Дело Азефа

Вполне довольно Азефом было и полицейское начальство. Свои доклады туда он слал аккуратно, сообщая целый ряд интересных для полиции сведений о деятельности заграничных революционных кружков и об их сношениях с единомышленниками в России. За этот материал ему платили регулярно по 50 рублей в месяц; к новому году приходили и наградные в размере месячного оклада. В 1899 г. в награду за обилие ценных сообщений оклад был повышен сразу до 100 рублей и кроме наградных к новому году были выданы наградные еще и к Пасхе.

В 1899 г. он получил диплом инженера-электротехника в Дармштадте, куда он перевелся из Карлсруэ, чтобы лучше изучить свою специальность. Одно время он, по - видимому, носился с планом обосноваться заграницей, и даже нашел место инженера у фирмы Шуккерта в Нюрнберге. Но его охранное начальство имело на него совсем другие виды: революционная волна быстро нарастала, и на «пронырливых» и «корыстолюбивых» агентов был большой спрос. Азефу предложили поехать в Москву, обещав и содействие в получении места по инженерной специальности, и прибавку жалованья по специальности другой, основной. Уклоняться от такой заманчивой карьеры у Азефа, естественно, не было оснований¹⁴.

Старые революционеры  рассказывают, что, обладая огромной зрительной памятью, он знал все улицы и все проходные дворы Петербурга, мог, при обсуждении разных террористических проектов, по памяти нарисовать подробнейший план любого места в столице. Для разных дел ему нужно было знать множество адресов  телефонных номеров. Азеф из предосторожности их не записывал, однако помнил все безошибочно¹⁵.

В течение ряда лет свое провокаторской «работы» Азеф не попадался, и это одно уже должно, очевидно, служить лучшим доказательством его из ряда вон выходящей выдержки¹⁶.

Для конспирации Азеф использовал множество имен: Филипповский, Малиновский, Виноградов, Неймайер, Иван Николаевич, Азиев, Черкасс, Толстый  и др.

Осенью 1899 г. он выехал в  Россию, снабженный самыми лучшими и разнообразными рекомендациями: его тепло рекомендовал своим друзьям – единомышленникам в Москве, а Департамент полиции не менее тепло поручил его заботливому вниманию Зубатова, знаменитого  те годы начальника охранного отделения в Москве¹⁷.

В Москве Азеф быстро завязал сношения с руководителями здешнего «Союза социалистов - революционеров», который в то время был одной из самых влиятельных организаций представителей этого течения.

В своих докладах Зубатову Азеф подробно рассказывал обо всем, что узнавал интересного из жизни революционного мира. В этих вопросах он был совершенно «беспартийным»: от него Зубатов получил ряд сведений о руководителях тогдашнего московского комитета социал-демократов, о виленской типографии издательской группы «Социал - демократическая Библиотека» и т. д. Но основное его внимание, конечно, обращено на московский «Союз социалистов-революционеров».

Азеф держался умно и  осторожно. Он объявил себя «сочувствующим»  и ни в какой мере не навязывал  своего знакомства, никогда ни о чем не расспрашивал, не проявлял подозрительного любопытства. В общих разговорах он не скрывал, что скептически смотрит на возможность создания крупных организаций и особенно прочной постановки революционной издательской деятельности внутри России: полицейские репрессии, по его мнению, слишком сильны. Он признавал только один метод борьбы, - террор. И когда весною 1901 г. прозвучал выстрел Карповича, Азеф радостно заявил: «Ну, кажется, террор начался!»¹⁸ Выступая с такими заявлениями, Азеф продолжал ту линию, которую он начал еще заграницей¹⁹.

Азеф умело ведет  двойную игру. В 1908 г. он был разоблачен Бурцевым и приговорен ЦК партии к смерти, но скрылся. В 1910 г. под чужим именем поселился в Берлине, вел жизнь рантье и успешно играл на бирже. Мировая война его разорила. В 1915 г. был арестован немецкими властями как опасный русский анархист. В сырой камере Моабитской тюрьмы Азеф подорвал здоровье. Освобожденный в 1917 г., после Октябрьской революции в России, он прожил недолго²⁰.

26 апреля 1918 г. в Берлине был похоронен знаменитый провокатор Евно Фишелевич Азеф.

Похороны состоялись в Вильмерсдорфе. Место на кладбище было куплено второго класса - за 51 марку. Похороны были совершены тоже по второму классу: по счету бюро было уплачено 767 марок (дубовый гроб со старыми медными скобами - 500 марок, похоронные дроги II класса - 45 марок и т. д.). За гробом шла одна госпожа N.

На могиле Азефа ни таблички, ни памятника, только кладбищенский паспорт - дощечка с номером места 446. Она не заброшена: обнесена железной оградой, обсажена зеленью - цветы, куст шиповника в цвету, две маленьких туи. Госпожа N. поясняла, почему она сознательно решила не делать никакой надписи: «Знаете, здесь сейчас так много русских, часто ходят и сюда. Вот видите, рядом тоже русские лежат. Кто-нибудь прочтет, вспомнит старое, - могут выйти неприятности. Лучше не надо»²¹.

Глава II. Деятельность Е.Ф. Азефа

2.1. Провокатор Департамента полиции

4 апреля 1893 г. он написал  свое первое письмо в Департамент  Полиции. Это письмо носило характер предварительного прощупывания почвы. «Сим имею честь заявить Вашему Высокопревосходительству, - писал он, - что здесь месяца два назад образовался кружок лиц - революционеров, задающихся целью»²². Далее назывался ряд имен, приводились некоторые факты, которые должны были показать, что автор письма может быть полезен в деле осведомления как о революционных настроениях русского студенчества заграницей, так и о пропаганде в Ростове. Никаких конкретных предложений относительно будущего в письме не имелось. Автор просил только в случае, если его сведения окажутся полезными, уведомить его заказным письмом по условному адресу: настоящей своей фамилии он не называл. Процедура приглашения нового агента на службу Департамента, была в то время очень сложной. Письмо Азефа было доложено вице-директору Департамента, от него перешло к заведующему соответствующим делопроизводством. На оригинале письма сохранился ряд пометок: о нем совещались, собирали справки. Только 16 мая собрались ответить. Ответ выдержан в стиле коммерсанта, который не прочь пойти на предлагаемую сделку, но в то же время боится выдать, что она его сильно интересует: «о кружке в Карлсруэ, - писал Департамент, - нам известно (на самом деле о нем почти ничего известно не было) и большого интереса он для нас не представляет; поэтому особенно дорожиться вам не приходится, но все же платить мы готовы, - только, прежде всего «назовите себя», так как мы - люди с твердыми принципами и «с неизвестными людьми мы сношений не ведем»²³.

Азеф ответил быстро и цену запросил 50 рублей в месяц, - но имя назвать все еще колебался. У него мелькало опасение, не перехватываются ли его письма революционерами, а потому он боялся, что его секрет будет разоблачен без какой - либо реальной для него выгоды.

Но его попытка «темнить»  в игре с Департаментом уже потерпела крушение, - и виновен в этом был он сам: по молодости и неопытности Азеф сам дал Департаменту нить для установления его личности. Одновременно с предложением в Департамент, почти аналогичное письмо он послал в жандармское управление родного Ростова. В результате, к тому времени, когда второе письмо Азефа пришло в Департамент, там имелись соответствующие справки из Ростова и его «самоличность» уже была установлена. Сведения ростовской полиции о личных свойствах Азефа вполне удовлетворяли тем требованиям, которые Департамент предъявлял к своим агентам: «Евно Азеф, - писали оттуда, - человек неглупый, весьма пронырливый и имеющий обширные связи между проживающей заграницей еврейской молодежью, а потому и в качестве агента может приносить существенную пользу и надо ожидать, что, по своему корыстолюбию и современной нужде, он будет очень дорожить своей обязанностью»²⁴.

Столь высокие нравственные достоинства Азефа заставили  Департамент поторопиться с вырешением вопроса о нем. Через несколько дней после получения его второго письма, в спешном порядке, был составлен особый доклад о нем с указанием, что Азеф может принести «значительную пользу» и что цена, им требуемая, совсем не высока. 10 июня 1893 г. на этом докладе товарищем министра внутренних дел была положена резолюция: «согласен». Жизненный путь Азефа был предначертан.

Плохо говорить о нем  начали уже вскоре после его первых докладов в Департамент. Тогда из Ростова написали в Карлсруэ, что  последние аресты там были произведены  по сообщениям, полученным жандармами из-за границы. Подозрение пало на Азефа, и коллега последнего по студенческому кружку в Карлсруэ, одессит Петерс (имя его встречается и в докладах Азефа) позднее заявил в печати, что в их кружке после этого случая Азефу определенно не доверяли. Но как это нередко бывало, расследованием слухов никто по серьезному не занялся, обвинение не было оформлено и дальше разговоров в кружке дело не пошло. А потом члены первоначального кружка, хорошо осведомленные о деталях этого инцидента, окончили ученье и разъехались в разные стороны. Приезжавшая молодежь ничего не знала, а потому, когда по прошествии нескольких лет один из студентов, некто Коробочкин, откуда то знавший о старых обвинениях, публично назвал Азефа шпионом, то общее сочувствие присутствовавших оказалось на стороне «невинно оскорбленного» Азефа, и Коробочкин, который ничем не мог подтвердить свое обвинение, был исключен из кружка, как клеветник.

Осенью 1899 г. Азеф выехал в Россию. Тесно общался с «Союзом социалистов - революционером», но, конечно, главная его задача - сотрудничество со своим новым начальником по линии политической полиции - С. В. Зубатовым.

Позднее, после разоблачения Азефа, Зубатов в частном письме дал верную его характеристику: «Азеф, - писал он, - был «натура чисто аферическая, на все смотрящий с точки зрения выгоды, занимающийся революцией только из - за ее доходности и службой правительству не по убеждениям, а только из-за выгоды»²⁵.

В своих докладах Зубатову Азеф подробно рассказывал обо всем, что узнавал интересного из жизни революционного мира. Основное его внимание, конечно, обращено на московский «Союз социалистов -революционеров».

Благодаря Азефу Зубатов знал состав союза и произвести аресты его главных деятелей ему не представляло труда.

Руководимый Зубатовым Азеф в своих сношениях с руководителями Союза держался умно и осторожно, не привлекал лишнего внимания.

Тем не менее, Азеф никогда не отказывал в своей помощи союзу, если за нею обращались. Арестовывать типографию союза в Финляндии Зубатов по ряду соображений не считал удобным. Поэтому решено было «спугнуть» революционеров и заставить их перенести типографию в другое место. За выезжавшими в Финляндию революционерами началась настойчивая слежка. Создавалась уверенность, что не сегодня - завтра будет произведен арест, и типографию было решено перенести в другое место. Такое нашлось в Сибири. Брат жены Аргунова, врач Павлов там получил место заведующего переселенческим пунктом в Томске. «Пункт» этот помещался за городом, в уединенном месте, в лесу. Штат служащих был подобран сплошь из революционеров. Более удобного места для типографии, казалось, нельзя было и придумать. С большими предосторожностями и по частям перевезли туда типографию. Чтобы не завести в Томск слежку, пробиравшиеся туда работники предварительно плутали по всей России. Но адрес конспиративной  типографии достать попросили Азефа.

В сентябре 1901 г. типография устроилась на новом месте и приступила к работе над третьим номером «Революционной России». Подробно взвесив с Азефом обстановку, Зубатов пришел к выводу, что теперь арест типографии не будет грозить никакими неприятностями для его агента. Для ареста и следствия был послан из Москвы специальный уполномоченный, жандармский офицер А. И. Спиридович. Правда, его приезда не дождались: филеры сообщили из Томска, что, судя по внешним признакам, в типографии новый номер уже печатается и скоро будет выпущен в свет, а потому Зубатов распорядился произвести ликвидацию немедленно силами томской полиции. Но все расследование провел Спиридович, ловко скрывший от арестованных степень осведомленности властей. На Азефа не пало и тени подозрения. Наоборот, именно в это время его положение в революционной среде особенно упрочилось.

Департамент полиции  решил отправить Азефа за границу, незадолго до этого Аргунов передал управление союзом Азефу.

Успех игры Зубатова был  полный. Все связи Союза были в  его руках. Он мог произвести по ним  ликвидацию групп социалистов-революционеров во всей России. Но это не входило  в его планы. Он хотел продолжать игру и продвинуть Азефа к самому центру всероссийской организации.

Фонды Азефа быстро росли, - одновременно рос и оклад его жалованья: с января 1900 г. он получал по 150 р., а после томских арестов и в связи с его командировкой заграницу оклад был повышен сразу до 500 р. в месяц.

В конце ноября 1901 г. Азеф выехал вместе с семьей заграницу. С арестом Аргунова полиция временила до отъезда Азефа. Только недели через две после этого он был арестован: после двух с половиной лет тюрьмы он пошел в ссылку, откуда только в 1905 г. ему удалось бежать.

В Департамент полиции за эти месяцы Азеф писал довольно часто и подробно. В его письмах звучали нотки полного удовлетворения лазутчика, пробравшегося в самый центр вражеского стана: «В Берлине и Париже я попал в центр». Особенно подробно доносил он про Гершуни, вполне определенно подчеркивая его руководящую роль во всех заграничных переговорах и в предприятиях новосозданной партии вообще. Когда в конце января 1902 г. Гершуни собирался в Россию для объезда местных групп и осведомления их о состоявшемся объединении, Азеф сообщил Департаменту и точную дату его выезда из Берлина, и намеченный маршрут поездки. Но все эти свои сообщения Азеф сопровождал настоятельной просьбой не арестовывать Гершуни: «брать его, - писал Азеф, - ни под каким видом не следует пока. Имейте это в виду»²⁶. «Но из глаз его не упустим»²⁷, -самодовольно прибавлял Азеф в конце своего донесения. Департамент Полиции таким образом имел полную возможность арестовать Гершуни, но он согласился с доводами Азефа. «Гершуни, - самоуверенно писали из Департамента к Зубатову, - теперь от нас никуда не уйдет, так как стоит непосредственно близко к агентурному источнику и немедленный арест его, оставив нас в темноте, пользы принесет мало, а агентуру может скомпрометировать»²⁸. Поэтому решено было дать возможность Гершуни совершить свою, - «очень интересную», как подчеркивал Департамент, - поездку по России, чтобы выяснить, с кем именно он будет встречаться, и иметь возможность произвести позднее массовые аресты повсюду.

План этот был далеко не плох, но расчет был сделан так сказать без хозяина: опытный конспиратор, Гершуни легко заметил слежку и быстро от нее отделался. Никаких его свиданий полиция проследить не смогла, - и за ее излишнюю самонадеянность заплатил головой министр внутренних дел Сипягин.