Философия стоицизма и скептицизма

Этика стоиков основана на признании счастья главной  целью жизни человека, и в этом она сходна с этикой эпикурейцев. Но на этом сходство заканчивается. Счастье, согласно стоикам, есть следование природе, внутренне разумное спокойствие, рациональное приспособление к окружающим условиям ради самосохранения. Благо - то, что направлено на сохранение человеческого существа, зло — то, что направлено на его уничтожение. Но не всякое благо в одинаковой степени ценно. Благо, направленное на сохранении физической жизни, по своей сути является нейтральным, а благо, направленное на сохранение и развитие логоса, разума, является подлинной добродетелью и может быть оценено как моральное качество — добро (противоположное ему — порок). Все то, что способствует самосохранению двуединой сущности человека, является ценным. В соответствии с этим у стоиков возникает важнейшее понятие — долг, под которым они понимают морально совершенное поведение, опирающееся на рациональное следование природе, понимание ее устройства, знание ее законов. Мы все равны перед природой, поэтому требование самосохранения распространяется на всех. Стремление же к собственному сохранению каждым есть условие ненанесения вреда другому. Равенство перед природой толкает людей к наслаждению друг другом, ко всеобщей любви, но она возможна только в рационально устроенном обществе. Как видим, и здесь имеет место резкое расхождение с индивидуалистической этикой наслаждения эпикурейцев. Этика стоиков имела и политическое значение: утверждая основы естественного права, она ставила под сомнение основы рабства и оказывалась несовместимой с представлениями об элитарности греческого народа. [3, c. 23]

На римскую почву  стоицизм был перенесен Панэцием из Родоса (ок. 185 — 110 г. до н. э.), который  освободил учение стоицизма от некоторых черт его первоначальной суровости. В Риме он был другом Сципиона Младшего и учителем Цицерона. В то время как древние стоики обычно были уроженцы окраин греческого мира, Панэций явился в нем как несомненный грек; в его лице стоицизм лишается первоначальных черт грубоватости, близости к кинизму и возвращается к утерянной связи с великими мыслителями Аттической Греции.

Как философ, Панэций тяготеет не только к Платону и Аристотелю, но также  и к их ученикам. До Панэция в  стоицизме были весьма сильны неэллинские элементы. [1, c. 481]

В отличие от старых стоиков  Панэция привлекают все явления  физической природы и весь человек. У старых стоиков, несмотря на основной для них материализм, философия  вся говорит о борьбе души с  телом. У Панэция, напротив, человек рассматривается как единое и прекрасное, гармоничное существо: даже после смерти он продолжает жить в своем потомстве благодаря непрекращающемуся действию мирового разума. Не только отдельный человек, но и человечество в целом постоянно возрождается в силу вечной закономерности всего существующего. 
Характерное для стоика признание судьбы сохраняется у Панэция, но связывается у него с признанием самостоятельного значения личности. Помимо обязанностей и сурового долга древних стоиков Панэций выдвигает в качестве принципа нравственной жизни также удовольствие. 
Все эти отклонения Панэция от строгой древней стоической этики долга не были, однако, решительным разрывом с этим учением, а только его смягчением, и во многих случаях стоическое учение об «обязанностях» сохраняет у Панэция свою силу. Заменив идеал безусловной морали предписанием соблюдать «обязанности», Панэций предвидит, что необходимость этого соблюдения сохранится для большинства на долгое время. [1, c. 482]

Сохраняет для Панэция  первенствующее значение также и  стоический божественный «Логос». Однако в то время как у древних  стоиков логос действует извне  и свыше, у Панэция он постепенно вырастает, в человеке в результате постепенного приближения к идеалу.

Этика в представлении  Панэция неотделима от пользы, противоречие между этикой и пользой может  возникнуть только в силу неправильного  их понимания. При обсуждении каждого особого случая необходимо опираться на разум. Как существо самодеятельное, человек сам создает красоту — и вокруг себя, и в самом себе. Умный и хорошо настроенный человек — атлет и, как атлет, он может победить только искусством своих рук и ног. 
Воззрения эти вносили изменения в старые суровые доктрины стоицизма. Они вели к ослаблению связи бесстрастия личности с общими космическими законами и к ослаблению — в этике — учения о непреклонной практической разумности, о непреложности долга.

Историческое значение Панэция состоит в том, что он показал, как возможно, оставаясь на почве стоицизма, развить — и в космологии, и в психологии, и в учении об обществе — эллинскую философию о радостях жизни, а не только «любовь к року» (amor fati), «сохранить веру в силу человеческой солидарности и надежду на лучшее будущее». [1, c. 483]

Поздний стоицизм связан с именами Сенеки (4—65), Эпиктета (50—138) и Марка Аврелия (121 — 180). В  центре философских исследований здесь стоят моральные вопросы и проблема жизненной ориентации человека. Изменяется представление о личности. До этого человек рассматривался как высшее произведение природы. Жестокая эпоха данного периода, связанная, в частности, с усилением гонений на возникшее христианство, порождает трактовку человека как существа ничтожного и одновременно беспомощного. Многие идеи позднего стоицизма были восприняты потом христианскими мыслителями и даже писателями эпохи Возрождения.

У стоиков получает философское  осмысление изменение в обществе отношения к рабству. Сенека различает телесное и духовное рабство, рабство перед страстями, пороками, вещами. Эпиктет, развивая взгляды Сенеки, утверждает, что свобода человека состоит в обладании свободой разума и воли, которые у него нельзя отнять. С этой точки зрения и раб свободен, господину принадлежит лишь тело раба, его он может продать или использовать как орудие производства, даже лишить жизни. Но душа человеческая свободна. Она живет в оковах тела, которое несовершенно, и человек даже волен освободить бессмертную душу из оков грешного тела, совершив самоубийство (случаи добровольного лишения себя жизни в то время были довольно частыми). Заметим, правда, что Сенека не считал самоубийство лучшим путем личного спасения. Допуская такой уход из жизни ради освобождения души, он полагал, что для этого нужно иметь веские причины. Цель Сенеки скорее состояла в освобождении человека от страха смерти путем уравнения позиций жизни и смерти: обе с необходимостью присущи человеку, одного без другого не бывает. Страх смерти снимается оптимистическим мотивом: кто не жил, тому и не умирать. [3, c. 24]

Но надо достойно прожить  отпущенный природой промежуток времени, который принято называть жизнью. Для этого следует освободиться от стремления к порокам, тем более  не совершать порочных действий. Жить следует в соответствии с истиной, которая есть соответствие знания пользе. Используя знание, поступай так, чтобы не навредить себе и окружающим. Философия в связи с этим понимается как средство формирования устойчивого к невзгодам жизни характера, лишь она приводит к избавлению души от бренного тела, обретению человеком истинной свободы. Вся философия сводится к прикладной (или практической) философии; метафизика, теория познания, логика мало волнуют стоиков. Их основная этическая установка — жить в согласии с природой. Но это был пустой, бессодержательный принцип морализирования. Как замечает А.Н. Чанышев, «стоики не знали естественного, природы, они не знали ни одного закона природы. Они... превращали природу в метафизическую реальность, которой приписывали не свойственные ей черты: разумность и божественность».

Абстрактной была и концепция  равенства Сенеки: люди равны друг другу как существа природные. Ее также восприняло христианство. В христианском учении равенство обеспечивается одинаковым отношением людей к Богу. Обе концепции, хотя и не были последовательными, в эпоху господства рабовладельческих отношений играли прогрессивную роль, с разных позиций выражая протест против чудовищного угнетения людей, против рабства в первую очередь. [3, c. 24-25]

Последний римский стоик  Марк Аврелий доводит мрачную  картину человеческого ничтожества до последних пределов: полный упадок, скепсис, разочарование, апатия, отсутствие каких-либо положительных идеалов — главный мотив его сочинений. Однако при этом он считает, что есть средство возвысить человека над бренностью случайного бытия. Это благоразумие и общеполезная деятельность. Философ-император вводит категорию «гражданственность» и создает «положительный идеал человека» (разумеется, он мог относиться только к римлянину): «Это существо «мужественное, зрелое, преданное интересам государства», оно облечено властью, чувствует себя на посту и «с легким сердцем ждет вызова оставить жизнь»; оно видит "мудрость исключительно в справедливой деятельности"». Изменить жизнь нельзя, как нельзя изменить того, что дано свыше, но жить, совершая и подвиги, и все бренные дела в этом мире, следует так, как будто сегодняшний день — последний. [3, c. 25]

Скептицизм, проникший  во 2 в. до н. э. в Академию Платона и возобладавший в ней при Карнеаде и Клитомахе, провозгласил равносильность и равную проблематичность всех философских утверждений. Тем самым он способствовал сближению до того резко отделявшихся друг от друга школ и учений. В частности, он оказался благоприятным для сближения академической философии с учениями Аристотеля и стоиков. Смешение учения этих школ характеризует и римскую философию 1 в. до н. э. Эклектическим характером отличались воззрения Цицерона, Варрона, а также философов школы, основанной в Риме около 40 г. до н. э. Секстием. [1, c. 494]

Таким образом, можно  отметить, что стоицизм как философское  направление не только развивалось  как самостоятельное течение, но и служило связующей базовой  нотой для иных философских воззрений.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3. Скептицизм

 

Скептицизм  – ещё одно  главное философское направление раннего эллинизма.

Термин «скептицизм» происходит от древнегреческого слова «скепсис», что означает «рассматривание, разглядывание, разбор, колебание», и обозначает направление в гносеологии, которое методически проводит мысль, что всякое знание недостоверно. Скептицизм бывает полный и частичный, крайний и умеренный. Полный скептицизм вообще отрицает возможность какого бы то ни было достоверного знания, тогда как частичный скептицизм отрицает возможность достоверного знания о чем-то определенном, допуская возможность знания в других областях.

Крайний скептицизм утверждает, что из двух противоречащих друг другу суждений (А есть В и А не есть В) ни одно не достоверно. Это означает, что у скептиков всякое суждение должно иметь ему противоречащее и составлять с ним апорию, т. е. «сомнение вызывается равенством противоположных доводов». Если противоположного данному суждения в наличии нет, то его надо изобрести. В этом и состоит искусство скептика.

Умеренный скептицизм называется пробабилизм (от лат. probabilis — «вероятный», «правдоподобный»). Скептицизм — вид агностицизма. В античности агностицизм существовал в форме скептицизма. [8, c. 521]

Иррелевантный  первопринцип  весьма характерен для скептицизма, здесь он получил  универсальное распространение. Если у стоиков эта  иррелевантность ограничивалась в  виде  смысловой  значимости словесной  предметности,  то у скептиков эта иррелевантность достигала   такого  своего  универсального   предела,  что   уже  отрицалась возможность и нужность всякого познания вообще и признавалась  бесполезность и саморазрушительная противоречивость всякого мышления.

А.Ф. Лосев отмечает, что историк философии  должен  соблюдать  античную специфику философского  учения скептицизма, а именно:  античный скептик вовсе не  отрицал существования объективного мира, а только  признавал  его  недоказуемость, а для душевного спокойствия и равновесия даже и вред  всяких таких утверждений или  отрицаний.  Здесь тоже было на первом плане безмятежное и ничем не колеблемое  абсолютное спокойствие человеческого субъекта. Нужно было жить и действовать так, как то велят жизненные  обстоятельства: ничего не доказывая и  ничего   не   опровергая.   Без   этого  античный  скептицизм, по мнению Лосева,  у   многих исследователей    смахивает   на   разного    рода   новоевропейские субъективистские концепции и теряет всякую свою античную специфику. [4]

Античный скептицизм  имел свою  длиннейшую историю,  и  в отношении раннего эллинизма можно говорить разве только об его усилении. Скептическими суждениями  вообще   полна  вся  античная  философия,  как  и  вся  античная литература.

Пиррон из Элиды (365—275 гг. до н.э.), начиная с 323 года н.э., в своем городе основал движение скептиков со своим строем мысли и поведения, и особой судьбой в западной культуре. [5, c. 200]

Сильные скептики - Энесидем и  Агриппа  - действовали  еще в самом конце  прежней эры,  а талантливейший  углубитель  античного скепсиса  Секст Эмпирик    действовал    еще    во    II    в.    н.    э.    Несмотря    на относительно-релятивистскую  концепцию  академической  теории  вероятностей, Секст  Эмпирик  продолжал  оставаться  на   почве  абсолютного  скептицизма, признавая даже, что и его собственная критика  догматизма тоже недоказуема и тоже бесполезна.

Такое  многовековое  (и  притом  весьма  мощное)  господство  античного скептицизма требует   для  себя своего  социально-исторического обоснования. И оно  сводится к попытке освободить человеческий  субъект от  всяких внешних треволнений  и  обеспечить для него беззаботное и безмятежное внутреннее самочувствие.

Историко-философская формула эллинистического скептицизма  создается  гораздо легче и понятнее, чем формула стоицизма. Дело   в  том,  что  об  этой иррелевантности  повествует уже сам скептицизм, и  притом с начала до конца.

Другими словами, этот общий для раннего  эллинизма  иррелевантный принцип вполне  сознательно  проводится у скептиков и как  исходный принцип,  и  как принцип  заключительный. Нужно только не  забывать то, что здесь развертывается все же не какая иная,  но  именно античная философия. Поэтому даже  и  скептицизм вовсе не  отвергал  существования  объективного мира,  а отвергал только его познаваемость  и  нужность такого его познания. Скептики всегда подчеркивали, что они не только признают существование и космической, и  человеческой  жизни, но что,  наоборот, в  своей практической  жизни  они всегда  считают  необходимым  базироваться именно на объективно-фактическом содержании жизни. Они отвергали  не саму жизнь, но  ее познаваемость.  Нужно было  жить,  попросту говоря, без философии;  и  это только для того,  чтобы сохранить внутреннее спокойствие человеческого субъекта.

Следовательно, в сравнении со  стоиками  скептики не останавливались   на   каком-нибудь  специальном  типе  иррелевантности,  но признавали ее решительно  целиком, решительно  во  всем, признавали ее  в ее в предельной обобщенности. Но интересно, что даже при таком понимании иррелевантности  все-таки  не   получалось   абсолютного   субъективизма в новоевропейском смысле слова. [4]