Хрестоматия экологии

 Через год началась война 14-го года, и меня мобилизовали на пять лет. Солдату-пехотинцу некогда было думать о деревьях. По правде говоря, эта посадка деревьев не оказала на меня какого-либо глубокого впечатления: для меня это было хобби, как коллекционирование марок, и я забыл об этом.  
      Войну я закончил с крошечной премией по демобилизации и огромным желанием вдохнуть свежего воздуха. Не задумывая ничего заранее, я вновь отправился в те же пустынные края.  
     Там ничего не изменилось. Тем не менее, за мертвым селением я заметил нечто напоминающее туман, который расстилался серым ковром по склонам гор. Еще на кануне я вспомнил о пастухе, который сажал деревья. «Десять тысяч дубов, - подумал я, - должны занимать огромную территорию».  
      Там за пять лет войны, я насмотрелся на смерть, и поэтому мне легко было представить смерть Эльзеара Буффье, тем более что, когда тебе двадцать лет, то на всех пятидесятилетних ты смотришь как на стариков, которым только и осталось что умереть. Но Эльзеар Буффье не умер. Наоборот, он был бодр и свеж. Он поменял занятие. У него теперь было лишь четыре овцы, но зато целая сотня ульев. Он избавился от овец, потому что те губили его посадки. Он абсолютно не обращал внимания на войну, и невозмутимо продолжал сажать деревья.  
      Дубочкам 1910-го года было десять лет, и они были выше и меня, и пастуха. Зрелище было впечатляющим. Я буквально лишился дара речи, а так как он тоже молчал, то мы провели весь день в тишине, прогуливаясь по лесу. Лес был разделен на три участка одиннадцать километров в длину и три километра в самой широкой его части. Если вспомнить, что все это сделано его руками и душой без каких-либо технических средств, то понимаешь, что люди могли бы созидать наравне с Богом не только в области разрушения.  
      Эльзеар Буффье не бросал своих замыслов, о чем свидетельствовали буки, разросшиеся до самого горизонта. Дубы были крепкие и здоровые и уже переросли возраст, когда можно было бояться грызунов; а что до непредвиденных замыслов Провидения, то для того, чтобы разрушить созданное творение, теперь пришлось бы прибегнуть к ураганам. Он мне показал великолепные пятилетние березовые рощи. Они были посажены в 1915-м году, в те времена, когда я сражался в Вердэне. Березами были засажена вся низина, где как он верно полагал, влажность была практически под самой поверхностью. Березки были нежные, как девушки, но росли очень решительно.  
      Похоже, что все творение уже самовоспроизводилось «как на конвейере». Но это не смущало Эльзеара Буффье, и он настойчиво продолжал свою работу. Спускаясь по селению, я заметил журчащие ручейки, которые на человеческой памяти всегда были сухими. Эта была наиболее замечательная деталь, который мне довелось увидеть. В древние времена эти сухие ручьи были полны воды. Некоторые из тех печальных сел, о которых я говорил в начале рассказа, были выстроены на месте галло-римских поселений, следы которых еще сохранились. В них археологи нашли рыболовные крючки там, где в ХХ-м веке людям пришлось привозить воду цистернами.  
      Некоторые семена разнес ветер. Вместе с появлением воды появились ивы, луга, сады, цветы и сам смысл жизни.  
      Но это превращение происходило так медленно, что входило в привычную жизнь не вызывая удивления. Охотники, выслеживающие зайца или кабана, видели поросль молодых деревьев, но относили этот факт к естественным хитростям природы. Поэтому никто не трогал работу этого человека. Если кто-нибудь и начал его подозревать в этом, то его быстро бы опровергли. Он был вне подозрения. Кто бы мог вообразить, в селах или в администрации, что безграничная щедрость может сочетаться с такой настойчивостью?      

 Начиная с 1920-го года не было ни года, чтобы я не посетил Эльзеара Буффье. Я никогда не видел его ни сдавшимся, ни сомневающимся. Бог ведь знает, в чем его рука. Я ничего не сказал о разочарованиях этого человека. Но можно представить, тем не менее, что для подобного успеха пришлось победить невезение, что для того чтобы добиться победы такой страсти, надо было побороть разочарование. В один год он посадил более десяти тысяч кленов. Они все погибли. Год спустя, он бросил заниматься кленами, и вновь взялся за буки, которые росли еще лучше, чем дубы.  
      Чтобы лучше себе представить удивительную личность этого человека, не следует забывать, что все это он проделывал в абсолютном одиночестве, так что к концу своей жизни он потерял привычку говорить. А может быть, он не видел в этом необходимости?      

 В 1933 году Эльзеара  Буффье навестил егерь. Этот  чиновник дал указание не разводить  костер снаружи, чтобы не подвергать  опасности природный лес. Этот наивный человек сказал, что впервые видит, чтобы лес рос сам по себе. В то время Буффье ходил сажать буки в двенадцати километрах от своего дома. Но так как ему было уже семьдесят пять, и ему было трудно добираться туда и обратно, он решил построить каменную хижину прямо на месте своих посадок, что он и сделал на следующий год.      

 В 1935-м году Целая  делегация приехала изучать «природный лес». Были начальники из министерства лесных и водных ресурсов, депутат, специалисты. Было сказано много бесполезных слов. Решили что-нибудь предпринять, но, к счастью ничего не предприняли. Единственное полезное, что было сделано это то, что лес поставили под охрану государства и запретили там появляться заготовщикам угля. Все потому, что перед красотой молодых и здоровых деревьев нельзя было устоять. Деревья покорили даже депутата.  
      Среди членов делегации был и мой друг лесник. Я открыл ему тайну происхождения леса. На следующей неделе мы вдвоем пошли на поиски Эльзара Буффье. Мы застали его в разгаре работы в двадцати километрах от того места, где была инспекция.  
      Мой друг лесник был человеком надежным. Он знал цену вещам. Он умел молчать. Я принес с собой несколько яиц, и перекусили втроем, а затем несколько часов провели в немом созерцании пейзажа.  
     Сторона, откуда мы пришли, была покрыта деревьями шести-семи метров высотой. Я помнил, как этот край выглядел в 1913-м году — это была пустыня.  Мирный, регулярный труд, животворящий воздух гор, умеренность в пище и безмятежность души наделили этого старика недюжинным здоровьем. Это был атлет от Бога. Интересно, думал я, сколько еще гектаров он засеет деревьями?  
      Прежде чем уйти, мой друг дал всего лишь один совет о некоторых саженцах, которым могла бы подойти здешняя почва. Но настаивать не стал. «По очевидной причине, этот человек знает больше меня», сказал мне друг позднее. А через час ходьбы добавил: «Он знает больше, чем кто-либо. Он нашел замечательное средство быть счастливым!»  
      Благодаря моему другу удалось сохранить не только лес, но и счастье этого человека. Друг лесник назначил трех лесников для охраны леса и так их запугал, что они были полностью безразличны к каким бы то ни было взяткам лесорубов.      

 Лес не избежал  лишь одного неприятного происшествия  во время войны 1939-го года. Автомобили  ездили тогда на газогенераторах, а дров постоянно не хватало. Вырубку дубов начали в 1910 году, но эти участки леса были так далеко от сети проезжих дорог, что предприятие сказалось очень невыгодным с финансовой точки зрения. Пришлось его оставить. Пастух ничего не заметил, так как его плантации находились в тридцати километрах от того места. Он мирно продолжал свою работу, не обращая внимания на войну 39-го, так же как не обратил внимание на войну 14-го.      

 В последний раз я видел Эльзеара Буффье в июне 1945-го года. Ему было восемьдесят семь лет. Я снова шел пешком по дороге через пустыню, но теперь, несмотря на послевоенную разруху, между долиной Дюранс и горой ходил рейсовый автобус. То, что я не мог узнать места своих последних прогулок я отнес на счет того, что автобус относительно быстрый вид транспорта. Мне также показалось, что маршрут проходит по новым местам. Однако, спросив название села, я удостоверился, что это таки был тот самый край, ранее разрушенный и опустошенный. Автобус высадил меня в Вергоне.  
      1913 году на этом хуторе с дюжиной домов было три жителя. Они были самыми настоящими дикарями, которые друг друга ненавидели и жили за счет ловли зверей. По своему физическому и моральному состоянию они скорее походили на первобытных людей. Дома находящиеся вокруг, полностью заросли крапивой. Состояние этих людей было безнадежно. Им оставалось только ждать смерти — ситуация, явно не располагающая к добродетели.  
      Но все переменилось. Даже воздух. Вместо порывистого сухого ветра, который встречал меня раньше, дул легкий бриз, наполненный ароматами. Сверху доносился шум ветра в лесах, похожий на шум текущей воды. И, наконец, самое удивительное: я услышал настоящее журчание воды в ручье. Здесь построили фонтанчик, и он был полон воды; что меня больше всего тронуло, так это то, что рядом с ним посадили липу, которой уже было года четыре, судя по толщине ствола - неоспоримый символ воскрешения.      

 Кроме того, Вергон  хранил следы труда, для начинания  которого необходима была надежда.  А значит, надежда вернулась. Место очистили от развалин, снесли полуразваленные стены и восстановили пять домов. Отныне деревня насчитывала двадцать восемь жителей, вместе с четырьмя молодыми семьями. Новые, со свежей штукатуркой дома были окружены огородами, где вперемешку на ровных грядках росли овощи и цветы, капуста и розы, груши, львиный зев, сельдерей и анемоны. Теперь здесь хотелось жить.  
      Отсюда я уже пошел пешком. Война, из которой мы едва выбрались, не позволила еще жизни расцвести во всей красе, но Лазарь вышел из гроба. На пологих склонах гор я видел небольшие поля взошедшего ячменя и ржи, поодаль узкие долины зеленели пастбищами.  
      Понадобилось всего лишь восемь лет, чтобы отделить нас от того периода разрухи, и чтобы вся эта местность вновь наполнилась здоровьем и достатком. На месте развалин, что я видел в 1913-м, стояли теперь чистые, хорошо оштукатуренные фермы, свидетельствующие о счастливой и уютной жизни. Ожили родники, которые пополняются дождевой водой и снегами, удерживаемыми лесом. Воду провели по каналам. Возле каждой фермы, в кленовых рощицах, вода из фонтанчиков лилась на ковры свежей мяты. Понемногу восстанавливались села. Край заселили люди с равнины, где земля стоит дорого. Они принесли сюда молодость, движение, дух приключений. По дороге можно встретить зажиточных мужчин и женщин, хохочущих мальчишек и девчонок они вновь обрели вкус к сельским праздникам. Если посчитать вместе со старым населением, которое теперь было не узнать с тех пор, как они уютно жили среди новоприбывших, то в общей сложности Эльзеару Буффье своим счастьем обязаны более десяти тысяч человек.      

 Когда я размышляю о том, что одинокий человек, возможности которого были сведены к его собственным физическим и моральным силам, смог возродить из пустыни эту «землю Ханаана», я прихожу к выводу, что, несмотря ни на что, предназначение человека достойно восхищения. Но когда я начинаю мысленно перебирать, сколько ему понадобилось упорства в величии души и самоотверженности в доброте, чтобы добиться такого результата, меня охватывает чувство небывалого уважения к этому пожилому необразованному крестьянину, которому удалось довести до конца творение, достойное Бога.      

 Эльзар Буффье умер  в 1947-м году в приюте для  престарелых в Баноне.

Дж. Даррелл

Остров Маврикий

          Текст воспроизводится по изданию: Дж. Даррелл Мама на выдание. Ай-ай и я. – Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001.

      Наша пятнадцатилетняя  дружба с Маскаренскими островами  началась, еще когда я выбрал  остров Маврикий для отпуска.  А с этим островом нас связывает  вот еще что: своей эмблемой мы выбрали диковинную птицу додо, открытую на Маврикии в 1599 году и исчезнувшую в 1693 году, - она стала для нас символом того, что творит человек с дикой природой. Однако, когда я высадился на Маврикии, то обнаружил, что там имелись и другие виды, готовые последовать за додо. Такая участь ожидала, например,   маврикийскую пустельгу, оказавшуюся под угрозой из-за вырубки лесов, где она селилась, и применения инсектицидов. К 1980 г в мире осталось 4 особи  этой птицы. 

     Число великолепных розовых голубей на Маврикии упало до 20. На острове Родригес, тоже относящемся к Государству Маврикий, - родина великолепных золотых крыланов (летучих мышей), которых осталось только 120.  На острове Круглом, в непосредственной близости от острова Маврикия, местные уникальные популяции растений и рептилий оказались под ударом расплодившихся там кроликов и коз, завезенных в начале 19 столетия.

     Стало ясно, что маврикийская флора и фауна  остро нуждается в помощи. Международный  совет по охране птиц предпринял попытку создания питомника для разведения в неволе пустельги и голубей, которая, по несчастью, кончилась неудачей. Что же касалось крыланов с острова Родригес и редкой фауны Круглого, то тут вообще никто ничего не предпринимал. Мои каникулы оказались заполненными работой.

      С согласия  и при поддержке правительства  Маврикия я  отловил небольшую  колонию крыланов и три группы  рептилий с острова Круглого  для перевозки на остров  Джерси (Англия) и разведения там в  неволе. Одновременно мы с маврикийским правительством энергично взялись за очистку Круглого от кроликов и коз и в конце концов добились успеха при помощи Новозеландского Совета по охране природы, поднаторевшего в очистке островов от нежелательных видов, а также – хотите верьте, хотите нет – Австралийского военного флота, предоставившего вертолет для высадки нашей команды с оборудованием на остров.

        В деле охраны природы главным  лозунгом должно быть: никогда  не говори, что вид при смерти.  Мы отловили некоторое количество  голубей; половину оставили на правительственной станции разведения на Блэк–Ривер на Маврикии, а остальных отправили на Джерси. С этими голубями пришлось выдержать жаркий бой, но, в конце концов, мы раскрыли тайну их питания и достигли желаемого успеха. Теперь в результате совместных усилий по разведению в неволе на Маврикии и на Джерси популяции голубей возросла с первоначальных 20 птиц, обнаруженных на воле, до ста пятидесяти в неволе. Хотя наиболее крупные питомники по разведению находятся на Маврикии и Джерси, мы основали для страховки небольшие колонии в зоопарках Англии и Америки. Однако  не считаем задачу выполненной, так как недостаточное количество первоначального генофонда может вызвать серьезные проблемы в будущем. Но, по крайней мере, мы можем сказать, что вывели достаточное для экспериментов количество птиц. Попытка спасти вид, число особей которого не превышает 20 – сложная задача, подобная ходьбе  по канату.

     Ситуация  с пустельгами еще серьезнее  –  там вообще осталось только  четыре особи. Как только одна пара отложила яйца, их собрали и отнесли в авиарий на Блэк-Ривер (Эта операция отнюдь не столь безответсвенна, как кажется на первый взгляд: можно быть почти уверенным, что птицы снесут еще).  В Блэк-Ривер содержались европейские пустельги, которым была уготована роль приемных родителей, как только из драгоценных яиц вылуплятся птенцы (в случае необходимости их были готовы кормить из рук). Используя старинную технику, применявшуюся охотниками с соколами, мы вернули в дикую природу 120 особей к 1990 году. К этому году остров Круглый был освобожден от кроликов и коз и заселен прежними обитателями гекконами и змеями, в изобилии размножившимися на Джерси. Начали высаживать два редких вида пальм, сохранившихся в Памплемусском ботаническом саду. Эти пальмы успешно прижились на своей исторической родине. Под веерами пальм к 1990 году показались небольшие отряды их отпрысков, выстреливая зелеными листьями, словно преторианская гвардия, готовая к маршу и колонизации мрачного и раскаленного континента из вулканического туфа. Эта новая поросль породила блестящую цепную реакцию – ее облюбовали насекомые, а это значит, что будет больше корма для гекконов и ящериц, которые, став жирнее и многочисленнее, в свою очередь, послужат доброй пищей для редких удавов. Дело, в котором мы преуспели, является как бы попыткой повернуть в обратном направлении колесо, раскрученное человеческой тупостью.

      Остров некогда  густо заселенный пальмами и  твердыми породами деревьев такими  как эбеновое едва не лишился  лесов из-за нашествия двух самых падких на зеленую поросль видов животных которые почти подчистую сожрали растительный покров оставив облысевший остров на волю ветров и дождей. То, что еще оставалось от почвенного слоя поверх вулканического туфа сдувалось и смывалось в море. Теперь с нашей помощью появился шанс вылечить остров: восстановить небольшую саванну, заросшую пальмами, а возможно и насадить твердые породы деревьев, которые расселяться по поверхности его миниатюрных гор. Конечно, потребуются долгие годы, чтобы вернуть острову первоначальный вид, но все необходимые для этого компоненты имелись и были задействованы.