- Военные руководители
белого движения (Г.М. Семенов,
М.К. Дитерихс, Б.В. Анненков и др.).
- Члены военных
формирований Г.М. Семенова, И.М.
Калмыкова, Р.Ф. Унгерна, В.О. Каппеля
и т. п., явившиеся одной из самых больших
групп эмигрантов в Китае и ставшие основой
для создания многочисленных белых военных
организаций. Так, по утверждению исследователя
Л. Юзефовича, Азиатская дивизия Унгерна
почти в полном составе пробилась в Маньчжурию,
численность дивизии сам барон определял
в 3,5 тысячи человек [19]. В большинстве своем
это были люди, почти со школьной скамьи
попавшие на фронт первой мировой войны,
в течение долгих лет непрерывно воевавшие
и не знавшие никакого другого дела и другой
обстановки [10].
- Рядовые беженцы
из России.
В тесной связи
с процессом складывания российской
колонии в Маньчжурии находится
и третья характерная особенность
белой эмиграции в Китае: существование
здесь большого числа русских военных
организаций, ведших активную борьбу с
Советской властью на протяжении тридцати
с лишним лет: с начала гражданской войны
и до конца второй мировой.
Еще одной особенностью
российской эмиграции в Китае
можно считать почти полное отсутствие
громких аристократических имен
царской России. Хотя Вс. Иванов и называет
среди "выброшенных взбушевавшимся
морем революции на берег Сунгари" семьи
Лопухиных (из рода первой жены Петра I),
Н.А. Языкова (правнука поэта), Баратынских,
Карамзиных, князей Львовых, Ухтомских,
Голициных, Аксаковых и других, даже "некую
герцогиню Лейхтенбергскую" [15], они,
видимо, в последующие годы в большинстве
своем перебрались в Западную Европу и
США, т. к. эти имена в политической и общественной
жизни здешней российской колонии 1920-30-х
гг. не встречаются.
В результате гражданской
войны сотни тысяч российских
граждан оказались за пределами
отечества, что привело к возникновению
такого уникального явления как
Российское зарубежье. Еще в начале
1920-х гг. в советской литературе
было принято оценивать число
белых эмигрантов примерно в 2 млн человек
[15]. Приводимые в более поздних исследованиях
данные колебались в пределах 1,5-2,5 млн
человек [15]. Что же касается данных по
белой эмиграции в Китае, то они весьма
противоречивы. Так, подсчеты иркутского
исследователя О.Л. Воронина вызывают
некоторое недоумение. Без всяких сносок
на источники он утверждает, что на территории
Китая в 20-х гг. XX в. находилось не менее
500 тыс. русских, больше, чем в любой другой
стране мира, за исключением Германии
[14]. Исследователь считает, что в Маньчжурии
на начало 1922 г. было около 400 тыс.русских,
а к концу года - после установления советской
власти во Владивостоке и Приморье - не
менее 460 тыс. человек. О.Л. Воронин далее
полагает, что цифра в 0,5 млн. человек может
корректироваться в сторону увеличения,
так как сюда не включаются ни отряды Унгерна
в Монголии, ни банды туркестанских националистов,
ни другие относительно мелкие группы
[15]. Последнее утверждение автора действительно
находит подтверждение в архивах: остатки
этих формирований осели, в основном, в
Синьцзяне, где их насчитывалось несколько
десятков тысяч человек [15]. Г.В. Мелихов
также считает цифру в 400 тыс. человек,
с учетом реэмиграции и репатриации 20-х
гг., наиболее близкой к истинной [17].
Известный советский
публицист Э. Генри также говорит
о значительном числе бывших российских
подданных в Китае. По его мнению,
Китай занимал четвертое место
в мире по размерам белоэмигрантской
колонии - после Франции, Германии и
Польши [18]. Однако цифровых данных не приводит.
Интересно, что по официальным данным
французского правительства число
русских во Франции в 1925 г. составило
всего 90 тыс. человек, в Германии в начале
1920-х гг. - примерно 150 тыс. человек [15]. Так
сколько же русских было в Китае в 20 - 30-е
гг. XX в.? Поскольку количество белых русских
в Китае не было постоянным и напрямую
зависело от международной ситуации вокруг
КВЖД, то для ответа на этот вопрос необходимо
четко определить переломные моменты
в советско-китайских и советско-японских
отношениях, вызывавшие наибольшие перемещения
русского населения в ОРВП и Китае в целом.
Представляется целесообразным изучение
статистических данных о числе эмигрантов
в Маньчжурии на протяжении трех периодов:
начало и середина 1920-х гг., 1928-1935 гг., 1936-1945
гг.
Итак, одним из
последствий Октябрьской революции
и гражданской войны для российской
колонии в Маньчжурии стало значительное
увеличение ее численности. Если с 1912 по
1917 г. число русских в Китае
колебалось в пределах 50 тыс.человек,
то в 1918-1923 гг. замечается его резкое увеличение.
Так, для 1919-1920 гг. китайские источники
называют цифру в 144-148 тыс. человек [10].
Эти цифры совпадают с данными, приведенными
М.Раевым: в 1922 г. на Дальнем Востоке насчитывалось
145 тыс. русских беженцев [11].
Необходимо подчеркнуть,
что статистические данные для начала
1920-х гг., приводимые в различных
русских и китайских источниках,
имеют существенные расхождения. Справочник
"Весь Харбин на 1923 год", ссылаясь
на Земельный отдел КВЖД, называет
число русских жителей Харбина
- 165 857 человек. Все же население Харбина
в это время - 300-350 тыс. человек [12].
Китайские же источники, во-первых,
приводят данные весьма приблизительные,
во-вторых, имеют тенденцию занижать
число белых русских в Маньчжурии
и в Китае в целом. Так, в
архиве отложились данные о количестве
всего иностранного населения Китая
за 1912-1929 гг., составленные на основе сведений
китайских морских таможен. Следует
учесть, что данные за 1912-1920 гг. являются
наиболее верными, поскольку включают
сведения российских консульств. С 1920
г. (времени закрытия царских консульств)
эти сведения перестали поступать,
а Полицейское управление ОРВП из-за
отсутствия налаженной паспортной системы
не могло вести точные статистические
подсчеты. Поэтому самые неточные
сведения, приводимые китайскими источниками,
относятся именно к периоду 1921-1928 гг. В
соответствии с ними число русских в Китае
в середине 1920-х гг. составляет 85 846 человек
[16]. Однако отчеты таможен охватывали
не все населенные пункты, а только открытые
порты и крупные города. По официальным
же данным Главного полицейского управления
ОРВП только здесь в 1923 г. проживало 98 994
человека бывших российских подданных
(41,6 % всего населения) [14].
В собственно эмигрантских
изданиях данные о числе русских
в Китае встречаются довольно
редко и также весьма приблизительны.
Так, известный шанхайский журналист
Л.В. Арнольдов утверждал, что в "Китае
около 300 тыс. русских без подданства"
[16]. Вс. Иванов отмечал, что Китай
в 1918 г. и позднее в 1922 г. принял около
200 тыс. беженцев из России [16]. Шанхайский
комитет защиты прав и интересов
русских в 1925 г. сообщал президиуму
русского национального съезда в
Париже, что в Китае насчитывается
до 200 тыс. русских эмигрантов[17]. Архиепископ
Нестор также утверждал, что в 1930-е
гг. в Маньчжурии было "несколько
сот тысяч русских" [16]. Выпускник
Харбинского политехнического института
П. Фиалковский в 1990 г. вспоминал, что в
1924 г. в Харбине было около 250 тыс. русских
[19]. Живший с 1923 г. в Харбине Н. Беляков,
напротив, говорил о примерно 100 тыс. русских
жителях города [17]. Представляются самыми
близкими к истине данные Земельного отдела
КВЖД - 165 857 русских в 1923 г. только в Харбине
[11]. Во-первых, статистические исследования
на КВЖД были всегда организованы на самом
высоком уровне. Дорога функционировала
в эти годы по старым, еще царским, порядкам,
все должности занимали опытные и хорошо
подготовленные кадры, поэтому Земельный
отдел публиковал максимально приближенные
к истине (насколько это возможно в условиях
того времени) данные. Если учесть население
полосы отчуждения (несколько десятков
тысяч человек) и Шанхая (примерно 15 тыс.),
то и получится наиболее часто встречаемая
в эмигрантских изданиях цифра в 200 тыс.
русских белых в Китае.
Таким образом, события
Октябрьской революции и гражданской
войны вызвали массовый приход русских
беженцев в Маньчжурию. 1918-1923 гг. - время
формирования белой эмиграции в
Китае и на Дальнем Востоке
в целом. На протяжении 1920-х гг. численность
русской колонии колебалась, так
как политические события на КВЖД,
прежде всего, советско-китайское соглашение
1924 г., вызвали значительные миграции
русского населения. Возникла проблема
гражданства: советское, китайское
или нансеновские паспорта? Многие
молодые люди уезжали в Европу,
США и другие страны на работу или
учебу. Сотни русских семей эмигрировали
в Канаду, Южную Америку и Австралию
на постоянное жительство. Поэтому
максимальное число белых русских
в Китае было, видимо, именно в начале
1920-х гг. - около 200 тыс. человек.
После введения в
1928 г. паспортной системы Полицейское
управление ОРВП стало располагать
более точными сведениями. Так, в
1930 г. в Маньчжурии было 110 тыс. русских,
из них: в Харбине и на КВЖД - 95
тыс., в Мукдене - 2 тыс. и т.д. В Шанхае
в то время находилось около 15 тыс. русских
эмигрантов [12]. В других городах Китая
(Пекине, Тяньцзине, Циндао) русских было
совсем мало, по несколько сотен человек.
Так, в 1928 г. в Тяньцзине было 387 русских,
в том числе 55 женщин [17]. Итого, всего в
Китайской республике в 1930 г. находилось
примерно 125 тыс. россиян. Однако не все
они могут быть отнесены к собственно
белой эмиграции, так как после советско-китайского
соглашения 1924 г. многие бывшие российские
подданные, особенно железнодорожники,
вынуждены были перейти в советское гражданство,
чтобы не потерять работу. Из общего числа
"русских" в Маньчжурии приблизительно
50 тыс. человек являлись гражданами СССР,
а остальные 60 тыс.- эмигрантами. Из них
- в Харбине и ОРВП - 60 тыс. (в Харбине в 1929
г. 36 752 советских граждан, 30 362 эмигрантов).
Все советские граждане, за небольшим
исключением, жили в Харбине и полосе отчуждения.
В Шанхае их было не более 500 человек, в
других городах - несколько десятков. Всего
в Китае в 1930 г. насчитывалось примерно
75 тыс. человек (60 тыс. в Маньчжурии и 15
тыс. - в Шанхае) белых эмигрантов [17]. Естественно,
что это были не только русские по национальности,
а все бывшие подданные Российской империи.
Эти цифры представляются убедительными,
так как совпадают с более поздними и наиболее
точными данными, времен японской оккупации
Маньчжурии.
Национальный состав
белой эмиграции в Китае был
очень пестрым. Поскольку Д.Л. Хорват
с самого начала проводил разумную
политику, выделяя бесплатные земельные
участки для строительства национальных
домов и церквей, препятствовал
любым проявлениям нетерпимости,
таким образом способствуя возникновению
национальных объединений в Маньчжурии,
то беженцы из России впоследствии смогли
найти в ОРВП не только кров и работу, но
и очаги родной культуры. Для большинства
бывших российских граждан в Харбине и
на линии характерно также чувство общей
родины - России, активное участие в культурной
и духовной жизни русской общественности
полосы отчуждения.
Что же касается социального
состава российской колонии в
Харбине, то исследователи Н.И. Дубинина
и Ю.Н. Ципкин приводят следующие
данные: 68,7 % -рабочие, крестьяне и
казаки; 3,6 % - дворяне; 9,5 % - мещане; 10,9 % -
не определившие свой социальный статус
[16].
В архивных фондах отложились
также материалы, характеризующие
семейный и возрастной состав российской
колонии и материальное положение
белых русских в Маньчжурии. Так,
в 1929 г. в Харбине на 100 мужчин-эмигрантов
приходилось 97 женщин, в то время
как на 100 китайцев - всего 44 женщины.
Все 30 362 российских эмигранта составляли
8 156 семей, т.е. в среднем 3,7 человека
на одну семью. Это свидетельствовало
о преобладании лиц малосемейных
или холостых. В Харбине и на
линии жили, в основном, семейные
люди, в районах концессий, копей
и т.п. преимущественно молодые
бессемейные. Из 6о тыс. эмигрантов ОРВП
треть - 20 тыс. человек - составляли дети
и подростки до 18 лет; среди остальных
40 тыс. заметно преобладали мужчины
в возрасте от 20 до 45 лет [7].
По капиталовложениям
в экономику Маньчжурии российские
эмигранты занимали второе - после
японцев - место. Каждый русский эмигрант
располагал капиталом почти в 10 раз
больше капитала среднего статистического
китайца. Собственно капитал белых
русских во второй половине 1920-х
гг. составлял 158 млн золотых рублей: на
одного человека в среднем 2 633 золотых
рубля, на одного китайца - примерно 280
золотых рублей. Однако в силу различных
факторов, прежде всего политики китайских,
а затем и японских властей, капиталы и
предпринимательская деятельность российских
эмигрантов постоянно сокращались, эмиграция
беднела и к началу 1940-х гг. материальное
положение белых русских было очень тяжелым.
Так, в 1943 г. из 657 русских семей, предназначенных
к переселению в Тоогенский район, имущих
было - 66, малоимущих - 96, неимущих - 505 семей,
т. е. примерно 77 % [18].
Трудное материальное положение,
высокий уровень безработицы, практическое
бесправие, особенно для лиц без
гражданства, полицейский гнет китайских
и японских властей, необходимость
обеспечения будущего детей, напряженная
внутриполитическая обстановка в Китайской
Республике, постоянные советско-китайские
и советско-японские конфликты на
КВЖД - все это толкало русских
эмигрантов к поискам лучшей доли
в других странах. Основные пути дальнейшего
продвижения русских эмигрантов
в 1920-30-е гг. - Северная и Южная
Америка, Австралия, меньше - Европа, и
возвращение в СССР. Для 1920-х гг.
очень характерна тенденция переселения
русских эмигрантов в Канаду и
Латинскую Америку. В середине 1920-х
гг. русские эмигрантские организации
Шанхая через Международное бюро
труда при Лиге Наций занимались
переселением в Южную Америку. Мексиканское
правительство легко разрешало
въезд в страну "белым русским, имеющим
надлежащее удостоверение личности и...
не менее 200 мексиканских долларов"
[18]. Сложнее было эмигрировать в Канаду.
Канадское правительство допускало только
земледельческую эмиграцию (фермеров
и сельхозрабочих), ввело возрастные (не
старше 45 лет) и имущественные (фермеры
должны были иметь не менее 500 американских
долларов) ограничения. Более того, Казачий
союз в Шанхае должен был поручиться за
каждого эмигранта в том, что тот не был
членом компартии и не находился под судом
[19]. Эмигрировали в Канаду, в основном,
казаки. Занимались организацией их переезда
известные в эмиграции деятели - великий
князь Николай Николаевич, М.М. Плешков,
Б.В. Остроумов. Через 10 лет - в середине
1930-х гг. - русские эмигранты, спасаясь
от японского давления и притеснений,
бежали из Маньчжурии через Шанхай уже
в Австралию и США.
Таким образом, можно
сделать вывод, что численность
российских эмигрантов в Маньчжурии
на протяжении 1920-начала 1940-х гг. колебалась
в пределах от 70 тыс. до 200 тыс. человек,
причем положение белых русских
определялось, прежде всего, состоянием
советско-китайских и советско-японских
отношений и международно-правовым
статусом КВЖД.
Заключение
Хотя контакты между
Россией и Китаем имеют длительную
историю, формирование в России образа
Китая, который имел бы значение для
внутриполитических дискуссий, можно
отнести лишь к XIX столетию. В XVIII веке
Китай рассматривался в России в
рамках геополитических представлений,
развивавшихся западноевропейскими,
в основном французскими, просветителями,
труды которых составляли в тот
период основу российского образования.
К концу XIX - началу XX века
Китай стал для России уже не просто
теоретической, но и практической политической
проблемой. Конечно, военная опасность
со стороны слабого Китая в
то время не считалась реальной,
военная "желтая опасность" виделась
в основном со стороны Японии. Реальной
была боязнь китайского заселения российского
Дальнего Востока. Особенно сильны эти
опасения были, естественно, на самом
Дальнем Востоке, лишь в 1860 году отошедшем
к России и населенном значительным числом
самовольных переселенцев из Кореи и Китая
После 1917 года Китай стал
рассматриваться новыми правителями
России в рамках общего курса на
поиск союзников в борьбе с
западным империализмом. В соответствии
с этой политикой национальные антизападные
движения в колониях и полуколониях
рассматривались Москвой как
естественные союзники, и она через
Коминтерн оказывала им всемерное
содействие. В Китае объектом основной
помощи стал Гоминьдан, хотя споры о
том, в какой степени опираться
на Гоминьдан, а в какой на Китайскую
коммунистическую партию (КПК) и какая
из этих сил может стать более полезной
для советских интересов, в самом Коминтерне
и в советском руководстве велись постоянно
[12]. Впоследствии китайский вопрос стал
одним из основных в борьбе сталинского
большинства ЦК с "левой оппозицией".
Пример Китая активно использовался в
дискуссиях вокруг концепции "азиатского
способа производства".
Попытки правительства
Дальнего Востока добиться от пекинского
правительства признания своих
прав на КВЖД окончились безрезультатно.
Начало отношениям Советской
России и Китайской республики было
положено в ходе визита китайской
военно-дипломатической миссии под
руководством генерала Чжан Сылиня, прибывшей
в Москву 5 сентября 1920 г. - с целью "ведения
переговоров от имени Правительства Китайской
Республики". Хотя пребывание делегации
было недолгим, а полномочия Чжан Сылиня
не были четко обозначены, руководство
Советской России попыталось воспользоваться
приездом миссии для установления дружественных
отношений с Пекином. 27 сентября 1920 г. Чжан
Сылиню была вручена нота правительства
РСФСР с изложением принципов, предлагаемых
СНК и НКИД в основу будущего советско-китайского
договора.