п.; эти истины о Боге наглядно доказали и философы, ведомые светом естественного  рассудка...

Для познания того, что рассудок способен узнать о Боге, нужно многое знать заранее, так как рассмотрение почти всей философии предрасполагает  к познанию Бога; вследствие чего из частей философии метафизика, которая  толкует о божественном, подлежит изучению в последнюю очередь. Итак, к исследованию упомянутой божественной истины можно прийти только с большим  трудом и старанием, и немногие хотят  взять на себя этот труд из любви  к знанию, естественное влечение к  которому Бог, однако, вложил в человеческие умы. (...) Поэтому божественное милосердие проявило спасительную предусмотрительность, предписав принимать на веру и  то, что способен исследовать рассудок, дабы таким образом все легко  смогли быть причастными к познанию Бога без сомнения и ошибки.

Фома Аквинский Сумма против язычников [9] I, 1, 3, 4 I I Thomas Aquinas Summa contra gentiles seu de verita-te catholicae fidei Taurini, 1925. P. 1—4

9 В основных трудах  Фомы Аквинского «Сумма теологии»  и «Сумма против язычников»  подведены итоги теологических  поисков зрелой схоластики, направленных  на отработку вероучения в  формах здравого смысла. В рубриках  «Суммы теологии» одни и те  же схемы теологии накладываются  на бесконечную пестроту конкретных  вопросов — от пяти доказательств  бытия Бога до определения  границ допустимого и недопустимого  в финансовой деятельности.

Ничто не мешает, чтобы о  тех же самых вещах, о которых  трактуют философские дисциплины сообразно  тому, что эти вещи познаваемы благодаря  свету естественного рассудка, трактовала и иная наука сообразно тому, что они познаются благодаря свету божественного откровения. Откуда следует, что теология, которая относится к священному учению, отличается по своему роду от той теологии, которая считается частью философии.

Т. ГОББС

О философии, основы которой  я здесь собираюсь изложить, ты, любезный читатель, не должен думать как  о чем-то, при помощи чего можно  раздобыть философский камень, или  как о искусстве, которое представлено в трактатах по метафизике. Философия  есть скорее естественный человеческий разум, усердно изучающий все  дела творца, чтобы найти и сообщить бесхитростную правду об их порядке, их причинах и следствиях. Философия  есть дочь твоего мышления и всей Вселенной  и живет в тебе самом, правда, в  еще не ясной форме подобно  матери Вселенной в период ее бесформенного  начала. Ты должен действовать, как  скульпторы, которые, обрабатывая бесформенную материю резцом, не творят форму, а  выявляют ее. Подражай акту творения! Пусть  твое мышление (поскольку ты желаешь  серьезно работать над философией) витает над хаотической бездной  твоих рассуждений и экспериментов. Все хаотическое должно быть разложено  на составные части, а последние  следует отличить друг от друга, и  всякая часть, получив соответствующее  ей обозначение, должна занять свое прочное  место. Иными словами, метод должен соответствовать порядку творения вещей. Порядок же творения был следующим: свет, отделение дня от ночи, пространство, небеса, чувственно воспринимаемое, человек. Заключительным актом творения явилось  установление закона. Порядок исследования будет, таким образом, следующим: мышление, определение, пространство, созвездия, чувственное свойство, человек, а  после достижения последним зрелости — гражданин. В первом разделе  первой части, озаглавленном «Логика», я зажигаю свет разума.

Во втором разделе, названном  «Первая философия», я различаю посредством  точного определения понятий  идеи наиболее общих вещей, с тем  чтобы устранить все сомнительное и неясное. Третий раздел посвящен вопросам пространственного протяжения, т.е. геометрии. Четвертый раздел описывает  движение созвездий и, кроме того, чувственные свойства.

Во второй части всей системы, если на то будет божья воля, я  подвергну рассмотрению природу  человека, а в третьей — уже  указанный нами вопрос о гражданине. Я следовал тому методу, который  сможешь применить и ты, если он встретит твое одобрение. Ибо я не навязываю тебе ничего своего, а  только предлагаю все твоему вниманию. Каким бы методом ты, однако, ни пользовался, во всяком случае я бы усердно рекомендовал твоему вниманию философию, т.е. стремление к мудрости, недостаток которой в  самое недавнее время причинил нам  много страданий. Ибо даже тот, кто  стремится к богатству, любит  мудрость: ведь сокровища радуют его  лишь потому, что они как зеркало отражают его мудрость. Таким же образом и тот, кого привлекает государственная служба, ищет только место, где бы он мог проявить свою мудрость. Даже падкие на удовольствия люди пренебрегают философией только потому, что не знают, какое огромное наслаждение может доставить духу близкое знакомство с прекраснейшим из миров. И наконец, если бы я не имел никакого другого основания рекомендовать тебе философию, то я сделал бы это (учитывая, что человеческий разум в такой же мере не терпит пустого времени, как природа — пустого пространства) затем, чтобы ты мог приятно заполнить ею часы досуга и не был вынужден от чрезмерного безделья мешать людям занятым или сближаться с людьми праздными, что принесло бы вред тебе самому. Прощай!

1. Философия, как мне  кажется, играет ныне среди  людей ту же роль, какую, согласно  преданию, в седой древности играли  хлебные злаки и вино в мире  вещей. Дело в том, что в  незапамятные времена виноградные  лозы и хлебные колосья лишь  кое-где попадались на полях,  планомерных же посевов не  было. Поэтому люди питались тогда  желудями и всякий, кто осмеливался  попробовать незнакомые или сомнительные  ягоды, рисковал заболеть. Подобным  же образом и философия, т.е.  естественный разум, врождена  каждому человеку, ибо каждый  в известной мере рассуждает  о каких-нибудь вещах. Однако  там, где требуется длинная  цепь доводов, большинство людей  сбивается с пути и уклоняется  в сторону, так как им не  хватает правильного метода, что  можно сравнить с отсутствием  планомерного посева. В результате  люди, которые довольствуются желудями  ежедневного опыта и не ищут  философии или отвергают ее, обладают, согласно общему мнению, более  здравыми понятиями, чем те, кто  не придерживается общепринятых  мнений, а, нахватавшись сомнительных  взглядов, подобно безумцам беспрестанно  дискутирует и спорит, воображая  себя необычайно умным. Я, правда, признаю, что та часть философии,  которая трактует о величинах  и фигурах, прекрасно разработана.  Но, зная, что другие ее части  еще не достигли равной степени  развития, я решаюсь лишь развить  по мере моих сил немногие  элементы всей философии, как  своего рода семена, из которых,  как мне кажется, может вырасти  чистая и истинная философия.

Я вполне сознаю, как трудно выбить из головы воззрения, внедрившиеся и укоренившиеся в ней благодаря  авторитету красноречивейших писателей; эта трудность усугубляется еще  и тем, что истинная (т.е. точная) философия  отвергает не только словесные белила и румяна, но и почти всякие прикрасы. Первые основы всякой науки действительно  далеко не ослепляют своим блеском: они скорее скромны, сухи и почти  безобразны.

Но так как среди  людей, несомненно, есть и такие, хотя бы их и было немного, кто во всем стремится к истине и разуму, то я считал своей обязанностью прийти этим немногим на помощь. Итак, я перехожу к делу и начинаю с определения  понятия философии.

2. Философия есть познание, достигаемое посредством правильного  рассуждения (recta ratiocinatio) и объясняющее  действия, или явления, из известных  нам причин, или производящих  оснований, и, наоборот, возможные  производящие основания — из  известных нам действий.

Чтобы понять это определение, нужно учесть, во-первых, что хотя восприятие и память (способности, которыми человек обладает вместе со всеми  животными) также доставляют нам  знание, но так как это знание дается нам непосредственно природой, а не приобретается при помощи правильного рассуждения, то оно  не есть философия.

Во-вторых, следует помнить, что, поскольку опыт целиком основывается на памяти, а предусмотрительность, или предвидение будущего, является не чем иным, как ожиданием вещей, подобных тем, которые уже встречались  нам в нашей практике, предусмотрительность не должна быть причислена к философии.

Под рассуждением я подразумеваю, учитывая все сказанное, исчисление. Вычислить — значит найти сумму  складываемых вещей или определить остаток при вычитании чего-либо из другого. Следовательно, рассуждать значит то же самое, что складывать или вычитать. Если кто-нибудь захочет  прибавить: и то же самое, что умножать или делить, то я ничего не буду иметь  против этого, так как умножение  есть то же самое, что сложение одинаковых слагаемых, а деление — то же, что вычитание одинаковых вычитаемых, повторяемое столько раз, сколько  это возможно. Рассуждение (ratiocinatio), таким образом, сводится к двум умственным операциям — сложению и вычитанию.

3. Поясним, однако, с помощью  нескольких примеров то, как мы  обычно рассуждаем без слов, т.е.  складываем или вычитаем что-либо  в уме, в безмолвно протекающем  мышлении. Видя какой-нибудь дальний  предмет неясно и не будучи  еще в состоянии определить, что  это такое, мы все-таки уже  ощущаем в этом предмете то, в силу чего он называется  телом. Подойдя ближе и увидев, что тот же самый предмет,  сохраняя известное положение,  находится то в одном, то  в другом месте, мы получим  о нем новое представление,  благодаря которому назовем его  одушевленным. И если мы затем,  подойдя вплотную к такому  предмету, увидим его фигуру, услышим  его голос и убедимся в наличии  других фактов, являющихся признаками  разумного существа, то у нас  образуется третье представление,  хотя еще и не выраженное  словом, а именно представление,  в силу которого мы называем  кого-либо разумным существом.  Когда мы, наконец, точно и во  всех подробностях видим весь  предмет и узнаем его, наша  идея его оказывается сложенной  из предыдущих идей, соединенных  в той же последовательности, в какой язык складывает в  название разумное одушевленное  тело, или человек, отдельные имена — тело, одушевленное, разумное. Точно так же в результате сложения представлений: четырехугольник, равносторонний, прямоугольный — получается понятие квадрат. Дело в том, что в нашем уме может сложиться представление четырехугольник без представления равносторонний, точно так же как представление равносторонний четырехугольник — без представления прямоугольный. Усвоив себе в отдельности эти представления, наш ум может объединить их в одно понятие, или в единую идею, — квадрат. Таким образом, ясно, как наш ум образует путем соединения свои представления. Может происходить и обратное. Находясь лицом к лицу с каким-либо человеком, мы имеем в уме всю идею его. Когда же этот человек удаляется и мы следуем за ним только своим взором, то мы прежде всего теряем идею тех вещей, которые суть признаки разума; однако нашим глазам еще представляется одушевленное тело, и, таким образом, из всей идеи человек, т.е. разумное одушевленное тело, вычитается идея разумное, в результате чего остается идея одушевленное тело; немного погодя с увеличением расстояния между нами и удаляющимся мы утрачиваем идею одушевленность и у нас остается только идея тело; наконец, когда уже ничего не видно, вся идея утрачивается. Эти примеры, как я полагаю, в достаточной степени выясняют сущность той операции исчисления, которую без слов производит ум.