Немецкая классическая философия

План.

1. Особенность формирования  и развития немецкой классической  философии.

2. Философские воззрения  Канта, его этические воззрения.

Основные понятия.

Библиографический список.

Немецкая классическая философия.

Философия Канта  развивается в эпоху, предшествующую Великой французской революции. Она представляет собой большую  проблему, как и отражаемая ею эпоха. Социальные проблемы европейской буржуазии  разрешились революцией, являющейся наиболее напряжённой формой человеческой деятельности.

    В философии эта динамическая эпоха развития отразилась в "Наукоучении" Фихте, созданном в основном в 1794-1797 гг. В отличие от Канта, интересы которого сосредоточивались на теории познания, у Фихте основной категорией становится понятие деятельности, или "дела - действия", которые являются началом и фундаментом его системы. "Мы предназначены, - говорит Фихте, - не для познания, но для деяний". Философия Фихте выражает желание действовать, и сам Фихте во время наполеоновских войн великолепно подтвердил на собственном примере справедливость своего знаменитого положения: каков человек, такова и его философия. Но надо сказать, что в Германии война с Наполеоном была, собственно, единственной формой, в которой могла в то время проявляться активность германской нации. Помимо этого, в Германии не было поля для практической реальной деятельности, что наложило известный отпечаток на "философию действия" самого Фихте. Последнюю надо поэтому рассматривать не как узконациональное, а как общеевропейское явление, вызванное к жизни прежде всего Французской революцией, но вообще характерное для буржуазной философии XVIII - начала XIX в.

    Отсутствие реальной деятельности и в то же время потребность в ней, вызванная французской революцией и медленным развитием самой немецкой буржуазии, привели к теоретической и художественной разработке идеи деятельности. Но уже Г.Э.Лессинг, один из самых энергичных умов Германии, провозгласил, что "человек создан для деятельности, а не для праздной игры ума", - положение, которое Фихте превратил в "систему практической философии" и которому Гёте придал значение принципа в своём "Фаусте": "в начале было дело". Но Фихте, Гёте, Гегель и другие разрабатывают данную идею в сфере философии и поэзии, а не практики. Это неизбежно. Гёте, который на посту министра в Веймаре стремился улучшить общественную жизнь в этом герцогстве, разочарованный, бежал в 1785 г. в Италию и вернулся оттуда "греком".

    Так же и Шиллер, и Гельдерлин кончают "горячкой грекомании". Все они становятся в конце концов равнодушными к практической деятельности. Гёте считает всё историческое "самым неблагодарным и опасным материалом". А во время войны с Наполеоном, находясь в военном лагере, он интересуется только наукой. Его друг Кнебель пишет: "Гёте всё время занимается оптикой. Мы изучаем здесь под его руководством остеологию; время для этого самое подходящее, так как все поля покрыты препаратами". Европейская война для Гёте и его окружения оказывается, как видим, лишь физиологической лабораторией. То же мы видим у Гегеля: его юношеские проекты преобразования конституции Вюртемберга оказываются бесплодными, а зрелый Гегель видит свой идеал не в практическом преобразовании современной ему действительности, а в примирении с ней, истолковывая в консервативном смысле своё положение: "Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно".

     В "Предисловии" к "Философии права", где выдвигается это положение, Гегель резко критикует тех, кто "отступает от общепризнанного и общезначимого". Он пишет: "Постичь то, что есть, - вот задача философии, ибо то, что есть, есть разум... Глупо думать, что какая-либо философия может выйти за пределы современного ей мира, сколь глупо думать, что отдельный индивидуум может перепрыгнуть через свою эпоху... Если же его теория в самом деле выходит за её пределы, если он строит себе мир, каким он должен быть, то этот мир, хотя, правда, и существует, однако - только в его мнении, последнее представляет собою мягкий материал, на котором можно запечатлеть всё, что угодно". Вместе с правильной критикой субъективизма и пустого (в духе императива Канта) долженствования здесь ясно видно отрицание активности, действенности философии, мышления вообще, ибо данная активность и выражается в опережении настоящего, в отступлении от общепризнанного и т. д. Но для Гегеля действительность мышления состоит лишь в том, что он познает данное, наличное. Это теоретическая, а не реальная активность. Маркс отмечает, что Гегель знает лишь один - абстрактно-теоретический вид труда.

   Особенно резких, почти крайних форм отрицание "дела" находит в теориях романтиков. "Романтики хотели основать поэзию на чувстве лишения, то есть на томлении". Брандес поясняет, что, согласно романтической теории, томление - вид стремления - чувства лишения и желания, соединённых в одно, без воли и решимости добиться желаемого. Смысл этого конкретизируется в одной главе в романе Фр.Шлегеля "Люцинда" (1799). Глава называется "Идиллия в праздности". В ней Шлегель развивает ту мысль, что праздность есть единственное, что осталось от сходства с Богом, которое мы сохранили после изгнания из рая. Необходимо изучение праздности. "Её надо развить в искусство, в науку, даже в религию". Ибо "высшая, самая полная жизнь блаженных богов есть чистейшее прозябание". Жизнь растений рассматривается как высшая форма жизни в природе. Вместе с тем Шлегель нападает на "беспокойную деловитость, на экономический принцип просвещения" и т. д.

     Таким образом, уход в "царство идеала", к идеальной деятельности объясняется прежде всего отсутствием реального "дела" в Германии конца XVIII - начала XIX в. Это обстоятельство приводит к тому, что активную сторону познания разрабатывают главным образом идеалисты. Но этот уход вытекает, далее, и из отвращения к мелкой и ничтожной действительности, отрицанием которой является отсутствие всякого действия, "чистейшее прозябание". "Теперешнее небо и теперешняя земля, - говорит Новалис, - прозрачны по своей натуре; это - период практической пользы. Страшный суд будет началом нового, поэтического периода". Пока же романтики обращаются к прошлому: ведь "было время, когда наша страна была покрыта увенчанными башнями красными дворцами" (Поль Меллер). Романтики так же, как и классики, уходят или в "спокойные помещения сердца" (Шиллер), или в средние века, или даже в период дикости. А в реальной жизни они не идут дальше "Войны с филистером" (драма Эйхендорфа). Прав Брандес, говоря, что "выяснение брачного вопроса является почти единственной социальною задачею, которою занимается беллетристика начала XIX века" (исключая "Вильгельма Майстера" Гёте, а до него - романы Руссо).

     Сказанное объясняет нам то, что, во-первых, понятие, или образ, деятельности немецкие философы и поэты исследуют в плане сознания, а не бытия. Во-вторых, что они не понимают активности человека в полной мере, запрещая философии выходить за пределы того, что есть, или даже полностью отрицая её в "чистейшем прозябании". Наконец, этот отрыв идеала от жизни обращает их взор к историческому прошлому.

      Это обращение представляет замечательный во многих отношениях факт, повлиявший на формирование ряда особенностей немецкой классической философии (особенно Шеллинга и Гегеля). Известно, что французы XVIII в. были начисто лишены исторического чутья. Они рассматривали всю предыдущую историю как ряд заблуждений разума, средневековье сводилось для них к обманам духовенства и вообще было лишено всякой закономерности и необходимости. Образное выражение это нашло в толковании религии, против которой просветители особенно энергично боролись. Они восприняли старую легенду "о трёх обманщиках" (Моисей, Христос, Магомет), которые создали мировые религии для одурачивания и угнетения людей. Для просветителей религия - не закономерный результат неразвитости производства и общественных отношений, а козни попов - взгляд, может быть, верный относительно современного им духовенства, но совершенно ложный по отношению к прошлому.

     В Германии впервые намечается интерес к истории, к прошлому, как самоценной реальности. И.Винкельман, автор "Истории искусства древности" (1763), обращается к античности, Вакенродер своими "Фантазиями об искусстве" (1799) - к средним векам. Классики (Винкельман, Гёте и другие) находят идеал красоты в древности, романтики - в легендах и сказаниях средних веков. Благодаря этому история была "реабилитирована" и стала для немцев такой же реальностью, какой для французов была "система природы". Этот интерес к прошлому имел большое значение. Ему обязаны европейцы первыми переводами А.В.Шлегеля Шекспира, Кальдерона и других поэтов эпохи Возрождения; результатом его явились создание сравнительного метода в искусстве (братья Шлегели), сравнительной грамматики (братья Гримм); благодаря романтикам впервые была создана "всемирная литература". Прошлая история оказалась не сплетением заблуждений и обманов, а постепенным развитием разнообразных форм поэзии (например, наивной и сентиментальной у Шиллера, классической и романтической у А.В.Шлегеля), языка и других форм общественной жизни. Отношение к истории, таким образом, у немцев и французов диаметрально противоположно. В своей трагедии "Магомет" Вольтер изображает основателя ислама как обманщика. Напротив, в неоконченной трагедии Гёте "Магомет" он - герой, великий исторический деятель. Исследования Шиллера, Шлегелей и других поэтов подготовили громадный фактический материал, который позволил немецким философам создать стройную концепцию исторического процесса. Шеллинг на основе этих исследований в своей "Системе трансцендентального идеализма" (1800) строит теорию познания как систему исторических "эпох самосознания". А Гегель создаёт свою "Философию истории".

      Большая заслуга в этом принадлежит немецкой литературе и филологии. Ею подготовлены уже целые части гегелевской "Философии духа", например, "Лекций по эстетике", в которых общий ход истории развития искусства через три формы (символическая - классическая - романтическая) имеется уже у Шиллера ("О наивной сентиментальной поэзии") и А.В.Шлегеля ("Лекции по литературе и драматической поэзии", 1801-1811), где даётся чёткое различие античного и современного искусства в "гегелевском" духе, и историческая последовательность - пластика, архитектура, живопись, музыка, танцевальное искусство, поэзия - совпадает, исключая детали, с генезисом эстетических форм в "Лекциях" Гегеля.

      Р.Гайм с восторгом говорит о богатстве содержания "Лекций" Шлегеля, но считает, что издание их излишне после напечатания "Эстетики" Гегеля, которая вобрала в себя всё их положительное содержание. Вообще, благодаря историческим принципам исследования, введенным романтиками и классиками, Гегель смог создать "Философию духа", в которой формы общественного сознания предстали в виде системы последовательных исторически сменяющихся явлений духа, например, искусство - религия - философия, тогда как у французов XVIII в. они образуют конгломерат, сборище по сути не связанных между собой образов мысли и фантазии.

   Сравнение немецкой и французской философии даёт нам объяснение ещё одной важной особенности идеалистической философии Германии. Обращение к прошлому объясняется, как уже сказано, историческими обстоятельствами Германии конца XVIII - начала XIX в. Дело в том, что Гольбах, Гельвеций и другие действовали в эпоху, предшествовавшую буржуазной революции, немецкие философы - во время и после неё. Поэтому первые исследовали главным образом настоящее и будущее общества, которое должно было принести осуществление "государства разума"; вторые же, отчасти напуганные террором якобинцев, отчасти уже убедившись, что на практике "разумное общество" просветителей немногим отличается от просвещённой монархии, - главное внимание уделяют настоящему и прошлому. И это естественно, потому что Гегель и другие были идеологами буржуазии, "будущее" которой осуществилось, стало настоящим в 1789 г. К этому надо добавить застойный характер жизни Германии, и мы поймём, почему немецкие философы, с таким блеском разрабатывавшие диалектический (исторический) метод, в силу отмеченных реальных обстоятельств оконечивают развитие. У Фихте, Шеллинга, Гегеля диалектика на определённой ступени исчерпывает себя. Например, согласно Шеллингу, историческое развитие отличается от природного тем, что оно не достигает точки, когда выходит за пределы самого себя, а совершается бесконечно[29], но в "Системе трансцендентального идеализма" он оконечивает развитие искусством, которое является у него высшей формой "самосознания". Гегель венец исторического развития видит в современности, когда свобода, по его собственному мнению, приобрела в германском мире всеобщий характер, как это видно *из его "Философии истории", а выражением свободы стало право и правовое государство, описанию которых посвящена "Философия права". Это обстоятельство объясняется не только тем, что систему надо было чем-то окончить, но и отмеченными особенностями исторического положения Гегеля и других философов. Классическое выражение это нашло в теории классовой борьбы О.Тьерри, французского историка эпохи реставрации. Тьерри первый начал систематически рассматривать всю историю (особенно новую) как историю классовой борьбы. Но он считал, что она прекращается с победой буржуазии. У Тьерри антагонизм - в прошлом, теперь же - борьбы противоположных классов нет. У Гегеля диалектика также обращена в прошлое, но не в будущее. Исследуя историю и философию, можно легко заметить, что оконечивание развития - общая тенденция мышления, отражающая историческое положение буржуазии. Гегель только выразил её раньше, нежели Тьерри.

     В этой связи уместно сказать несколько слов относительно характеристики гегелевских политических взглядов, связанных с его "Философией права". Известный либеральный историк Р.Гайм в своей книге "Гегель и его время" охарактеризовал Гегеля как идеолога феодальной реакции. Эта оценка, данная Гегелю либеральным буржуа, получила очень большое распространение. Некоторое время и в отечественной философской литературе имела хождение формула, согласно которой гегелевская философия является "аристократической реакцией на французскую буржуазную революцию и французский материализм". Поскольку эта характеристика относится ко всей философской деятельности Гегеля, она должна быть признана неверной. Она абсолютизирует отдельные консервативные стороны его философии. Однако эти черты проявляются в основном в произведениях позднего Гегеля (например, в его "Философии права"); они не составляют отличительных особенностей сочинений "молодого Гегеля", например, его "Феноменологии духа" (1806), "Науки логики" (1812-1816) и пр. В продолжительной философской деятельности немецкого философа можно наблюдать лишь тенденцию к консерватизму в зрелые годы. Гегель, как и другие его выдающиеся современники (вроде Гёте), видели в революции 1789 г. "величественный восход солнца", поворотный пункт истории Нового времени. Гегель остался на всю жизнь верен своей оценке большой исторической значимости данной революции, несмотря на "поправение" своих взглядов в поздние годы.

        Далее, необходимо отличать собственно философские и политические сочинения Гегеля. Если в "Философии права" есть отдельные негативные черты (оправдание монархии, "дедукция дворянства" и т. д.), то этого нельзя сказать о "Феноменологии", "Логике", "Философии искусства", "Истории философии" и т. п. В этих произведениях Гегель как раз и развил диалектический метод. Консервативная система отступает здесь на второй план. Если консервативный характер системы состоит в оконечивании познания, то это находит наиболее резкое выражение в учении Гегеля об абсолютном знании, в частности в "Науке логики" - в "абсолютной идее". Но известно, что параграф об абсолютной идее целиком посвящен изложению принципов диалектического метода. Так же обстоит дело с "аристократической реакцией на французский материализм". Верно, что борьба Гегеля с материализмом французов (и не только французов) имела двойственный характер. Но Гегель боролся с метафизическим, созерцательным материализмом, и эта борьба, несомненно, имела положительное значение.

      Неправильная оценка Гегеля объясняется преимущественно тем обстоятельством, что его система, как и системы Канта, Фихте, Шеллинга, рассматривается наряду с системами Гельвеция, Гольбаха и других французских материалистов. Тем самым оба течения мысли противополагаются, а их особенности фиксируются как проявления специфики буржуазии французской и немецкой в области идеологии. Однако немецкая классическая философия не стоит рядом с французской. Она является более поздней ступенью развития европейской мысли Нового времени. Первая образует философский пролог французской революции, вторая развивается во время и после этой революции. Обе - генетические, исторические ступени развития мысли. Каждая, несмотря на свою "национальную форму" (а отчасти и благодаря ей), имеет не национальное, а общеевропейское значение. Поэтому философия Гегеля возникла вовсе не в противоположность французской революции; наоборот, её революционный метод выразил революционный ритм эпохи, героический период в истории буржуазии.