Пантеизм Николая Кузанского

пантеистов платоников Шартрской школы (XII в.), Давида Динанского (нач.

XIII в.). Особенно  велико воздействие на него  немецкой пантеистической мистики  Мейстера Эккарта.

Характерен при  этом разрыв Николая Кузанского с  ортодоксальной традицией средневекового схоластического богословия. Ему глубоко чужды попытки создания «рационалистических» систем, он отвергает не только авторитет

Аристотеля и  его средневековых толкователей, но сам метод схоластического

«познания» бога и мира. Отход от схоластики обусловлен не только воздействием мистических течений прошлого, но и гуманистическими связями и симпатиями Кузанца.

Связи эти не исчерпывались личным знакомством  и дружбой Николая

Кузанского с  гуманистами Энеем-Сильвием Пикколомини (впоследствии папой

Пием II), с Лоренцо  Валлой, Амброджо Траверсари и другими. Их увлеченность античным культурным наследием не осталась без воздействия на духовный мир

Кузанца. Известно, что он включился в гуманистическую  «охоту» за древними рукописями и  открыл в одном из немецких монастырей 12 неизвестных комедий

Плавта, привозил рукописи и из Константинополя. Но. собственно филологические занятия играли для него роль подсобную. Филологическая культура гуманизма сказалась в том, что кардинал из Кузы изучил греческий язык и обратился к подлинным памятникам античной философии (известно, что он читал в оригинале Платона и Прокла), а имевшие прочную средневековую традицию «Ареопагитики» предпочитал читать в новом латинском переводе, сделанном для него его другом гуманистом Амброджо Траверсари. 

С гуманизмом его  связывает обращение к диалогической форме в ряде важных его сочинений (цикл диалогов, объединяемых участием в них «Простеца»). Само обращение в этих диалогах к образу «неученого», «простака», которому открыты глубочайшие истины философии, имело полемический, антисхоластический характер и несомненно связано с гуманистической полемикой против «профессиональной» философии университетов. Правда, стиль его латинских сочинений далек от легкости и изящества творений итальянских гуманистов, но объясняется это не столько верностью средневековой латыни, сколько глубиной и сложностью того философского содержания, для которого гуманистическая литература еще не нашла соответствующей формы. С гуманистами связывают Николая Кузанского и общность научных интересов, углубленное внимание к проблемам астрономии, космографии, математики,—при этом речь идет не о «литературном», «филологическом» движении в гуманизме, а о гуманистах-ученых, таких, как его друг и соученик Паоло Тосканелли.

Естественнонаучные  и математические интересы Николая  Кузанского ближе к новой науке итальянского Кватроченто, чем к схоластической науке средневековья.

Центральной проблемой  философии Николая Кузанского является проблема соотношения бога и мира. Но его теоцентризм представляет собой явление новое и совершенно чуждое всей традиции средневекового католического богословия. «Рациональному» обоснованию теологических истин в духе «сводов»

Фомы Аквинского, самоуверенному схоластическому «знанию» о боге и мире

Николай Кузанский  противопоставляет концепцию «ученого незнания», давшего имя его первому и важнейшему философскому труду. "Ученое незнание не есть отказ от познания мира и даже бога, это не уход на позиции скептицизма.

Речь идет о  невозможности выразить полноту  познания в терминах схоластической формальной логики, о сложности и противоречивости самого процесса познания. Философ должен исходить в постановке и решении проблемы мира и бога именно из своего «незнания», из несоизмеримости объекта познания и прилагаемых к нему понятий и определений. «Ученое незнание» есть отказ от господствовавшей в богословской мысли католического средневековья

«положительной» теологии. Единственно возможным  способом постижения бога объявляется  так называемое апофатическое или  отрицательное богословие. Само по себе перечисление божественных атрибутов оказывается в глазах философа несостоятельным, так как ни одно какое-либо определение, ни все они в совокупности не могут исчерпать бесконечности и величия божественной природы. 

Само понимание  бога в философии Николая Кузанского свидетельствует не столько о религиозном, сколько философском подходе к проблеме бога и мира.

Бог трактуется им как бесконечное единое начало и вместе с тем как скрытая  сущность всего. В основу своего философствования Кузанец кладет такое понимание  бога, которое было выработано философией античного неоплатонизма и воспринято от нее христианским богословием в творениях исевдо-Дионисия

Ареопагита и  его последователей.

Прежде всего  это означало отход от религиозной  персонификации бога и упрощенно  антропоморфных представлений о нем. Характерно, что, защищаясь от обвинений в еретическом пантеизме, выдвинутых против него томистским богословом Иоганном Венком, Николай Кузанский счел необходимым различать бога как предлог религиозного почитания, культа, основывающегося на

«положительных утверждениях» ортодоксальной теологии, от бога как объекта философского познания, возможного только с позиции ученого незнания, сохраняющего »а собой «суждение истины». А в Трактате «О неином» он различает язык писания от языка философского рассуждения: «те, кто именуют троицу отцом, сыном и святым духом», говорит он, «менее точно» приближаются к божественной троичности, хотя «надлежащим образом пользуются этими именами ради согласованности с писанием». Ближе к истине оказались бы те, кто «провозглашает троицу единством, равенством, и связью», т. е. кто трактует ее в терминах предложенной им философии. Правда, он делает существенную оговорку: «Если бы эти термины оказались включенными в священные книги». Итак, Николай Кузанский, отвергая терминологию Священного писания, ставит проблему бога не столько как теологическую, сколько как собственно философскую проблему. Речь при этом идет о соотношении конечного мира, мира конечных вещей с их бесконечной сущностью, с бесконечным, безмерно великим первоначалом. Постижение бесконечного бытия в его соотношении с бытием конечным есть глубоко философская проблема.

Рассматриваемая в таком плане, она не могла  быть поставлена и в решена в пределах традиционного богословия с его  формально-логическим аппаратом и  жесткими дистинкциями. Здесь необходим был иной, в сущности своей глубоко диалектический подход, и именно диалектика мира и бога составила главное содержание философия Кузанца. Трактовка бога как бесконечного единства связана у Николая Кузанского с диалектическим учением о боге как средоточии единства противоположностей и о переходе от бога к миру как процессе раскрытия этого диалектического единства, как о переходе от единства к множественности, от бесконечности к конечному.

Бог, рассматриваемый  Николаем Кузанским в полном отвлечении от мира конечных вещей как несоизмеримое с ними величайшее начало бытия, получает у вето наименование абсолютного максимума, или абсолюта. Бог есть единое и единственное начало: «Абсолютный максимум единственен, потому что он—все, в нем—все, потому что он—высший предел». Он—максимум, так как он то, более чего не может быть, но так как он не может быть и менее того, что он есть, то он может быть поименован также и минимумом, и в нем абсолютный максимум и минимум совпадают: «Так как абсолютный максимум непременно содержит действительно все вещи, какие только возможны вне какай бы то ни было противоположности, то максимум совладает с минимумом» Максимум бесконечен, и поэтому он не только превосходит все вещи и заключает их в себе, но он

«несравненно  выше их всех». В Долее поздних  сочинениях Николай Кузанский применяет  для наименования бога понятия еденное» и «бытие-возможность». В качестве «неиного» бог «есть для всего  принцип бытия и познания. «Неиное» есть наиболее полное выражение «отрицательного» определения бога, в качестве «неиного» он не есть «ни субстанция, ни сущее, ни единое, ни что- либо другое», «ни не-сущее, ни ничто». Именно определение бога как

«неиного» приводит к категорическому выводу отрицательного богословия, что

«бог есть все во всем и в то же время ничто из всего». Понимание «бога как

«бытия-возможности» исходит из того, что «только один бог есть то, чем он может быть», т. е. заключает в себе всю возможность  бытия и в то же время всю  полноту вечной актуализаций бытия.

   Анализ его учения  позволяет  особенно  ясно  увидеть  различия   между древнегреческой и возрожденческой трактовками бытия.

  Николай Кузанский,  как  и  большинство  философов  его времени,  ориентировался  на традицию неоплатонизма.  Однако при этом он переосмыслил  учение  неоплатоников,  начиная  с центрального   для   них   понятия   единого.  У  Платона  и неоплатоников,  как мы знаем,  единое характеризуется  через противоположность  «иному»,  не единому.  Эта характеристика восходит  к  пифагорейцам  и  элеатам,   противопоставлявшим единое    многому,   предел   -   беспредельному.   Кузанский, разделяющий  принципы   христианского   монизма,   отвергает античный   дуализм   и   заявляет,  что  «единому  ничто  не противоположно».  А  отсюда  он  делает  характерный вывод: «единое есть все» - формула, звучащая пантеистически и прямо предваряющая пантеизм Джордано Бруно.

  Эта формула   неприемлема   для  христианского  теизма, принципиально отличающего  творение  (  «все»  )  от  творца (единого);  но,  что не  менее важно,  она отличается и от концепции неоплатоников,  которые никогда не  отождествляли единое    со   «всем».   Вот   тут   и   появляется   новый, возрожденческий   подход   к   проблемам    онтологии.    Из утверждения,  что единое не имеет противоположности, Кузанский делает  вывод,  что  единое   тождественно   беспредельному, бесконечному.  Бесконечное  - это то,  больше чего ничего не может  быть,  Кузанский  поэтому  называет  его  «максимумом»; единое же - это «минимум». Николай Кузанский, таким образом, открыл принцип совпадения  противоположностей  (coincidentia oppositorum)  -  максимума  и минимума.  Чтобы сделать более наглядным этот принцип,  Кузанский  обращается  к  математике, указывая,  что при увеличении радиуса круга до бесконечности окружность  превращается  в  бесконечную  прямую.  У  такого максимального   круга   диаметр   становится   тождественным окружности,  более того - с окружностью совпадает не  только диаметр,   но  и  центр,  а  тем  самым  точка  (минимум)  и бесконечная прямая (максимум) представляют собой одно  и  то же.  Аналогично  обстоит дело с треугольником:  если одна из его  сторон  бесконечна,  то  и  другие   две   тоже   будут бесконечными.  Таким  образом, доказывается,  что бесконечная линия есть и треугольник, и круг, и шар.

  Совпадение противоположностей является важнейшим методологическим принципом философии Николая Кузанского, что делает   его   одним   из   родоначальников  новоевропейской диалектики.  У Платона,  одного  из  крупнейших  диалектиков античности,    мы    не    находим   учения   о   совпадении противоположностей, поскольку для древнегреческой философии характерен  дуализм,  противопоставление  идеи (или формы) и материи, единого и беспредельного. Напротив, у Кузанского место единого  теперь  занимает  понятие актуальной бесконечности, которое и есть,  собственно, совмещение противоположностей - единого и беспредельного.

  Проведенное, хотя   и   не   всегда    последовательно, отождествление  единого  с бесконечным впоследствии повлекло за собой перестройку принципов не только античной  философии и  средневековой  теологии,  но  и  античной и средневековой науки - математики и астрономии.

  Ту роль,  какую  у  греков  играло неделимое (единица), вносящее меру,  предел как в сущее в целом,  так и в  каждый род сущего, у Кузанского выполняет бесконечное - теперь на него возложена   функция   быть   мерой   всего   сущего.    Если бесконечность  становится  мерой,  то  парадокс  оказывается синонимом точного знания.  И в самом деле,  вот что вытекает из   принятых   Кузанским   предпосылок:   «...если  бы  одна бесконечная линия состояла из бесконечного числа отрезков  в пядь,  а другая - из бесконечного числа отрезков в две пяди, они все-таки  с  необходимостью  были  бы  равны,  поскольку бесконечность  не  может  быть  больше  бесконечности».  Как видим,  перед лицом бесконечности всякие  конечные  различия исчезают, и двойка становится равна единице, тройке и любому другому числу.

  В геометрии,  как  показывает  Николай Кузанский,  дело обстоит так же,  как и в арифметике. Различение рациональных и  иррациональных отношений,  на котором держалась геометрия греков, Кузанский объявляет имеющим значение только для низшей умственной   способности   -  рассудка,  а  не  разума.  Вся математика, включая арифметику,  геометрию и астрономию, есть,  по убеждению Кузанского,  продукт деятельности рассудка; рассудок как раз и выражает своей основной  принцип в виде запрета противоречия,    то    есть   запрета   совмещать противоположности. Николай Кузанский возвращает нас к Зенону с его парадоксами бесконечности,  с тем,  однако, различием, что Зенон  видел  в  парадоксах  орудие  разрушения  ложного знания,  а  Кузанский  -  средство созидания знания истинного.  Правда,  само это знание имеет особый характер  -  оно  есть «умудренное неведение».