Договор как вид документа

2. Договоры, основанные на доброй совести.

Данный вид договоров появился в римском праве позднее. Предпосылками  к его появлению было развитие экономики, производственных отношений  и т.д. При толковании законов  и договоров юристы перестали  смотреть только лишь на их буквы, они  стали большее внимание обращать на сам смысл текста договора. Затем  букву признали лишь средством для  выражения мыслей. Вместе с этим в спорах, возникающих из договоров, были допущены ссылки на обстоятельства, которые делали формально правильное требование из договора не заслуживающим  защиты по существу по причине явной  недобросовестности истца. Римские  юристы в таких случаях говорили, что договор истолковывается  по доброй совести; отсюда и сами договоры, допускавшие такое толкование, стали  называться, а вытекающие из них иски. [42, c. 36]

Таким образом, договоры любого вида имели большое значение уже в эпоху Древнего Рима. Начиная с древнеримского права, они были созданы для урегулирования отношений между людьми, между торговцами, между гражданами Рима и перегринами и т.д.

Развитие института договоров в Древнем Риме подталкивалось развитием экономики, хозяйственной жизни, торговли (как внутренней, так и внешней). Первая из трех форм договоров перестала существовать, вторая же и третья развивались, преобразовывались и видоизменялись. Наряду с этими формами договоров появилось много новых его форм.

В Х-ХІ вв. римское право было одним  из источников законодательной деятельности в Европе[33, c. 29]. Развитие товарно-денежных отношений требовало новых правовых форм. В конце ХІ в. в связи с ростом городов, развитием ремесел и торговли начинается распространение римского права в странах Западной Европы, а вместе с этим в деловой практике распространяются и различные виды договоров.

1.2 Оформление и структура дипломатических договоров Древней Руси

В Древней Руси также использовались договоры как вид документа. Но они  носили в основном дипломатический  характер. Например, договоры князей Олега  и Игоря с греками.

Договор Игоря с Греками заключен в 945 г. В этом договоре хотя большею частью повторяется то, что уже сказано в Олеговом, но есть и некоторые изменения и указания на такие стороны тогдашнего русского законодательства, которых не заметно еще в Олеговом договоре. В договоре Олега отсутствуют система и перерывы между статьями. Причина этого заключается в том, что перед договором 911 года был заключен между Русскими и Греками словесный договор 907 года. Договор этот, по всей вероятности, был весьма подробен и заключал в себе условия, касающиеся различных предметов. Быть может, договор этот и был записан, если не в форме трактата, то в византийских хрониках, и мог сохраняться еще в памяти народа, когда был заключен договор Олега. Но, видя нарушение словесного договора, Греки приступили к совершению письменного договора. Вот этим-то и объясняется, почему в договоре Олега не упоминается о некоторых статьях, вошедших в договор Игоря. Итак, договор Игоря полнее, нежели договор Олега.

Заметим касательно статей договора Игоря 945 года. Промежуток времени между 911 и 948 гг. был, само собою разумеется, значительнее, нежели промежуток между 907 и 911 гг. В это время некоторые статьи могли быть нарушены, a с другой стороны и сами Греки увидели новые годы тех условий, которые они заключили с Русскими в 911 году, находясь под влиянием страха. Поэтому, хотя число статей договора и более и самые статьи подробнее, однако смысл их более или менее ограничивающий, сравнительно с договором Олега 911 года. Не разбирая всех статей Игорева договора, как или не относящихся к нашему предмету, или уже известных из договора Олега, мы пересмотрим только то, что указывает на незамеченные прежде стороны русского законодательства и общественного устройства. [38, c. 42]

1-е указание договора Игоря касается значения земщины на Руси. Так, на первой странице договора мы встречаем целый ряд имен послов, отправленных в Грецию для заключения этого договора. Здесь, кроме послов от Игоря, от сына его Святослава, от княгини Ольги, мы встречаем имена послов от Сфандры, жены Улебовой, от какой-то славянки Предславы от знаменитых дружинников и от купцов. Из этого видно, что в заключение договора участвовало все общество, что в делах общественных значение князя было ограничено, и рядом с его властью рука об руку, шла власть земщины.

2-е указание  касается прав и положения  русской женщины. В договоре упоминаются послы от женщин – от Сфандры, жены Улебовой, и от Предславы. Из этого официального указания мы видим, что женщины в тогдашнем русском обществе имели не только семейное, но и чисто гражданское общественное значение. Общество признавало их не только, как членов той, или другой семьи, но и как членов целого общества, до некоторой степени равных мужчинам. В этом указании заключается подтверждение 3-й статьи Олегова договора, в которой значится, что жена могла иметь имущество отдельно от имущества мужа. В договоре Игоря упомянуто, что жена может иметь не только отдельное имущество, но может и распоряжаться им независимо от мужа, потому что послу от Сфандры и от Предславы могли быть не иначе, как по торговым делам; таким образом, мы здесь находим свидетельство не об одних правах по имуществу, но и о правах личных женщины на Руси. Женщины римские и германские всю жизнь были под опекой: незамужние под опекой родителей, замужние под опекой мужа, a вдовы под опекой сыновей. Русские же женщины, напротив, находились под опекой только до выхода в замужество, а вступив в замужество, они освобождались от всякой опеки. Что таким независимым положением пользовались не одни варяжские женщины, но и славянские, видно из того, что в заключение договора участвовал посол от Предславы, конечно, Славянки, что можно заключить по ее имени. Кажется с достоверностью можно сказать, что упоминаемая в договоре Предслава была вдова, ибо об ее муже в договоре ничего не упоминается, тогда как Сфандра прямо названа женою Улеба. A вдова в то время вполне занимала место мужа; мужнин дом становился ее собственностью и назывался именем. Она делалась главою семейства, и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами, как прямой, непосредственный член общины. Это, засвидетельствованное договором, общественное значение русской женщины вполне согласно со взглядом на женщину всего последующего русского законодательства. Так по Русской Правде женщина по смерти мужа делалась главою семьи, так что при ней семье не назначалось ни опекуна, ни попечителя; жена по смерти мужа по своему усмотрению управляла своим и мужниным именьем и по возрасте детей не отдавала в своем управлении никакого отчета. A по законодательству современному Судебникам, жена по смерти мужа принимала на себя и обязанности мужа в отношении к обществу, поскольку они не противоречили ее полу; так вдова даже несла воинскую службу, конечно, не лично, но высылкою в поход определенного (по ее имению) числа вооруженных людей. [25, c. 37]

3-е указание касается значения бояр. Между боярами времен Игоря были такие значительные мужи, что посылали от себя особых послов вместе с княжескими. Так, в договоре упоминаются послы: Улеб от Володислава, Прастень отъ Турда, Либіар от Фаста и др. Между боярами, отправлявшими послов, были и Славяне, как например Володислав. Конечно, мы не можем признать этих бояр чем-нибудь в роде феодальных баронов западной Европы потому что прежде изложенные исследования ясно доказывают, что феодализма у нас не было и не могло быть, но тем не менее нельзя не признать, что старейшие из бояр составляли сильную аристократию, имевшую свое значение независимо от службы князю, ибо если бы значение бояр заключалось в одной службе, то боярские посольства не имели бы значения при посольстве княжеском. В следующем периоде, когда значение бояр было ослаблено влиянием княжеской власти, мы уже не видим особых посольств от бояр, равно как и от других сословий земства. Так, во всех договорных грамотах князей 2-го периода и в подлинных списках посольств московских государей нет нигде и помину об особых послах от бояр.

Нельзя предполагать, чтобы упоминание о боярах было внесено в грамоты первого периода Греками для большего обеспечения договорных условий, ибо, как мы знаем, Греки не имели достаточных сведений о значении бояр на Руси. Доказательством этому может служить так называемый «обрядник греческого двора», составленный императором Константином Порфирородным. В этом обряднике читаем следующее: «К владетелю России посылается грамота за золотою печатью в два солида с следующим титулом: Грамота Константина и Романа, христолюбивых государей римских к князю России». Это была обычная форма, принятая византийским двором в сношениях с русскими князьями, и в этой форме нет и помину о русских боярах, послание титулуется к одному только князю; из этого ясно, что Византийцам не было известно важное значение бояр на Руси. Следовательно, упоминание о боярах в договорах первого периода принадлежит не Византийцам, a самим Русским.

4-е указание касается значения купцов в русском обществе. Из договора видно, что купцы, также как и бояре, участвовали вместе с князем в договорах с Греками и отправляли от себя послов. Это свидетельство указывает на купцов не только, как на особое сословие, но и как на людей, имевших в то время большую силу в обществе. Во 2-м периоде, когда значение их, как и всех других сословий, уменьшилось, они не принимали никакого участия в договорах с иноземными государями. Так, смоленские грамоты, хотя они имели и торговые цели, написаны от имени одного князя без участия смоленских купцов, когда бы по всему следовало быть тут купцам, так как дело главным образом касалось до них и по свидетельству грамоты 1229 года даже первоначально было ведено торговцами или купцами, как прямо сказано в грамоте: «про сей миръ трудилися добрии люди: Рольфо из Кашеня, Божий дворянин и Тумаше Смольнянин, аж бы мир был до века».

5- е указание (находящееся в 1-й ст. и в заключении договора Игоря свидетельствует о веротерпимости, которою отличалось русское общество времен Игоря. В договоре Руссы разделяются на крещеных и не крещеных. В 1-й статье говорится: «И иже помыслить от страны русские разрушити таку любовь и елико их крещение прияли суть, да примуть месть от Бога Вседержителя, а елико их есть не хрещено, да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна». Подобное же указание находится в заключении договора, где говорится, что даже между русскими послами были Христиане. Так, утверждая договор клятвою, русские послы говорят: «Мы же, елико нас хрустился есмы, кляхомся церковью святаго Илии в сборней церкви и предлежащем честным крестом и каратьею... А не крещеная Русь полагают щиты своя и мече под ноги, обруче свое, и прочя оружья, да кленутся о всем, яже тут написана на харатьи сей». Эта статья служит доказательством того, что перед тогдашним русским законом все были равны, к какой бы религии кто ни принадлежал. А это служит сильным подтверждением тому, что русское общество сложилось и развилось под влиянием общинных начал. Община, принимая в свои члены всех без различия, не разбирая того, кто к какому племени принадлежит, очевидно не обращала внимание и на то, кто какую исповедовал веру, ибо при разноплеменности одноверие не представляет необходимого условия для вступления в общество. При одноплеменности же и особенно при родовом устройстве общества разноверие решительно невозможно. [17]

6-е указание свидетельствует о существовании в первом периоде письменных документов, выдававшихся правительством частным лицам. Во 2-й ст. договора говорится о проезжих Грамотах, выдававшихся князем послам и купцам, отправлявшимся в Грецию. В этой статье говорится: «Ныне же князь русский рассудил посылать Грамоты, в которых прописывалось бы, сколько кораблей послать, чтобы Греки по этому знали, с миром ли приходят корабли». Очевидно, это была совершенная новость в тогдашнем русском обществе, ибо при Игоре же, как свидетельствует та же статья договора, вместо грамот употреблялись печати для послов золотые, a для гостей серебряные. Но была ли заимствована эта новость от Греков, мы не знаем, и в договоре не только не сказано, что это сделано по настоянию Греков, но даже прямо говорится противное, т. е. так рассудил сам князь русский. Что же касается до употребления печатей, то это, кажется, было давнишним обычаем Славян, ибо они употреблялись и у Славян Дунайских.

7-е указание, заключающееся в 5-й ст. договора, содержит в себе уголовные законы Игорева времени о разбойниках и ворах. В статье говорится: «ежели кто из Русских покусится отнять что либо силою у наших людей, и ежели успеет в этом, то будет, жестоко наказан, a что взял за то заплатит вдвое, a также и Грек примет ту же казнь, ежели то же сделает с Русским». Эта статья соответствует Русской Правде, где сказано: «за разбойника людие не платят, но вдадят ею и с женою и с детьми на поток и на разграбление». Хотя слова договора «будет жестоко наказан» не определяют собственно в чем должна состоять казнь, слова же Русской Правды «вдарят на поток и на разграбление» более определенны, тем не менее для того и другого закона остается один и тот же смысл — строгое преследование разбойников. Самая же неточность и неопределенность статьи о разбойниках в договоре Игоря произошла оттого, что наказания, определявшиеся разбойникам по законам Греции и Руси, были неодинаковы в частностях. В Греции в то время были в большом ходу и уважении пытки, которых мы не видим ни Руси до XVI в. Но в общих чертах законы о разбойниках в Греции и Руси были одинаковы — и в Греции, и в Руси разбойники наказывались жестоко. Поэтому, обе договаривающиеся стороны и не нашли нужным определять подробно, какому наказанию следует подвергать разбойников, a условились только в одном, чтобы разбойники были жестоко наказываемы, так как требовали тоги вообще законы Греции и Руси: «И то показнен будет по закону гречьскому, по уставу и закону русскому», сказано в договоре. Та же статья договора заключает закон о ворах. Сравнивая закон о ворах по обоим договорам, мы находим, чти в Игорево время этот закон подвергся значительной перемене, вместо римского quadrupli (вчетверо), которое положено по Олегову договору, по Игореву договору вор обязывался платить только вдвое, т.е. возвратить украденную вещь с придачею цены ее, или же, если самая вещь не могла быть возвращена, — отдать двойную цену ее. К этим указаниям Игорева договора об уголовных законах того времени нужно присоединить свидетельство летописи Нестора о том, что в Игорево время назначалась особая вира с разбойников, которая определялась на оружие и на коней князя.

Таким образом, договоры Руси с Византией сыграли очень большую роль в развитии права на Руси. Они способствовали переходу к более совершенным юридическим формам и понятиям. Нормы, сформулированные в этих договорах, затрагивают широкий круг вопросов: это, прежде всего, торговые отношения, нормы международного сотрудничества, уголовного и гражданского права.

Будет большим упущением, если я не отмечу также особое назначение договоров Руси с Византией и  их отличие от современных договоров. Дело в том, что нынешние договоры не создают норм права, а лишь применяют их, в то время как древние договоры имели правотворческую функцию, они формулировали нормы права. И, по мнению многих современных историков и правоведов, нормы, сформулированные в тех договорах, имеют отличную юридическую разработанность, особенно нормы международного права.

Договоры имели огромное культурное значение, т. к. отчасти подготовили принятие Русью христианства.

Древнейшими памятниками  деловой письменности считаются  договоры с Византией, заключенные  в 911 году Олегом, в 945 году Игорем и в 971 году Святославом. Договоры дошли до нашего времени в составе «Повести временных лет» — летописном своде, созданном в Киеве в начале XII века, но включившем в себя более ранние источники. Все договоры были написаны в Византии и представляют собой переводы греческих документов, составленных в соответствии с византийской дипломатической практикой. По мнению Л. П. Якубинского (История древнерусского языка. М., 1953. С. 284), которое, однако, разделяют не все исследователи, «государственным языком Киевской Руси в X в. и, по-видимому, в начале XI в. был… церковнославянский язык. В дальнейшем положение вещей меняется, и древнерусские государственные документы начинают писать на древнерусском, а не на церковнославянском языке».

Русско-византийские договоры являются древнейшими дипломатическими актами древней Руси. Однако детальный анализ показывает, что тексты дипломатического протокола, актовых и юридических формул, сохраненные в древнерусских версиях трех последних договоров (в 907 г. не было, по всей видимости, выработано реального документа с необходимым набором дипломатических атрибутов, но было заключено лишь общее соглашение), являются либо переводами классических византийских канцелярских стереотипов, известных по сохранившимся греческим подлинным актам, либо парафразой памятников византийского права.

Все три текстуально известных  договора дошли до нас в древнерусской  версии, отмеченной некоторыми русизмами, однако все они имеют византийские дипломатические прототипы. Сохранившиеся  тексты являются переводами, сделанными с аутентичных (т.е. обладавших силой  оригинала) копий актов из специальных  копийных книг.