Память

Когда заходит речь о влиянии установки на запоминание, о значении внутреннего отношения к самой задаче запомнить, на ум приходит эпизод из романа В. Кожевникова «Щит и меч», прекрасно воссозданный в одноименном кинофильме. Советский разведчик Белов (Вайс) только один раз прочитывает секретный документ с многочисленными цифрами и потом точно воспроиз­водит его. Белов знал: от того, запомнит он или не запомнит, зависит жизнь тысяч узников гитлеровских лагерей. Он не имел права не запомнить...

6.Осмысленное и механическое запоминание. Словесные пары, которые здесь приведены, нередко используют для доказатель­ства еще одной закономерности запоминания — преимущества осмысленного запоминания по сравнению с механическим. Этот эксперимент легко повторить. Сначала надо произвести опыт с напечатанными выше словесными парами и записать результат. Испытуемые запоминают в среднем три-четыре слова. Потом можно предложить такой ряд:

почта   — письмо    театр   — драма          буква   — слово         сани    — зима          касса   — деньги        гнездо   — птица стакан — кофе         рыба    — вода            небо   — звезда        трактор — поле

Показатели достигнут почти ста процентов — испытуемые воспроизведут все десять слов! Почему?.. Совершенно верно:

первые пары бессмысленны, слова соединены случайно, а во вто­ром варианте слова соединены по смыслу. Впрочем, можно ос­мыслить и нары первого варианта. Например, читают «книга—окно», а испытуемый соображает: «Книга лежит на окне». «Кош­ка—свеча»? Пожалуйста: «Кошка обожглась о свечу!» Ре­зультат подскочит до ста процентов.

Все, что осмысленно, над чем человек думал, запоминается во много раз лучше, чем непонятное, неосмысленное. Еще Г. Эббингауз, один из первых исследователей памяти, эксперименти­руя на самом себе, установил, что для заучивания тридцати ше­сти лишенных смысла слогов ему в среднем требовалось пятьде­сят пять повторений, в то время как тридцать шесть — сорок • слов, взятых из перевода «Энеиды», сделанного Шиллером, он запоминал уже после шести-семи повторении. Это почти в девять раз быстрее!

Опыт с парами слов может продемонстрировать еще одну закономерность запоминания—«эффект края». Почти наверня­ка все испытуемые лучше запоминают первые и последние сло­ва. Не потому ли спорщики хотят, чтобы за ними осталось пос­леднее слово? Кстати сказать, этим эффектом удачно восполь­зовался наш разведчик Штирлиц из «Семнадцати мгновении вес­ны»; сначала завел с гестаповцем разговор на интересующую тему, а потом попросил таблетку от головной боли. Зачем при­ходил Штирлиц? Просил таблетку. Запоминает последнее.

Заучивать, не понимая, невыгодно.Точно  так же как невы­годно учить «на завтра», "до экзамена", «до контрольной»... Тот, кто, запоминая, ставит стрелку на «вечно», выигрывает. Если, конечно, запоминаемое этого заслуживает.

То, что человек хочет запомнить, необходимо подвергнуть специальной мыслительной обработке, которая, как и всякая сложная деятельность, имеет ряд операций. Начать можно с опе­рации, которую профессор А. А. Смирнов назвал смысловой группировкой. То, что надо запомнить, разбивается на короткие порции, на микротемы. Иногда это происходит как бы само со­бой, но часто необходимо применить этот прием сознательно.

Со смысловой группировкой тесно связана другая очень по­лезная при запоминании умственная операция --выделение смы­словых опор, на которых потом как бы держится весь материал. Внешне такие опоры напоминают тезисы или развернутый план. Вот как описывают поиски таких опор испытуемые А. А. Смир­нова.

— Не сразу понимала текст. Чтобы лучше уяснить его, ста­ралась формулировать основные мысли в виде кратких положе­ний. Это очень помогало запоминанию. Собственно, эти положе­ния только и приходилось запоминать. Все прочес в них уже имелось, подразумевалось мною. Припомнить текст легко, если вспомнить такую фразу.

— Понимаешь, о чем читаешь, но, что именно сказано, при­ходится размышлять, докапываться до этого. Прочтешь некото­рую часть, чувствуешь, что о чем-то другом говорится, вернешь­ся к прочитанному, стараешься вдуматься в него. Поймешь, за­

крепишь в виде маленькой фразы, словно тезис краткий соста­вишь, идешь дальше. Продумывать иногда долго приходится. За­то, когда поймешь и сформулируешь суть, чувствуешь, что на­шел хорошую опору для запоминания. Так тезисами и запоми­нал. Они служили хорошими путеводными огнями.

Путеводные огни для запоминания загораются и при смысло­вой группировке, когда человек по-своему разбивает текст на кусочки и потом составляет из них осмысленную мозаику. Часто школьники, да и люди постарше, страдают от того, что не при­выкли, не умеют объединять знания, полученные из разных ис­точников, воедино. Ученик на уроке истории отрывочно и сухо «доложил» некоторые факты о восстании Степана Разина.

— Ты ведь только вчера ребятам о книжке про него так здо­рово рассказывал, - удивился отец.

— Так то в книжке, а это—история!

Плохо, когда знания об одном и том же лежат как бы на разных полках сознания и не помогают, не усиливают, не углуб­ляют друг друга.

Кто-то сказал, что мышление начинается там, где кончается память. Это не совсем верно: мышление нередко неотделимо от памяти. Тот, кто хорошо мыслит, хорошо запоминает.

7.Кратковременное и долговременное запоминание. Память обслуживает деятельность человека. Это проявляется и в осо­бенностях запоминания. Если та или иная информация необ­ходима лишь на короткое время, включается аппарат кратко­временной (или оперативной} памяти. Так, когда мы решаем арифметический пример, промежуточные результаты запомина­ются лишь на несколько секунд («Два пишем, три в уме» и т. п.). Это, так сказать, запоминание, подчиненное тактическим задачам. В долговременную память поступает информация, име­ющая стратегическое значение. Она обслуживает жизненно важ­ные виды деятельности.

8.Воспроизведение. Запоминание, все его подвиги и ухищрения предпринимаются ради конечного результата — воспроизведе­ния, вспоминания. Не очень большим утешением служит предпо­ложение некоторых ученых о том, что человек вообще ничего не забывает: он только не в состоянии вспомнить. Сокровищница, ключ от которой потерян? Не шарить же, в самом деле, по коре больших полушарий мозга электродом, выискивая нужное вос­поминание, как в знаменитых опытах Пенфилда, о которых мы уже рассказывали.

Нередко то, что запомнилось, воспроизводится как бы само по себе, непроизвольно. Особенно гладко обычно происходит уз­навание. «Так ведь это Иванов Сидор Минаевич!»—такого ро­да восклицания, относящиеся к самым разнообразным явлениям, которые воспринимаются повторно, мы произносим буквально на каждом шагу. Собственно говоря, без узнавания невозможно уже осмысленное восприятие; узнать — значит включить воспринятое в систему наших знаний, нашего опыта, отнести к определенной категории и т.д. Интересно, что узнавание сопровождается особым эмоциональным переживанием – чувством знакомости: «видел», «уже слышал», «пробовал»… Нередко это чувство подводит школьников и студентов. Перелистывая дома книжку, ученик узнает то, о чем говорилось на уроке, а ему кажется, что он знает. Нередко все кончается драматической сценой типа «опять двойка». «Чувство знакомости» повинно и в других заблуждениях. Вызвали человека к доске, после нескольких тщетных усилий вспомнить заданной он бесславно усаживается за парту… А на «лобном» месте новая жертва? Нет, кажется, не жертва. Отвечает бойко и гладко. Но вот что обидно – ведь и я все это знал: этот пример и этот вывод… Знал? Вернее было бы сказать, «узнал». Не по этой ли самой причине «счастливые» билеты обычно достаются не тебе, а товарищу? И не потому ли, наконец, «каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны»?

Узнать легче, чем воспроизвести в отсутствии оригинала. Но и здесь бывают ошибки. Наверное, каждому хотя бы изредка приходилось испытывать странное переживаете: ты приезжаешь в заведомо новый для тебя город или оказываешься в новой ситуации, а тебе кажется, что все это уже было. Мнимое узнавание. Оно обозначается специальным термином «desa vu». В переводе с французского – «уже видел». Здесь нас подводят ассоциации, – похоже, только кое-что, а кажется, все повторилось.

9.Ассоциации. Ассоциации, связи между отдельными звеньями воспринятого, играют очень большую роль в припоминании, а значит, и в запоминании. То, что вместе воспринимается, вместе и запоминается – связи в памяти отражают связи, которые существуют в жизни.

В «Основах психологии» классик изучения памяти Г. Эббингауз отмечал, что элементы запоминания ассоциативно связываются не только самым разнообразным образом между собой, но и с элементами случайными и в известном отношении совершенно для них безразличными, второстепенными. Отдельные члены ряда ассоциативно связываются с местом, которое случайно занимают на клочке бумаги, со столом, на котором они случайно было продемонстрированы, с положением тела, которое у воспринимающего тогда было.

В основном здесь речь идет об ассоциациях по смежности. Очень часты ассоциации по сходству. Собственно, на них-то и основаны почти все поэтические метафоры и сравнения. Относительно простые прозрачные, как в этом отрывке из Н. Матвеевой:

Река текла как дождь,

Лежащий на боку,

А дождик шел как речка в вертикали,

И мост подныривал подобно поплавку,

Когда струи по нем перетекали.

Или символические и усложненные ассоциации по противоположности. Так, в жаркий полдень может возникнуть в сознании образ снежного поля…

Наша память перенаселена ассоциациями. Они услужлива, выдают «на-гора» клише-воспоминания, клише-сравнения и, увы, клише-мысли. Недаром И. Ильф и Е. Петров отбрасывали то, что приходило в голову им обоим.

Люди помечены друг другом и своими творениями. «Мы с Тамарой ходим парой…», «Слон и Моська», Тарапунька и Штепсель, Принц и Нищий, Чук и Гек… Б. Слуцкий, автор замечательного стихотворения о лошадях в океане (и многих других хороших стихов), сетует:

Про меня вспоминают и сразу же – про лошадей,

Рыжих, тонущих в океане.

Ничего не осталось – ни строк, ни идей,

Только лошади, тонущие в океане.

И покуда плывут – вместе с ними, и я на плаву:

Для забвения нету причины,

Но мгновения лишнего не проживу,

Когда канут в пучину.

Может быть, ассоциации – мрамор для нерукотворных памятников? Попросите знакомых:

-         Назовите, только быстро, часть лица, плод, птицу, время года.

-         Нос, яблоко…

У всех почти одинаково. Но это, скорее, исключение, которое касается того, что, лежит на поверхности, чем правило. Правило в том, что одни и те же слова-стимулы вызывают то, что связано с опытом человека, его главным делом, его мыслями и чувствами. «Корень» вызовет у ботаника представление о части растения, у филолога – о части слова, у стоматолога – зуба, у философа – «корень зла», у математика -  и т.д. Когда лингвист А. Е. Иванова методом ассоциативного эксперимента выявляла, какие слова всплывают в сознании юристов и неюристов в ответ на одинаковые слова-раздражители, обнаружилась довольно существенная разница. Например, у юристов наиболее распространенная реакция на слово «состав» – «преступления», у неюристов – «вагоны».

А нельзя ли таким путем узнать у человека то, что он сказать не хочет или не может? Именно на этой идее построен так называемый ассоциативный эксперимент. Испытуемому читают слова-стимулы и просят быстро отвечать первым попавшимся словом. Расчет ясен: у кого что болит, тот о том и говорит. А если не говорит? Значит, пауза… Значит, об этом говорить не хочет, выходит, что-то скрывает… Психологи и психиатры используют ассоциативный эксперимент как метод исследования личности. В криминалистике с ним связывались другие надежды. Лучше всех, пожалуй, эти попытки пародировал чешский писатель К. Чапек в рассказе «Эксперимент профессора Роусса».

Профессор заявляет подозреваемому в убийстве Сузанеку:

- Я не буду вас допрашивать. Я только буду произносить

слова, а вы должны в ответ говорить первое слово, которое вам придет в голову. Понятно? Итак, внимание! Стакан...

— Стакан, — повторил профессор Роусс.

— Пиво, — проворчал Суханек.

— Вот это другое дело,—сказала знаменитость.—Теперь

отлично.

Суханек подозрительно покосился на него. Не ловушка ли вся эта затея?

— Улица, — продолжал профессор.

— Телеги, — нехотя отозвался Суханек.

— Надо побыстрей. Домик.

— Поле.

— Токарный станок.

— Латунь.

—     Очень хорошо.

Суханек, видимо, уже ничего не имел против такой игры.

Перекличка становилась все быстрее. Суханека это забавля­ло. Похоже на игру в карты, и о чем только не вспомнишь!

— Дорога, — бросил ему Ч.Д. Роусс в стремительном темпе,

— Шоссе.

— Прага.

— Бероун

— Спрятать.

— Зарыть.

— Чистка.

— Пятна.

— Тряпка.

—: Мешок.

— Лопата.

— Сад.

— Яма.

— Забор.

— Труп! - Молчание.

— Труп! — настойчиво повторил профессор. — Вы зарыли

его под забором. Так?

— Ничего подобного я же говорил!—воскликнул Суханек.

— Вы зарыли его под забором у себя в саду, — решительно повторил Роусс. — Вы убили Чепелку по дороге в Бероун и вы­терли кровь в машине мешком. Куда вы дели этот мешок?

Преступник был разоблачен.

А что получится, если «смонтировать» ассоциативный экспе­римент с какой-либо методикой объективной регистрации эмо­ционального состояния человека?.. Совершенно верно: получит­ся то, что иногда называют «детектором лжи». Впервые, пожа­луй, нечто подобное создал еще в 20-е годы Л. Р. Лурия. В его исследовании сначала устанавливалось, с какой непроизвольной реакцией сочетается восприятие того или иного слова. Бралась,например, разница электропотенциалов наружной и внутренней стороны ладони, кожногальваничсская реакция (КГР), которая, как известно, чутко отзывается па изменение эмоционального состояния человека. Оказалось, что близкие по смыслу слова дают сходную объективную картину. Если, например, выраба­тывалась реакция на слово «скрипка», то наиболее похожую ре­акцию вызывали слова «смычок», «скрипач», «струна», несколь­ко менее похожую—«флейта», «рояль», «соната».