Философия Платона

В этот момент Адимант выступил с протестом. Когда он пытается спорить с Сократом, говорит Адимант, то он чувствует, как на каждом шагу его сбивают с пути, так что к концу все его прежние понятия оказываются перевернутыми. Но что бы ни сказал Сократ, остается фактом, как каждый может видеть, что люди, посвятив себя философии, становятся странными чудовищами, чтобы не сказать совершенными мошенниками. Даже лучших из них философия делает бесполезными для общества.

Сократ допускает, что  это верно в том мире, каким  он в настоящее время является, но утверждает, что за это следует  порицать не философов, а других людей: в мудром обществе философы не казались бы глупыми; только среди дураков мудрых считают лишенными мудрости.

Как мы должны поступать  перед лицом этой дилеммы? Должно быть только два способа учреждения нашего государства: путем превращения философов в правителей или правителей - в философов. Первый путь представляется невозможным в качестве начала, потому что в городе, который еще не является философским, философы не пользуются популярностью. Но прирожденный государь мог бы быть философом, и "...достаточно появиться одному такому лицу, имеющему в своем подчинении государство, и человек этот совершит все то, чему теперь не верят". Платон надеялся, что он нашел такого государя в молодом Дионисии, тиране Сиракуз, но этот молодой человек не оправдал его надежд.

В книгах шестой и седьмой "Государства" Платон рассматривает  два вопроса. Первый вопрос: что такое  философия? Второй вопрос: как воспитать  молодого мужчину или женщину  с подходящим темпераментом, чтобы  они стали философами?

Философия для Платона - это  некоторого рода созерцание, "созерцание истины". Оно не является чисто  интеллектуальным; это не просто мудрость, но любовь к мудрости. "Интеллектуальная любовь к Богу" Спинозы представляет собой почти тот же самый тесный  союз мысли и чувства. Каждый, кто занимался каким-либо видом творческого труда, находился в большей или меньшей степени в таком состоянии духа, когда после продолжительного труда истина или прекрасное представляется или кажется, что представляется, во внезапном озарении, - это может произойти в отношении к какому-нибудь незначительному вопросу или в отношении к Вселенной. Такое переживание бывает в эти моменты очень убедительным; сомнение может возникнуть позже, но в указанные моменты бывает чувство полной уверенности. Я думаю, что большинство самых творческих произведений в области искусства, науки, литературы и философии является результатом таких моментов. Я не могу сказать, происходит ,ли с другими людьми так же, как со мной. Что касается меня, то я обнаружил, что когда хочу написать книгу на какую-нибудь тему, то должен сначала впитать в себя вес подробности, пока все остальные части предмета не станут мне хорошо известны; тогда в какой-то день, если мне посчастливится, я воспринимаю целое со всеми его частями, должным образом взаимосвязанными. После этого мне надо лишь записать то, что я увидел. Весьма сходное ощущение бывает, когда ходишь по горам в туманено тех пор, пока не будешь хорошо знать каждую тропинку, .каждый хребет и каждую долину в отдельности, а затем ясно увидишь все эти горы на расстоянии, освещенные ярким солнечным светом.

Я убежден, что такие переживания  необходимы для хорошей творческой работы, но их одних недостаточно. В  самом деле, субъективная уверенность, которую они дают, может роковым  образом ввести в заблуждение. Уильям Джеймс описывает человека, который  испытал действие веселящего газа; всякий раз, когда он находился под  воздействием этого газа, он знал тайну  Вселенной, но когда приходил в себя, то забывал ее. Наконец ему удалось  путем огромного усилия записать эту тайну до того, как видение  исчезло. Совершенно очнувшись, он бросился посмотреть то, что записал. Это было: "Повсюду пахнет нефтью". То, что  кажется внезапным проникновением, может вводить в заблуждение, и его необходимо трезво проверить, когда пройдет божественное опьянение.

Созерцание Платона, которому он вполне доверял в то время, когда  писал "Государство", потребовало в конечном счете помощи притчи, иносказания о пещере, для того, чтобы донести до читателя характер этого созерцания. Но он подводит к этому читателя через разные предварительные рассуждения, предназначенные для того, чтобы заставить читателя увидеть необходимость мира идей.

Во-первых, мир интеллекта отличается от мира чувств; затем, интеллект  и чувственное восприятие - каждое в свою очередь - делятся на два  рода. Два рода чувственного восприятия нас не интересуют. Два рода интеллекта называются соответственно "ум" и "рассудок". Из них ум более  высокого рода: он имеет дело с чистыми  идеями, и его методом является диалектика. Рассудок есть такой род  интеллекта, который применяется  в математике; он является низшим по отношению к уму, потому что использует гипотезы, которые не может проверить. Например, в геометрии мы говорим: "Допустим, что АВС действительно является прямоугольным треугольником". Против правил будет задавать вопрос, действительно ли АВС есть прямоугольный треугольник, хотя, если это та фигура, которую мы начертили, мы можем быть уверены, что она не является прямоугольной, потому что мы не можем провести абсолютно прямые линии. Следовательно, математика никогда не может сказать нам, что есть, но лишь, что было бы,если... В чувственном мире нет прямых линий; поэтому, если математика должна обладать больше чем гипотетической истиной, мы должны найти доказательство существования сверхчувственных прямых линий в сверхчувственном мире. Это нельзя сделать посредством рассудка, но, согласно Платону, это можно сделать с помощью разума, который показывает, что на небе имеется прямоугольный треугольник, геометрические характеристики которого могут быть подтверждены категорически, а не гипотетически.

Здесь имеется затруднение, которое, по-видимому, не ускользнуло от внимания Платона и было очевидным для современных ему философов-идеалистов. Мы видели, что Бог сделал лишь одну кровать, и было бы естественно предположить, что он сделал только одну прямую линию. Но если имеется небесный треугольник, то Бог должен был сделать по крайней мере три прямые линии. Объекты геометрии, хотя и идеальные, должны существовать во многих примерах: нам нужна возможность двух взаимопересекающихся кругов и т. д. Это наводит на мысль, что геометрия, согласно теории Платона, не должна быть способна давать окончательную истину, но должна быть осуждена как часть изучения явлений. Тем не менее нам приходится игнорировать этот вопрос, так как сам Платон отвечает на него несколько туманно.

Платон пытается объяснить  различие между ясным интеллектуальным созерцанием и неясным созерцанием  чувственного восприятия посредством  аналогии со зрительным ощущением. Зрение, говорит он, отличается от других чувств, поскольку оно требует наличия  не только глаза и объекта, но также  света. Мы видим ясно те предметы, которые  освещает солнце, в сумерки мы видим  неясно, а в полной темноте не видим ничего. Итак, мир идей - это  то, что мы видим, когда предмет  освещен солнцем, тогда как мир  преходящих вещей - это неясный, сумеречный мир. Глаз подобен душе, а солнце, как источник света, - истине или  благу. "...Так бывает и с душой: всякий раз, когда она устремляется туда, где сияют истина и бытие, она воспринимает их и познает, а  это показывает ее разумность. Когда  же она уклоняется в область смешения со мраком, возникновения и уничтожения, она тупеет, становится подверженной мнениям, меняет их так и этак, и кажется, что она лишилась ума... Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага - причиной знания и познаваемости истины (58)".

Это приводит к знаменитому  образу пещеры, согласно которому тех, кто лишен философии, можно сравнить с узниками подземной пещеры, которые  способны видеть только в одном направлении, потому что они связаны, позади, них  горит огонь, а перед ними стена. Между ними и стеной нет ничего; все, что они видят, - это их собственные  тени и тени предметов, находящихся  позади них, отбрасываемые на стену  светом от огня. Они неизбежно принимают  эти тени за реальные предметы и  не имеют никакого представления  о предметах, которые порождают  эти тени. Наконец, одному из них  удается бежать из пещеры на солнечный  свет; он впервые видит реальные предметы и узнает, что до сих  пор был обманут тенями. Если он является такого рода философом, который годен стать стражем, он будет считать своим долгом по отношению к своим бывшим товарищам по заключению отправиться снова в пещеру, объяснить им истину и показать им путь наверх. Но ему будет трудно убедить их, потому что после солнечного света он будет менее, чем они, видеть тени и будет казаться им глупее, чем до своего побега.

"После этого, - сказал  я, - ты можешь уподобить нашу  человеческую природу в отношении  просвещенности "и непросвещенности  вот какому состоянию... Посмотри-ка: ведь люди как бы находятся  в подземном жилище наподобие  пещеры, где во всю ее длину  тянется широкий просвет. С  малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узником проходит верхняя дорога, огражденная - глянь-ка - невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

- Это я себе представляю.

- Так представь же себе  и то, что за этой стеной  другие люди несут различную  утварь, держа ее так, что она  видна поверх стены; проносят  они и статую, и всяческие изображения  живых существ, сделанные из  камня и дерева. При этом, как  водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

- Странный ты рисуешь  образ и странных узников!

- Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?" (59).

Значение блага в философии  Платона своеобразно. Знание и истина, говорит он, подобны благу, но благо следует ставить выше. "Благо не есть существование, оно за пределами существования, превышая его достоинством и силой". В восприятии абсолютного блага диалектика ведет к концу интеллектуального мира. Посредством блага диалектика способна обходиться без гипотез математика. Лежащее в основе допущение состоит в том, что реальность, в противоположность видимости, является полным и совершенным благом; воспринимать благо означает поэтому воспринимать реальность. Через всю философию Платона проходит такое же смешение интеллектуального и мистического, как и философия пифагореизма; но в этой кульминационной точке явно преобладает мистицизм.

Теория идей Платона содержит большое количество очевидных ошибок. Но, несмотря на это, она представляет собой весьма важный шаг вперед в  философии, поскольку является первой теорией, которая подчеркивает проблему универсалий, сохранившуюся в разных формах вплоть до настоящего времени. Начинания выступают сперва обычно в грубой форме, но из-за этого не следует упускать -из виду их оригинальность. Кое-что из сказанного Платоном остается даже после того, как были сделаны все необходимые исправления. Абсолютный минимум того, что остается, даже в самой враждебной по отношению к Платону точки зрения, состоит в следующем: мы не можем выражать свои мысли на языке, целиком состоящем из имен собственных, но должны иметь также такие общие слова, как "человек", "собака", "кошка"; или если не такие слова, то слова, выражающие отношение, как, например, "сходный", "прежде" и т. д. Такие слова не являются бессмысленными звуками, но трудно понять, как они могут иметь значение, если мир состоит целиком из отдельных вещей, таких, которые обозначаются собственными именами. Могут существовать способы обойти этот аргумент, но, во всяком случае, он позволяет на первый взгляд высказаться в пользу универсалий. Временно я приму его как в какой-то степени действительный. Но когда допускается столь многое, из этого еще никоим образом не вытекает все остальное, о чем говорит Платон.

Во-первых, Платон не имеет  никакого представления о философском  синтаксисе. Я могу сказать: "Сократ смертей", "Платон смертей" и  т. д. Во всех этих суждениях можно  допустить, что слово "смертей" имеет абсолютно одинаковое значение. Но что бы оно ни означало, оно  означает нечто такое, что не является чем-то тем же самым, что и Сократ, Платон и остальные индивиды, составляющие человеческий род. "Смертей" представляет собой имя прилагательное. Было бы бессмысленно говорить "смертный смертей". Платон совершает ошибку аналогичную  тому, как если бы он сказал "смертный смертей". Он считает, что красота  прекрасна; он считает, что универсалия  человек" - это название образцового человека, созданного Богом и что действительные люди являются его несовершенными и до некоторой степени нереальными копиями. Он не может вполне понять, как велико расстояние между универсалиями и отдельными предметами. Его идеи" являются в действительности именно другими отдельными предметами, превосходящими в этическом и эстетическом отношении обыкновенные отдельные предметы. В более позднее время он сам начал понимать это затруднение, как это видно из "Парменида", в котором содержится один из самых замечательных примеров в истории самокритики, осуществляемой философом. Предполагается, что "Парменида" пересказал Антифонт (сводный брат Платона), который один помнит эту беседу; впоследствии он интересовался только лошадьми. Его увидели, когда он нес уздечку, и с трудом убедили пересказать знаменитую беседу, в которой участвовали Парменид, Зенон и Сократ. Это, говорят, произошло, когда Парменид стал уже стариком (ему было около 65 лет), Зенон был средних лет (около 40), а Сократ был в то время совсем еще молодым человеком. Сократ излагает теорию идей. Он уверен, что существуют идеи подобия, справедливости, прекрасного и доброго. Он не уверен в том, что существует идея человека; но он с негодованием отвергает предположение, что могут быть идеи таких предметов, как волосы, грязь, сор, - правда, он  добавляет, что порой думает, что ничто не может существовать без соответствующей идеи. Но он избегает этой точки зрения, потому что опасается потонуть в бездонной пучине пустословия.

Ты еще молод, Сократ, - сказал Парменид, - и любовь к мудрости еще не завладела тобой всецело, как, по моему мнению, завладеет со временем, когда ни один из таких предметов не будет казаться тебе ничтожным...".

Сократ согласен с тем, что в соответствии с его взглядом "...существуют известные идеи, названия которых получают приобщающиеся  к ним другие вещи, например приобщающиеся  к подобию становятся подобными, причастные к великости - большими, приобщающиеся к красоте - красивыми  и приобщающиеся к справедливости - справедливыми".