Имре Лакатос. Методология программ научных исследований

его артикуляцию  и разработку поддерживающих ядро гипотез (так называемый

«защитный пояс»). Этот "защитный пояс" программы  приникает на себя огонь

критических аргументов. Кольцо вспомогательных гипотез  призвано сдерживать

атаки контролирующих проб и всячески защищать и консолидировать  ядро. То есть

это своего рода методологические правила, некоторые из которых указывают, каких

путей следует  избегать [3].

    

               Позитивная эвристика представляет собой стратегию выбора

первоочередных  проблем и задач, которые должны решать ученые. Наличие

позитивной эвристики  позволяет определенное время игнорировать критику и

аномалии и заниматься конструктивными исследованиями. Обладая  такой стратегией,

ученые вправе заявлять, что они еще доберутся  до непонятных и потенциально

опровергающих программу  фактов и что их существование  не является поводом для

отказа от программы [1].

Фальсификации, т.е. теоретической критике и эмпирическому  опровержению,

подвергается лишь гипотезы "защитного пояса". По общему соглашению подвергать

фальсификации жесткое  ядро запрещается. Центр тяжести  в методологии

исследовательских программ Лакатоса переносится c опровержения множества

конкурирующих гипотез  на фальсификацию, а вместе с тем  на проверку и

подтверждение конкурирующих  программ. При этом элиминация отдельных  гипотез

защитного пояса  оставляет жесткое ядро программы  в целости и сохранности.

По характеристике Лакатоса, исследовательские программы является величайшими

научными достижениями и их можно оценивать на основе прогрессивного или

регрессивного сдвига проблем. Т.е. исследовательская программа  может

развиваться прогрессивно и регрессивно. Программа прогрессирует, пока наличие

жесткого ядра позволяет формулировать все  новые и новые гипотезы “защитного

слоя”. Когда продуцирование таких гипотез ослабевает и оказывается

невозможным объяснить  новые, а тем более адаптировать аномальные факты,

наступает регрессивная стадия развития [2]. Т.е. в первом случае ее

теоретическое развитие приводит к предсказанию новых фактов. Во втором

программа лишь объясняет  новые факты, предсказанные конкурирующей  программой

либо открытые случайно. Исследовательская программа  испытывает тем большие

трудности, чем  больше прогрессирует ее конкурент, и наоборот если

исследовательская программа объясняет больше, нежели конкурирующая, то она

вытесняет последнюю из оборота сообщества. Это связано с тем, что

предсказываемые одной программой факты всегда являются аномалиями для другой.

Именно поэтому  развитие иной исследовательской программы (например, Ньютона)

протекает в «море  аномалий» или, как у Бора, происходит на несвязанных между

собой основаниях. Когда последующие модификации «защитного пояса» не приводят

к предсказанию новых  фактов, программа показывает себя как регрессивная.

И. Лакатос подчеркивает большую устойчивость исследовательской программы [4].

"Ни логическое  доказательство противоречивости, ни вердикт ученых об

экспериментально  обнаруженной аномалии не могут одним  ударом уничтожить

исследовательскую программу".

Т.е. в отличии от гипотез Поппера, поражаемых критикой или экспериментом

"насмерть", "программы"  Лакатоса не только долго живут, но и умирают долгой и

мучительной смертью, так как защитный пояс приносится в жертву ради

сохранения ядра.

Исследовательская программа имеет успех, если она  успешно разрешает проблемы,

и она проваливается  в случае, если не способна решить эти  проблемы.

В рамках успешно  развивающейся программы удается  разрабатывать все более

совершенные теории', которые объясняют все больше и больше фактов. Именно

поэтому ученые склонны  к устойчивой позитивной работе в  рамках подобных

программ и допускают  определенный догматизм в отношении  к их основополагающим

принципам. Однако это не может продолжаться бесконечно. Со временем

эвристическая сила программы начинает ослабевать, и  перед учеными возникает

вопрос о том, стоит ли продолжать работать в ее рамках.

Лакатос считает, что ученые могут рационально оценивать

возможности программы  и решать вопрос о продолжении  или отказе от участия в ней

(в отличие от  Куна, для которого такое решение  представляет собой

иррациональный  акт веры). Для этого он предлагает следующий критерий

рациональной оценки "прогресса" и "вырождения" программы.

Программа, состоящая  из последовательности теорий Т₁, Т₂

... Т_n-1, Т_n  прогрессирует,

если:

• Т_n  объясняет все факты, которые успешно объясняла Т_n-1 ;

• Т_n охватывает большую эмпирическую область, чем предшествующая теория Т_n-1 ;

• часть предсказаний из этого дополнительного эмпирического  содержания Т_n

подтверждается.

Т.е. в прогрессивно развивающейся программе каждая следующая теория должна

успешно предсказывать  дополнительные факты.

Если же новые  теории не в состоянии успешно  предсказывать новые факты, то

программа является "стагнирующей", или "вырождающейся". Обычно такая

программа лишь задним числом истолковывает факты, которые  были открыты

другими, более  успешными программами.

На основе этого  критерия ученые могут установить, прогрессирует или нет их

программа. Если она  прогрессирует, то рационально будет  придерживаться ее,

если же она  вырождается, то рациональным поведением ученого будет попытка

разработать новую  программу или же переход на позиции  уже существующей и

прогрессирующей альтернативной программы [1]. Но при  этом Лакатос говорит,

что «нельзя свертывать вновь возникшую исследовательскую  программу лишь

потому, что она  не сумела одолеть более сильную  программу-соперницу... Пока

новая программа  не будет реконструирована рациональным образом как

прогрессивное самодвижение проблемы, в течение определенного  времени она

нуждается в поддержке  со стороны более сильной и  утвердившейся программы-

соперницы» [3].

Таким образом, главная  ценность программы — ее способность  пополнять знания,

предсказывать новые  факты. Противоречия же и трудности  в объяснения каких-

либо явлений  — как считает И. Лакатос, — не влияют существенно на отношение к

ней ученых.

В геометрии Евклида  на протяжении двух тысяч лет не удавалось решить проблему

пятого постулата.

Многие десятилетия  на весьма противоречивой основе развивались  исчисление

бесконечно малых, теория вероятностей, теория множеств.

Известно, что Ньютон не мог на основании механики объяснить  стабильность

Солнечной системы  и утверждал, что Бог исправляет отклонения в движении

планет, вызванные  различного рода возмущениями.

Несмотря на то что такое объяснение вообще никого не удовлетворяло, кроме,

может быть, самого Ньютона, который был, как известно, очень религиозным

человеком (он считал, что его исследования в теологии не менее значимы, чем в

математике и  механике), небесная механика в целом  успешно развивалась. Эту

проблему удалось  решить Лапласу только в начале XIX в.

Еще один классический пример.

Дарвин не мог  объяснить так называемого "кошмара  Дженкинса", и тем не менее

его теория успешно  развивалась. Известно, что дарвиновская теория базируется

на трех факторах: изменчивости, наследственности и отборе. У любого организма

имеется изменчивость, осуществляющаяся ненаправленным образом. В силу этого

изменчивость только в небольшом количестве случаев  может быть благоприятной

для приспособления данного организма к окружающей среде. Какая-то

изменчивость не наследуется, какая-то наследуется. Эволюционное значение

имеет наследуемая  изменчивость. По Дарвину, большую возможность  для будущего

имеют те организмы, которые наследуют такого рода изменения, которые дают им

большую возможность  для приспособления к окружающей среде. Такие организмы

лучше выживают и  становятся основой для нового шага эволюции.

Для Дарвина законы наследования — то, как наследуется  изменчивость, — имели

решающее значение. В своей концепции наследования он исходил из той идеи, что

наследственность  осуществляется непрерывным образом.

Представим себе, что белый человек попал на Африканский континент. Признаки

белого, в том  числе и "белизна", будут, по Дарвину, передаваться следующим

образом. Если он женится  на негритянке, то у их детей будет  половина крови

"белой". Поскольку  на континенте белый один, то  его дети будут вступать в

брак с неграми. Но в таком случае доля "белизны" будет асимптотически убывать

и в конце концов исчезнет. Эволюционного значения она иметь не может.

Такого рода соображения  высказал Дженкинс. Он обратил внимание на то, что

положительные качества, которые способствуют приспособлению организма к

среде, встречаются  крайне редко. И следовательно, организм, который будет

иметь эти качества, заведомо встретится с организмом, который эти качества не

будет иметь, и  в последующих поколениях положительный  признак рассеется.

Следовательно, он не может иметь эволюционного  значения.

Дарвин никак  не мог справиться с этой задачей. Не случайно это рассуждение

получило название "кошмара Дженкинса". У дарвиновской теории были еще и

другие трудности. И хотя к учению Дарвина на разных этапах относились по-

разному, но дарвинизм никогда не умирал, всегда у него были последователи.

Как известно, современная  эволюционная концепция — синтетическая  теория

эволюции —  базируется на идеях Дарвина, соединенных, правда, с менделевской

концепцией дискретных носителей наследственности, которая  и ликвидирует

"кошмар Дженкинса".

В рамках концепции  И. Лакатоса становится особенно очевидной важность теории

и связанной с  ней исследовательской программы  для деятельности ученого. Вне

ее ученый просто не в состоянии работать. Главным  источником развития науки