Жизнь и труды Лейбница

Лейбниц приехал в Ганновер, где узнал, что Георг Людвиг отбыл  в Англию тремя днями раньше. Но главный работодатель Лейбница не забыл  о своем постоянно отсутствующем  библиотекаре и оставил специальные  инструкции, которые касались его  работы: с этого момента Лейбницу запрещалось покидать Ганновер. По-видимому, он был фактически помещен под  дворцовый арест. Каждый, кто обладал  хоть каким-нибудь влиянием и представлял  какой-то интерес, переехал в Англию, а все те, кто остался в Ганновере, были жалкими остатками королевского двора. Они презирали Лейбница, который  превратился в объект насмешек. Когда-то модному молодому философу, который  раньше был украшением салонов Парижа и Вены, скоро должно было исполниться 70 лет. При ходьбе он так сутулился, что был похож на горбуна, но носил только стильную одежду. К сожалению, из-за жадности Лейбница его одежда, которую он носил в течение многих лет, стала почти антиквариатом. Изысканные гофрированные воротнички и высокие черные парики давно уже вышли из моды. По словам одного из придворных, Лейбниц был похож на «археологическую находку».

Как и полагается, коронация  Георга I прошла в Лондоне, и оптимист Лейбниц начал посылать предложения  с целью занять те должности, лучшей кандидатурой на которые он считал себя. Несмотря на случай с историей династии Георга I, Лейбниц со всей серьезностью предлагал, чтобы его назначили  историком Англии. Однако со стороны  королевского двора ответа не последовало. Лейбниц чувствовал себя глубоко  оскорбленным, но продолжал работать так же интенсивно, как и прежде, пополняя груды своих рукописей. Он даже довел Историю Брауншвайгской династии до 1009 года. Но осенью 1716 года у него началась жестокая подагра, и он был вынужден долгое время проводить в постели. Его здоровье стало быстро ухудшаться, и 14 ноября 1716 года Лейбниц умер.⁵ Хотя в это время Георг I находился в одном из близлежащих дворцов, ни он сам, ни один из его придворных не пришел на похороны. Пришел только верный секретарь Лейбница Экхарт, написавший первые мемуары об этом уникальном человеке. Рисуемая им картина изображает часто рассеянного, довольно странного человека, никогда ни о ком не говорившего плохо. Очевидно, его единственное удовольствие заключалось в том, что он приглашал к себе детей поиграть на ковре в своей комнате. Когда они уходили, он дарил каждому маленькое пирожное, а затем возвращался к своим бумагам и продолжал работать, иногда - днями и ночами, не вставая с рабочего места.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Философское учение Г. Лейбница

Лейбниц был глубоко привержен  математике и естествознанию своего времени. Не покидая почвы механистической  физики, он старался сделать все, чтобы  наука смогла продвинуться к более  динамичной картине мира. В статье 1686 г. «Краткое доказательство замечательной  ошибки Декарта и других насчет закона природы, посредством которого, как  они думали, Бог сохраняет всегда одинаковое количество движения в природе  и который, однако, извращал всю механику»  Лейбниц внес существенную поправку в Декартову формулировку закона сохранения количества движения.⁶ По оценкам историков науки, несмотря на неясности и колебания в определениях понятия "сила", именно Лейбниц "ввел кинетическую энергию как меру движения и подошел к формулировке нового закона сохранения в механике — сохранению энергии при взаимодействии сил".⁷ Лейбниц уже в 1687 г. воспользовался понятием живой силы, с помощью разных физических и математических аргументов пытаясь придать ему солидный научный статус.

Мужество, интеллектуальная дерзость Лейбница-философа состояли в том, что он стал создавать свою динамическую, наполненную "живыми силами" картину мира, в самом  деле выстраивая скорее метафизическую гипотезу, которую последующее развитие человеческой мысли, тем не менее, резонно квалифицирует как одну из самых серьезных "научных программ" XVII-XVIII вв.4 Гипотеза эта универсальна и целостна.

В этой обширной, одновременно метафизической и научной гипотезе-программе  на понятие субстанции была возложена  главная объясняющая функция. Представление  о субстанции само разрослось в весьма сложную и довольно причудливую  концепцию.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бог и Монады

В согласии со многими предшественниками  Лейбниц применяет понятие субстанции прежде всего к Богу. Бога он называет Единым Существом, владыкой универсума, последней причиной всех вещей и, в этом смысле, необходимой субстанцией.

Что же касается метафизического  учения о субстанции, то утверждением субстанциальности Бога оно никоим образом не исчерпывается. Лейбниц  считает наиболее разумным допустить, что кроме Бога, этого высшего  деятельного начала, существует "множество  отдельных деятелей", которые  не могут быть приписаны лишь одному субъекту. Эти отдельные "деятели" и названы Лейбницем "монадами". Таким образом утвержден принцип плюральности, множественности субстанции, противопоставленный всем философским трактовкам субстанции как простого, нерасчлененного единства.

 

"Монада, о которой мы  будем здесь говорить, есть не  что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных:  простая, значит, не имеющая частей", — так начинает Лейбниц свою работу «Монадология». И продолжает: "А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы, одним словом, элементы вещей".⁸ Дальнейшее размышление логично и последовательно постулирует, что монада, будучи целостной, неделимой, непротяженной субстанцией, не подвержена обычным процессам рождения и гибели. Рождается она только вместе с актом творения. На монаду нельзя подействовать каким-либо внешним, материальным образом: "Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти".⁹ А вследствие этого монады противопоставлены также и традиционному атомистическому пониманию субстанциального первоначала.

По справедливой оценке ряда лейбницеведов, в первой части «Монадологии» субстанция, или монада, рассмотрена Лейбницем скорее в традиционном логико-метафизическом аспекте. Однако Лейбниц в своем рассуждении о монадах — и соответственно о принципах мира — идет дальше.

Монады, считает философ, должны быть наделены какими-то свойствами. Иначе с их помощью нельзя будет  объяснить изменения вещей. Свойства должны отличать одну монаду от другой. И вот здесь, как раз применительно  к монадам, Лейбниц формулирует  принцип индивидуации, один из наиболее важных в философии. Иногда его называют также принципом многоразличия, дифференцированности. "...Каждая монада необходимо должна быть отлична от другой. Ибо никогда не бывает в природе двух существ, которые были бы совершенно одно как другое и в которых нельзя было бы найти различия внутреннего или же основанного на внутреннем определении".¹⁰ Включая принцип индивидуации в ткань монадологии, Лейбниц придает ему уже не только логико-метафизический, но и широкий онтологический смысл: монады мыслятся как идеальные первокирпичики всего бытия. Они — сущности, "внедренные" в каждое из тел природы и причастные к многоразличию, уникальности их проявлений и изменений.

Лейбниц стремится объяснить  не только общие, но и более конкретные свойства монад. Здесь он делает чреватый трудностями и противоречиями, но оригинальный ход: он наделяет эти идеальные  первосущности... способностью восприятия отличая ее, однако, от способности апперцепции, или сознания. ¹¹Лейбниц ведет речь о так называемых неосознаваемых восприятиях, приписываемых всем без исключения монадам, включая монады физических тел. Он делает прямой выпад против линии Декарта: хотя Картезий верно предположил наличие в уме человека врожденных идей, он и его последователи ошиблись, не "внедрив" и во все, что существует вне человека, "неосознаваемые восприятия", т. е. определенную степень духовности. Ее Лейбниц также называет стремлен. Стремление, правда, не всегда достигает "цельного восприятия", хотя и тяготеет к этому. Благодаря наличию таких восприятий, т. е. перцепций и стремлений, монады в определенном смысле можно было бы уподобить душам, замечает Лейбниц. Однако более разумным он считает назвать их просто монадами, или, используя еще аристотелевский термин, энтелехиями. Под "энтелехией" издавна понимали движущий принцип, "изначальную силу", совершенство, самодовление, самодостаточность. Именно эти свойства Лейбниц и приписывает монадам.

Итак, Лейбниц делает принцип  монад именно универсальным основанием философии. Монады выступают: как "истинные атомы" бытия природного универсума (онтологический аспект); как субстанция человека, позволяющая объяснить и его тело, и душу (антропологический аспект); как источник сознания, скрытого (перцепция) или явного (апперцепция) (гносеологический аспект); как нравственная самость (этический аспект); как источник самодвижения, саморазвития, постоянной изменчивости мира (динамический, в тенденции — диалектический аспект); как основа логического, метафизического, научного объяснения (методологический, научно-теоретический аспекты). И хотя такого четкого обозначения аспектов у самого Лейбница нет, в свете последующего развития философии и истории философии их вполне оправданно различают».

Синтезирующий характер понятия  и концепции монад проявляется  и в том, что монадология, как  было сказано, воплощает в себе и  требует единства и всех общих  принципов Лейбницевой философии. Рассмотрим эти принципы подробнее.

 

 

 

 

 

 

Общие принципы философии Лейбница

Лейбниц вводит и обосновывает следующие принципы-законы: 1) универсальной  взаимосвязи, всеобщей законосообразности, необходимости, порядка; 2) принцип различий, или индивидуации; 3) тождества, или закон противоречия; 4) достаточного основания; 5) непрерывности; 6) предустановленной гармонии; 7) совершенства созданного Богом мира как лучшего из миров. Они-то скрепляют воедино и окрашивают в совершенно особые тона и картину природного мира, и философию человека, и этику, и религиозную концепцию Лейбница.

Структура принципов философии  у Лейбница такова, что они взаимосогласуются, дополняют друг друга, причем в ряде случаев не путем простого продолжения, а в смысле противополагания, контраста. Можно утверждать: принципы в целом образуют в Лейбницевой философии подвижное, напряженное, диалектическое единство, что для философии XVII в. было большим новшеством. Это, по Лейбницу, и принципы научно-философского познания, и всеобщие законы самого Богом творимого и устрояемого мира.

Из божественного попечительства над миром Лейбниц выводит  универсальную, неразрывную связь  всего со всем. Одно тело не отделено и не отмежевано от остальных. Оно  — кирпичик в едином здании мира. И душу, по Лейбницу, Бог с самого начала создал так, что она "представляет" происходящее в теле; а тело в  свою очередь сотворено так, что  выполняет "распоряжения души". Идея "репрезентации", т. е. изображения и воплощения в каждом сущем всего мира, лейтмотивом проходит через философию великого мыслителя. Вместе с тем универсальная взаимосвязь не означает некоей неразличимой монолитности мира: об этом Лейбниц позаботился, обосновав принцип различия, или индивидуации. Но, утвердив его, мыслитель — по контрасту, по противоположности — постулирует также и принцип тождественности неразличимых вещей. Следуя традициям логики, философ трактует его как закон противоречия, точнее, непротиворечивости, запрета на противоречия. Последний же переливается в "великий закон достаточного основания", как его называет Лейбниц. Вот как он сам объясняет смысл и связь этих принципов: "Великой основой математики является принцип противоречия, или тождества, т. е. положение о том, что суждение не может быть истинным и ложным одновременно, что, следовательно, А есть А и не может быть не-А. Один этот закон достаточен для того, чтобы вывести всю арифметику и всю геометрию, а стало быть, все математические принципы. Но чтобы перейти от математики к физике, требуется еще другой принцип, как я заметил в своей «Теодицее», а именно принцип необходимости достаточного основания, гласящий, что ничего не случается без того, чтобы было основание, почему это случается скорее так, а не иначе".¹² Согласно закону достаточного основания, каждое событие имеет свои, и притом уникальные условия, свои необходимые предпосылки, что относится и к природе, и к человеку — к его деяниям, поступкам, истинам, заблуждениям.

 

^ Принцип непрерывности  (частным случаем которого является  непрерывность духов, или цепи  перцепции) Лейбниц также считает  фундаментально важным и для  науки, и для философии. Принцип  этот развивает и дополняет  идею всеобщей и необходимой  взаимосвязи, привлекая внимание  к проблеме обоснованности переходов,  связующих звеньев между различными  уникальными сущими, сферами, состояниями.  Принцип непрерывности — будучи  общефилософским, метафизическим, логическим  — получил также блестящее  подтверждение и развитие в  научных, особенно математических  исследованиях самого Лейбница.

 

Согласно принципу непрерывности, нельзя, настаивает Лейбниц, допускать "в мире существование пустых промежутков, отвергающих великий принцип достаточного основания и заставляющих нас при объяснении явлений прибегать к чудесам или чистой случайности».¹³ Принцип учит, что "настоящее таит в себе в зародыше будущее и всякое настоящее состояние естественным образом объяснимо только с помощью другого состояния, ему непосредственно предшествующего".¹⁴ Непрерывность, по Лейбницу, проявляется не только в последовательности событий и вещей. "В явлениях, существующих одновременно, имеет место и последовательность, хотя воображение замечает одни только скачки...".¹⁵ Этот принцип-закон повелевает искать плавные переходы даже и там, где они не видны или еле заметны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Идеализм Лейбница

Лейбниц был убежденным противником  материализма. Для идеалиста Лейбница непреложно, что в рамках философии  дух имеет первенство перед материей, дух, вернее души — перед телами. С помощью материального как  принципа нельзя, по Лейбницу, удовлетворительно  объяснить единство, универсальность, непрерывность мира: это значило  бы свести дух, души к материи, к телесному. Между тем духовное, по Лейбницу, имеет свои особые законы, которые ставят души выше изменений, происходящих в материи. А вот благодаря имматериальной, духовной субстанции и принципу неосознанных восприятий универсум как бы собирается в прочное одухотворенное, значит, живое единство, которым легко управляет Высший и наисовершеннейший Дух, т. е. Бог.

С помощью такого рассуждения  Лейбниц мыслит преодолеть и дуализм, и материалистический монизм. Но тех, кто усомнился бы в найденном  философско-методологическом способе  их преодоления, Лейбниц стремится  убедить, ссылаясь в конечном счете на теологический и телеологический принцип предустановленной гармонии, широко распространенный в философии его времени. Итак, Лейбниц, развивая уже упомянутую выше более общую идею "репрезентации", применительно к проблеме души и тела обосновывает своего рода изоморфизм, т. е. мысль о том, что Богом изначально предустановлено соответствие субстанций тел и душ. И подобно тому, как каждое тело затрагивается всем, что происходит во Вселенной, так и наша душа в конечном счете выражает Бога и Вселенную, все сущности и все существования. В силу чего "взаимное соотношение" субстанций выглядит как их "общение" — "единственно в этом и состоит связь между душой и телом," — поясняет Лейбниц.¹⁶