Инокультурные образы и реалии в романе М.А. Шолохова "Тихий Дон"

 6. «Калмык − старший урядник» − безымянный унтер-офицер карательного отряда в хуторе Татарском в 1919 (7/21).

Диалог Ильиничны и калмыка:

«−Чего искать-то?

  −Старика твоя искать. Ай, стыдно! Старая какая − брехня живешь − укоризненно качая головой, проговорил молодцеватый урядник и оскалил густые белые зубы.

−Ты не ощеряйся, неумытый! Сказано тебе, нету, значит − нету!

−Кончай, балачка! Веди дом! Нет − сами ходим, − строго сказал обиженный калмык и решительно зашагал к крыльцу, широко ставя вывернутые ноги».

Диалог культур здесь  по-своему персонифицирован. Представлена пара реплик, характеризующая столкнувшихся  русскую казачку и калмыка. Особенности национальной принадлежности переданы через речь героев. Синтаксис речи калмыка упрощен. Налицо неправильное согласование существительного и местоимения: «старика твоя» (вместо «старика твоего»). Характерно беспредложное управление: «веди дом» (вместо «иди в дом»). В уста Ильиничны вложено обращение «неумытый», имеющее метафорический смысл − означающее смуглый цвет кожи калмыка, тем самым отражая его национальную идентичность. В связи с этим эпитетом снова актуализируется образ Григория Мелехова. Точнее описание цвета кожи (Ср.: «острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей»). Налицо еще одна параллель между разными культурами − русско-турецкой (Григорий) и калмыцкой.

 

 

Глава II

Инокультурные образы и реалии «Запада»

 

В самом начале третьей  части пространственный вектор перемещается на запад, так как началась Первая мировая война. Первая инокультурная  реалия, появляющаяся здесь, − «Молитва от боя». Казаки, оказавшиеся вне  своего родного Донского пространства, попадают в военные условия и списывают для себя молитву, в тексте которой заявлены пространственные координаты востока и запада: «Раба божьего и товарищей моих каменной одеждой одень от востока до запада…от турецких боев, от крымских и австрийских, нагонского супостата, татарского и литовского, немецкого и шилинского, и калмыцкого».

Здесь также проявляется  оппозиция «свой» − «чужой». В  понятие «чужого» вкладывается столкновение с противником. В моментах сражения «свои» донцы координально меняются, взаимодействуя с неизвестным и враждебным.

 

1. «Австриец  без винтовки» − безымянный солдат австро-венгерской армии, зарубленный Григорием. (3/5).

             Этот образ как будто бы выхвачен из общей ткани описания атаки. Григорий Мелехов, столкнувшись с «чужим» для него австрийцем, практически ничего не чувствует, им овладевает некий инстинкт, который велит ему только убивать. О самом австрийце нам ничего не известно. Налицо только фрагмент, как кадр кинофильма, промелькнувший перед глазами, который Шолохов подает в нескольких коротких фразах: «нависший сзади затылок», «мокрая у шеи строчка воротника <…> квадратное удлинённое страхом лицо чугунно чернело», «он по швам держал руки, часто шевелил пепельными губами».

        При столкновении представителей враждующих сторон в преимуществе оказывается русский человек, австриец же обречен, так как ему нечем защищаться. Шолохов так и помещает его в повествование «без винтовки». Контекст определен общей темой − «страх», что подчеркивается использованием следующих изобразительно-выразительных средств: метафор («удлиненное страхом» лицо, «пепельные» губы, «залитые смертным ужасом» глаза), сравнений:  чугунно чернело (лицо, похожее на чугун – сравнение по сходству цвета). Австриец «упал, топыря руки, словно поскользнувшись» (сравниваются два действия посредством союза словно). С темой «смерть» связана тематическая группа слов «мертво» − «смертным». Два этих синонима соединены в одном предложении.

        На принадлежность образа к некой инокультуре указывает нам только номинация «австриец».

  2. «Еврей с красивым лицом» − безымянный обитатель украинского местечка в 1914 (3/5).

« Тонкая, словно разрезанная шашкой, щель его рта  раззявлена криком». У него «красивое  лицо». Несчастный «часто моргал глазами». Русские относятся к нему с презрением, своё отношение подчёркивают с помощью иронии: «Дорогу, пане жидове!» Так «строго крикнул командир сотни и замахнулся плетью. <…> еврей споткнулся и, закрыв лицо ладонями, повернулся к вахмистру: «За что?» − Не ходи босой, дурак.»

К особенностям лексики, отражающей образ, можно отнести своеобразие речи персонажа: «ко´зак» (автор намеренно ставит ударение на первом слоге слова, так как это отражает особенности акцентологии языка, родного еврею. Или же ударение такое потому, что персонаж, возможно, продолжительное время живет на данной территории и воспринимает особенности местного языка).

  В данном контексте образ во многом характеризует «категория состояния». Например, лексический повтор «Еврей растерянно стоял» и «косились на растерянного еврея» характеризует душевное состояние персонажа.

С помощью иронии («Дорогу, пане жидове!») автор изображает пренебрежение  персонажем, делая его жалким и  заслуживающим сочувствия.

3. «Венгерский  гусар» − безымянный австро-венгерский пленный, зарубленный Чубатым в первые дни войны 1914 (3/12).

          Здесь уже рамки описания образа шире. Помимо указания на национальность Шолохов подчеркивает, что перед нами предстает военный человек, служащий в гусарском полку. Также дан более развернутый портрет: «Молодой, рослый, пухлощёкий парень с крохотной бородавкой, прилепившейся на уголке бритой нижней губы» Жизненно достоверно и убедительно описано эмоциональное состояние человека в ситуации пленения: «Пленник растерянно улыбнулся, засуетился. Он словно обрадовался, что его избавили от оружия, пошарил в карманах. Достал кожаный кисет и залопотал что-то, жестами приглашая покурить.<…> Пленный заулыбался кривой, жалкой улыбкой: «Русин их…русин нихт австриц!» − Он коверкал слова, смешно жестикулировал. <…> На курчавом мху, далеко откинув вывернутую руку, плашмя, зарывшись лицом в мох, лежал зарубленный».

Казаки, попробовавшие  сигареты гусара, похвалили иноземный  табак: «Хорош табачок у их брата!»

Использовано такое  средство художественной образности, как контекстуальные синонимы. Они поэтапно отражают переход образа от одного состояния в другое: венгерский гусар – пленник, пленный – зарубленный. Этот градационный прием понадобился автору для того, чтобы эмоционально усилить произошедшее с несчастным венгром. Часто повторяется одна сема – «улыбка»: улыбнулся, заулыбался улыбкой. Этим многократным повтором автор стремился показать отчаяние описываемого персонажа,  с другой стороны страх перед неизбежной смертью. Шолохов отнюдь не стремится показать, торжество русских над венгром; здесь опосредовано выражается сочувствие не только одному отдельному человеку, но и всей нации в целом. По-своему типизировано то обстоятельство, что этот эпизодический персонаж даже без имени и фамилии стал еще одной неоправданной жертвой кровопролитной войны.

4. «Еврей-врач» − безымянный врач, который осматривал раненого Григория Мелехова в 1914 (3/21).

«− Вас  придется отправить в тыл. С глазом серьезная неприятность.

 −Кривой буду?

 −Ну что вы, - ласково улыбнулся доктор, уловив в вопросе неприкрытый испуг, - необходимо лечение, быть может придется сделать операцию. <…>

 −Спасибочка.

 −Вы не трусьте, глаз будет цел <…> − Молоденький еврей-врач дружелюбно «похлопал Григория по плечу».

Этот контекст представляет собой диалог представителей разных социальных кругов – интеллигента (еврея) и козака-воина (Григория). Лексика, изображающая эти два образа, соответствующая. Такое ее использование имеет своей целью показать разницу между описываемыми людьми. Врач говорит на литературном языке, используя специальные медицинские штампы: «необходимо лечение», «сделать операцию»). В речи Григория же – совсем иного рода лексика:

«Кривой» − лексико-семантический  диалектизм, имеющий в литературном языке близкое по значению слово  «изуродованнный».

«Спасибочка» − просторечие, прибавляется к основе литературного спасибо ласкательный суффикс -чк-.

Автор отмечает здесь  дружеское отношение еврея-интеллигента к  военному-казаку, принимая во внимание последний характерный жест, означающий дружелюбие, участие и уважение.

 

5. «Немец» − безымянный германский солдат, взятый в плен Валетом и отпущенный им (4/3).

Ситуация взаимодействия героев иная, нежели, например, Григория с австрийцем, или же с пленным  гусаром-венгром. К указанию на различную  национальную принадлежность добавляется еще отнесенность персонажа к определенному социальному слою, а именно, к рабочему классу. К началу XX века это была крупная общественная сила в Германии. Рабочие в стране имели старые революционные традиции. Описанный Шолоховым немец как раз является представителем этого социального слоя. По своим политическим пристрастиям он социал-демократ и ясно заявляет об этом: «Ты − русский рабочий? Социал-демократ, как и я? <…> …ты чудесный, храбрый парень». Профессиональная идентичность также подчеркивается автором при описании внешнего вида немца: «…большие руки», «высокая плотная фигура».

 Здесь наблюдается диалог двух культур, лишенный враждебности а, напротив, генерирующий братские чувства: «Когда немец понял, что Валет его отпускает, он, «отступив на шаг, широким жестом выбросил вперёд руки, крепко стиснув руки Валета, затряс их, сверкая взволнованной улыбкой, нагибаясь и засматривая Валету в глаза». У обоих это взаимно. В связи с этим образом нужно отметить еще одну деталь, указывающую на художественное мастерство автора: данный  инокультурный образ − единственный, который говорит на своем родном языке. Больше случаев введения в авторский текст предложений на иностранном языке нет! Этим подчеркивается противопоставление и указание на присутствие инокультуры, в данном случае немецкой.

Валет не знает немецкого  языка, немец − русского. Хотя персонажи  абсолютно разные (заявлено противопоставление даже во внешности с помощью контекстуальных  антонимов: высокий и статный баварец – маленький русский солдат). Тем не менее они понимают друг друга не  посредством общения жестами, не тем более словами, а своеобразным  «чутьем», иногда очень важным для сохранения жизни себе подобному.

6. Погудко Анна − подруга козака-коммуниста Ильи Бунчука (5/5)

Диалог между Анной  и Бунчуком, который пытается выявить ее национальность:

«− Еврейка?

  − Да. А что? Разве меня выдает язык?

  − Нет.

  − А почему догадался, что я − еврейка? <…>

  − Ухо, форма уха и глаза. А так в тебе мало от твоей нации. <…> …за евреями упрочилась слава <…> евреи только направляют, а сами под огонь не идут».

Как показано в этом отрывке  из диалога героев, Анну Погудко  с трудом можно идентифицировать по этно-национальному признаку. Но Бунчук указывает на некоторые характерные  антропологические черты: «форма уха и глаза». Вместе с тем героиня органично ассимилирована в российском этносе: даже язык ее «не выдает». Здесь воплощено представление о «живучести» любого представителя еврейского народа, о незаурядности мышления и предприимчивости. Вместе с тем отметим, что еврейский национальный менталитет можно рассматривать в принадлежности к культурам как «запада», так и «востока» (если учитывать геоисторические корни). У Шолохова же в изображении данного образа доминирует не только этно-национальное, сколько социальное содержание.

7. «Ландштурмист» − безымянный немецкий солдат на Дону в 1918 (6/1)

«Мелкорослый, заросший по уши курчавой каштановой  бородой… У него вдруг хищно ощерился рот, оголив иссиня-чистые зубы, − зрачки угрожающе расширились, голос залязгал властно и крикливо. Немец взялся за ремень висевшей на плече винтовки».

В контексте ясно чувствуется  негатив, воплощающий доминанту  авторской оценки. Подобрана соответствующая  лексика, изображающая ненависть и  угрозу (в подтверждение использовано наречие угрожающе) И вообще для характеристики данного инокультурного образа характерно использование наречий образа действия для придания особой динамики: хищно, властно, крикливо. Автор использует метафоры, характеризующие национальную особенность немца и враждебность в описанной ситуации: «Хищно ощерился рот», «голос залязгал».

Коршунов Мирон Григорьевич, в данном случае вступивший в контакт  с немцем, гордится тем, что смог спасти своих лошадей: «А что –  догнали, чёртовы сыны? Мелко вы плавали!» Подчёркивается неспособность немца преодолеть силу и удаль русского человека.

8. Кокенхаузен,  Стефании (реальное имя − Стафини (описка, сделанная Шолоховым, допущенная при неточном изучении мемуаров Краснова, где как раз упоминается это подлинное историческое лицо), Шлейниц, − представители германской армии в штабе Краснова в июле 1918 (6/4).

«Германское командование, встревоженное слухами  об образовании «восточного фронта», послало на Дон своих представителей.»  Донское правительство уверило  делегатов в том, что оно гарантирует нейтралитет в случае мятежа чехословацкого корпуса. Немцы потребовали, чтобы это было закреплено в письменной форме».

Прослеживается тот  же мотив, что и у англичан −  участие в гражданской войне  в России ради получения собственной  выгоды. Немцы показаны аккуратными, исполнительными в своей работе; проявили себя как представители сильной и самоуверенной нации. Показаны также как нация, которая умеет вести переговоры и заключать выгодные для их государства соглашения.

9. Бонд, Блумфельд,  Монро, Ошэн, Дюпре, Фор − офицеры, представители британской и французской военной миссии на Дону в ноябре 1918 (6/11). 

Эти реальные исторические лица принимали участие в ходе событий гражданской войны. С  их помощью генерал П. Краснов  пришел к власти на Дону в конце 1918 года.

Как указано в романе, «приезд этих-то небольших чинов  союзнических военных миссий, по приказу  случая попавших в «послы», и наделал  столько переполоху в атаманском дворце».   

При описании «совместного пиршества» союзников автор использует иронию как своеобразный прием, служащий средством выражения основной идеи соприкосновения двух культур. Отмечается также холодное, высокомерное, несколько наигранное, но снисходительное отношение англичан к русским: «У молодых лейтенантов начали пробиваться <…> холодные нотки снисходительности и высокомерия <…> Кушали скромно и с большим достоинством <…> ...почувствовав свое «истинное» величие, уже стали покровительственно и свысока посматривать на именитых казачьих генералов и сановников всевеликой бутафорской республики» Диалог двух культур достигает определенной кульминации, когда капитан Бонд, провозгласив тост за Россию, просит исполнить гимн «Боже царя храни!» Кстати, если сопоставить тексты гимнов России и Англии, то с точки зрения и формы, и содержания они частично совпадают. Например, в дословном переводе первая строка в английском гимне звучит следующим образом: «Боже храни королеву!» В этой ситуации хорошо раскрывается сущность английского дипломата: ему важны не слова, которые на устах у послов является только формой маскировки мыслей, − важна сущность явления (монархии), которая так хорошо выражается гимном.