Шпаргалка по "Литературе"

30. Философская проза В.В.  Розанова («Опавшие листья»).

ПРОБЛЕМА ПОЛА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ  РОЗАНОВА

Независимо от Фрейда Розанов  осмыслял пол и половой инстинкт человека как основной двигатель  всей его творческой и физической жизни. Энергию пола он считал самым  важным и священным в человеке, той областью, где человек ближе  всего соприкасается с Богом (продление  рода, зарождение новой жизни): рождение и все около рождения священно. Пол, по Розанову, управляет всем: «Душа  вовсе и нисколько не имеет  своим седалищем мозг, но то темное и разлитое в существе нашем, что  мы называем «полом». Душа есть зеркало  пола».

РОЗАНОВ СРЕДИ СИМВОЛИСТОВ.

Как сотрудник изданий  консервативного направления, Розанов  отрицательно отзывался о первых шагах русского символизма. В статье «О символистах — письмо в редакцию» (1896 г.) он представил творчество Валерия  Брюсова и Александра Добролюбова  как окончательное вырождение литературы, а в появлении символизма увидел завершение и разложение гуманистических  традиций Возрождения.

Когда он писал эту статью, то едва ли мог подозревать, что именно в их среде найдет читателей, которые  будут называть его «русским Ницше», и что сближение с символистами поможет ему, как писателю, открыть  новые темы и в конечном итоге  найти свой жанр.

Первое сближение с  символистами, и прежде всего с  Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, произошло во время организации  Религиозно-философских собраний. На этих собраниях выступления Розанова о связи пола и религии, об отношении  Церкви к браку и разводу, к  деторождению и детям, появившимся  на свет вне брака, заняли одно из важных мест.

Организовав, журнал «Новый путь» (1902), Мережковский предоставил  Розанову вести собственную рубрику - «В своем углу». Здесь он получил  свободу писать на разнообразные  темы — чаще всего о новых книгах; в заметки он смело вкраплял рассказы о себе и своей судьбе, воспоминания и житейские наблюдения.

Из статей и выступлений  на собраниях составлялись впоследствии книги Розанова «В мире неясного и  нерешенного» (1901), «Семейный вопрос в России» (1903), «Около церковных  стен» (1906), «Темный лик» (1911), так  или иначе связанные с отношениями  Церкви и мира, с местом Церкви в  жизни человека. Для Розанова это  вопросы не праздные, не абстрактные. Они пришли в его жизнь вместе в личной драмой — невозможностью узаконить второй брак и дать свою фамилию собственным детям: с  точки зрения Церкви они оставались незаконнорожденными. Розанов выступал суровым обличителем церковного формализма. В отдельные моменты  был готов не только Церковь, но и  христианство обвинить в игнорировании  «живой жизни», в жестокости по отношению  к человека, его нуждам. Но в тех  же статьях о Церкви говорится: «Боже: да ведь эти толпы, здесь, везде, их тысячи, миллионы... они непременно помешались бы от страха, безнадежности, от несчастья, от действительного горя и действительной боли, если бы им не добрести вот сюда... И если бы они не знали, что есть место, куда- добредет, и — Бог  услышит. Если бы вдруг перед ними... закрылось все!!! Какой ужас!!! Тьма, ночь, отчаяние».

Эти и подобные мысли, а  также влияние набожной жены объясняют  поворот Розанова к Церкви. «Церковь, - признавался он в «Уединенном», - есть единственно поэтическое, единственно  глубокое на земле. Боже, какое безумие  было, что лет 11 я делал все  усилия, чтобы ее разрушить. И как  хорошо, что не удалось. Да чем была бы земля без Церкви? Вдруг обессмыслилась бы и похолоднела».

«РАЗЛОЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ» - «ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ»

Жанр книг Розанова, начиная  с «Уединенного», стал подлинным  открытием и использовался им в двух выпусках (Розанов называл  их «короба») следующей книги - «Опавшие листья» (1913 и 1915 гг.), а также в  «Апокалипсисе нашего времени» (1917-1918 гг.). «Мое «Уединенное» и «Опавшие листья, - признавался Розанов в одном  из писем, - в значительной стеени сформированы под намерением начать литературу с  другого конца: вот с конца  этого уединенного, уединения, «сердца» и своей «думки».

Розанов так объяснял, как  рождался жанр этих новых книг: «Шумит ветер в полночь и несет  листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей  восклицания, вздохи, полумысли, получувства...». «Я ввел в литературу самое мелочное, мимолетное, невидимые движения души, паутинки быта... Таким образом явно во мне есть какое-то завершение литературы … как потребности отразить, выразить. Больше что же еще выражать? О, фантазировать, творить еще можно: но ведь суть литературы не в вымысле же, а в потребности  сказать сердце … И у меня мелькает странное чувство, что я последний  писатель, с которым литература вообще прекратиться, кроме хлама, который  тоже прекратиться скоро. Люди станут просто жить, считая смешным и ненужным, и отвратительным литераторствовать».

В изобретенном им жанре Розанов  видел «разложение литературы», отказ от литературы и философии  как устоявшихся форм творческой деятельности с собственными законами и формами выражения. Стремление поделиться с читателем самыми сокровенными мыслями и чувствами о мире, не развивая их и не трансформируя в готовые литературные формы, - вот то новое, что появилось здесь, что придало этим книгам особую интимность и задушевность.

Цитаты из «Опавших листьев» (темы):

«Дана нам красота невиданная. И богатство неслыханное. Это  – Россия.

Но глупые дети все растратили. Это русские…»

«Все «казенное» только формально  существует. Не беда, что Россия в  «фасадах»: а что фасады-то эти  – пустые. И Россия – ряд пустот. «Пустое» правительство – от мысли, от убеждения. Но не утешайтесь – пусты  и университеты. Пусто общество. Пустынно, воздушно. Как старый дуб: корки, сучья, но внутри – пустоты  и пустоты. И вот в эти пустоты  забираются инородцы; даже иностранцы забираются. Не в силе их натиска  – дело, а в том, что нет сопротивления  им».

«Слава – не только не величие: слава – именно начало падения  величия… Смотрите на церкви, на царства  и царей. В социальном строе один везет, а девятеро лодырничают.. И  думается: социальный вопрос не есть ли вопрос о девяти дармоедах из десяти, а вовсе не о том, чтобы у  немногих отнять и поделить между  всеми. Ибо после дележа будет 14 на шее одного трудолюбца; и окончательно задавят его. «Упразднить» же себя и  даже принудительно поставить на работу они никак не дадут, потому что у них «большинство голосов», да и просто кулак огромнее».

«Не выходите, девушки, замуж  ни за писателей, ни за ученых. И писательство, и ученость – эгоизм. И вы не получите «друга», хотя бы он и звал себя другом. Выходите за обыкновенного человека, чиновника, конторщика, купца, лучше  бы всего за ремесленника. Нет ничего святее ремесла. И такой будет  вам другом».

«У меня нет никакого стеснения  в литературе, потому что литература есть просто мои штаны. Что есть «еще литераторы» и вообще, что она  объективно существует – до этого  мне никакого дела».

Заключение:

То, что переживала Россия тогда и вместе с ней Розанов, он определил в заглавии своего последнего произведения – «Апокалипсис нашего времени». Один из фрагментов этой книги  как нельзя лучше выразил его  отношение к революции: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою  Историею железный занавес. Представление  окончилось. Публика встала. – Пора надевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось». Монархист по убеждениям, он умер раньше, чем на него могли обрушиться настоящие  гонения.