Биография Н.И Костомарова

Основной костомаровской концепцией истории являлось признание у  всех

народов “федеративных начал”, из которых должна была сложиться

федерация. Поэтому он придавал большое  значение изучению

“удельно-вечевого мира” и видел  в этом “важнейшую подмогу для  уразумения

настоящего”, более того — для  “практических целей и в настоящем, и в

будущем”. С классовой точки  зрения костомаровская федералистическая

концепция идейно обосновывала борьбу за буржуазную республику или

федерацию таких республик.

Н. И. Костомаров рассматривал Древнюю  Русь не как федерацию, сложившуюся

в политическое государство, а с  наличием “федеративных начал”, из

которых могла бы при определенных условиях сложиться федерация. Можно  ли

ручаться, замечал ученый, за совершенную  прочность и незыблемую крепость

новейших таких федераций, на которые  указывают в опровержение нам, когда

мы прилагаем этот термин к русской  истории “удельно-вечевого уклада”,

“История Америки, — писал он, — не только Южной, но и Северной,

Соединенных Штатов, достаточно дает отрицательный ответ. По мнению. Н.

И. Костомарова, коварство и насилие  будут в государственных отношениях

до тех пор, пока люди не додумаются устроить свое общество “на иных

началах”.

В начале 1875 г. Н. И. Костомаров тяжело заболел. В это время скончалась

его мать Татьяна Петровна. После  смерти матери, творческую деятельность

историка поддерживала А. Л. Костомарова, обвенчавшаяся с ним 9 мая 1875

г.. В воспоминаниях о Н. И. Костомарове  довольно часто встречаем

замечания по поводу того, что чем  крупнее, импозантнее были события  и

явления конца 70-х — начала 80-х  годов, тем упорнее он углублялся в

изучение исторического прошлого, полагая, что, “не уразумев настоящим

образом этого прошлого, нельзя уразуметь  и настоящего”.

Лето 1883 г. Н. И. Костомаров провел на Украине. Состояние его здоровья

резко ухудшилось, но, несмотря на это, зиму он работал в архиве. Весной

1884 г. Историк снова покинул  Петербург и уехал на Украину,  его мечтой

было окончить жизнь в Киеве. По возвращению в Петербург осенью Н. И.

Костомарова уже почти не оставляла  болезнь, но он трудился, подготовил к

печати “Семейный быт в произведениях  южнорусского народного песенного

творчества”, а также все необходимые  материалы для монографии о М. В.

Ломоносове, начал писать исторический очерк из времен бироновщины,

которому суждено было остаться незаконченным.

В марте 1885 г. Н. И. Костомаров высказал пожелание еще раз увидеть

картину И. Е. Репина “Иван Грозный  и его сын Иван”, в которой, по его

мнению, художественно воспроизведен  характер этой исторической личности.

В выставочный зал историка внесли на руках и усадили в кресло. По

воспоминанию А. Л. Костомаровой, на вопрос находившегося в то время  в

зале И. Е. Репина: “Какого мнения вы об этой картине, Николай Иванович?”

— он ответил: ”Да вот такого, что  не хотел умереть, не взглянувши еще

раз! А я уже был здесь недавно”.

7 апреля 1885 г. Н. И. Костомаров  умер в Петербурге в доме  №4 на

Васильевском острове, в своей  квартире, долгое время являвшейся местом

встреч многих передовых деятелей науки, культуры и искусства.

(2 вопрос) В нашей русской истории царствование царя Ивана Васильевича Грозного, обнимающее половину лет, составляющих XVI столетие, есть одна из самых важных и достойных особого исследования эпох. Оно важно как по расширению русской территории, так и по крупным и знаменательным событиям и изменениям во внутренней жизни. Много было совершено в этот полувековой период славного, светлого и великого по своим последствиям, но еще более мрачного, кровавого и отвратительного. Понятно, что при таком противоположном качестве многих важных явлений характер главного деятеля - царя Ивана Васильевича представлялся загадочным; уяснить и определить его было немаловажною задачею отечественной истории, а это было возможно только при разнообразном изучении как былевой, так и бытовой стороны того века, к которому принадлежал царь Иван Васильевич. К счастию, Карамзин именно на этой части русской истории показал всю силу своего таланта, более чем на всякой другой, и с замечательною верностью угадал характер этой личности; оставалось доканчивать начатый им мастерский очерк и, при помощи новых данных и при дальнейшей разработке источников, сообщать ему более телесности, красок и жизни, а в некоторых случаях и поправлять допущенные историографом неверные черты, касающиеся, впрочем, большею частью подробностей. Но историки наши и исследователи не удовольствовались намеченным путем и стали пролагать пути иные, находя взгляд Карамзина неверным и образ царя Ивана Васильевича, им первоначально обрисованный, не соответствующим действительности. Само собою разумеется, что разнообразные мнения и противоречия во взглядах бывают полезны для установления, посредством борьбы между ними, правильных взглядов; поэтому и различные мнения о личности царя Ивана Васильевича не принесут вреда русской истории, даже и тогда, когда бы нам пришлось, предав их по рассмотрении полному забвению, возвратиться к Карамзину и разрабатывать эпоху Грозного, руководствуясь основными началами его взгляда.

Пред нами "Несколько слов по поводу поэтических воспроизведений  характера Иоанна Грозного", подписанных  именем К.Н. Бестужева-Рюмина, профессора Санкт-петербургского университета. Эти "Несколько слов" были сказаны  в заседании славянского благотворительного комитета и напечатаны в мартовской книжке "Зари". Здесь воздается  похвала "великолепному рассказу о завоевании Сибири Ермаком", который "года два тому назад в одном  из собраний читал А.Н. Майков", заявляется желание, чтоб этот поэт представил в  поэтических образах всю эпоху  Грозного, и в противоположность  этому поэту говорится о другом поэте в таких выражениях:

"Другой поэт вывел нам  царя Ивана Васильевича Грозного  таким, каким он его себе  представляет, и мне кажется, что  выведенное им лицо недостаточно  соответствует настоящему лицу; это тем прискорбнее, что вред, производимый впечатлением поэтического  произведения, должен быть весьма  силен".

Хотя этот другой поэт и не назван по имени, но для всякого слишком  ясно, что дело идет об А.К. Толстом, авторе трагедии "Смерть Грозного". Мы до сих пор убеждены, что главнейшее достоинство этого произведения именно и состоит в замечательной  верности характера царя Ивана, в  том, что выведенное лицо достаточно соответствует настоящему лицу. Чем  же именно недовольны в произведении Толстого? "Тем, говорят нам, что  пред нами является коварный тиран, самолюбивый  и самовластный деспот, и более  ничего". В противность этому  хотят возвысить царя Ивана Васильевича  в образ великого человека, поставить  его почти в уровень с Петром. "Если, говорят нам, перед нами стоят два человека с одинаковым характером, с одинаковыми целями, с одинаковыми почти средствами для достижения их за изменением только некоторых несущественных обстоятельств, то мы обыкновенно отдаем преимущество, венчаем лаврами того, который  одержал полную победу; мы видим  человека, достигшего последних результатов, видим торжество блистательное - унижение соседнего государства, стоявшего  прежде на первом плане на всем Севере, - мы видим полное достижение цели и  видим его торжественно сходящим с своего поприща. Мы говорим: вот  великий человек! Обращаясь к  другому, мы видим, что цели были те же, но не было того торжества, и говорим: этот не был великим человеком! Будем  ли мы правы? Если мы будем называть великим человеком только того, кто, идя к цели, при известном положении  дел выбирает средства, действительно  соответствующие этой цели, тогда  мы будем совершенно правы; но действительно  ли всегда можно, с имеющимися под  рукою средствами, достигнуть желаемой цели, и неужели человек, ранее  другого стремившийся к известной  цели, но не имевший под руками средств  для ее достижения, не заслуживает  если не венчания лаврами, то, по крайней  мере, нашего участия, нашего внимательного  изучения? В таком положении мы стоим перед двумя нашими великими историческими лицами: перед Петром Великим и Иоанном Васильевичем Грозным. Оба они одного хотели, к  одному стремились; но один имел Полтаву  и Ништатский мир, другой же имел мир  на Киверовой горке и проч.

Прежде всего нужно уяснить  себе, что следует называть великим, что действительно достойно этого  названия. Нам кажется, следует строго отличать великое от крупного. Победы, кровопролития, разорения, унижения соседних государств для возвышения своего - явления крупные, громкие, но сами по себе невеликие. Сочувственное название великого должно давать только тому, что способствует благосостоянию человеческого рода, его умственному развитию и нравственному достоинству. Тот только великий человек, кто действовал с этими целями и достигал их удачным, сознательными выбором надлежащих средств. Относительная степень исторического величия может быть определена как суммою добра, принесенного человечеству, так и уменьем находить для своих целей и пути средства, преодолевать препятствия и, наконец, пользоваться своими успехами. Если историк называет человека великим только тогда, когда видит за ним успех, и настолько признает за ним величия, насколько деятельность его была плодотворна, - историк вполне прав; это, без сомнения, не лишает его права на сочувствие к тем, которые имели хорошие цели, но не могли или не умели найти средств и путей к их выполнению; нужно только при этом быть уверенным, что действительно такие цели существовали.

Таким образом, мы имеем полное право  питать сочувствие к тому испанцу, который  в XII столетии, в Барцелоне, показывал  первую попытку к устроению парового судна и до некоторой степени  исполнил свою идею, хотя не можем придать  ему одинаковое историческое величие  с Уаттом и Фультоном, потому что  это была бы историческая ложь. Но в  таком ли отношении стоит царь Иван Васильевич к царю Петру Алексеевичу? Нас именно в этом хотят уверить. Чем же? Указывают на такого рода сходство в действиях того и другого: Иван в XVI столетии стремился завоевать  Ливонию, а Петр в XVIII. Петру удалось; Ивану не удалось, потому что было еще рано. Вот что значит сопоставлять одни внешние признаки: на подобном сходстве можно выводить в истории  бог знает какие произвольные заключения.

С нашей точки зрения, и удачное  завоевание Ливонии Петром Великим  совсем не великое дело само по себе, и за подобные дела мы бы и самому Петру не дали названия великого человека, если бы не видели за ним действительно  великих намерений и деяний, клонившихся  к полезным для народа преобразованиям  и к расширению его благосостояния. За Иваном Васильевичем мы не знаем  таких целей, и нам не указывают  ничего подобного, кроме попытки  завоевания Ливонии. Но ведь нужно еще  доказать, что у него при этой попытке были действительно намерения  и планы, сколько-нибудь подобные преобразовательным намерениям Петра. Нет ничего ошибочнее  и поверхностнее взгляда тех  историков, которые, не вдаваясь в исходы явлений, без дальних рассуждений  готовы приписывать все, совершенное  в монархическом государстве, сидевшим тогда на престоле государям, довольствуясь  как будто только тем, что их именем производились все дела. Этак можно  все деяния Ришелье при Людовике XIII и деяния Мазарини в малолетство  Людовика XIV приписывать тем лицам, которые носили в то время титул  французских королей. Сколько примеров встречаем мы в истории, когда  на престоле находился младенец, между  тем все делалось его именем и  носило вид, как будто бы все исходило от него и зависело от его благоусмотрения  и воли. Руководствуясь официальными источниками, можно и в самом  деле приписывать государственные  дела младенцу или же слабоумному, который, как известно, попавши, по слепому  случаю рождения, на престол, нуждается  в опеке, как и младенец. Всякий признает ошибочность такого рода обращения  с историею, а между тем этому  упреку справедливо подвергаться могут, в известной степени, историки, которые  станут приписывать царю Ивану Васильевичу  все дела, совершенные в его  царствование, хотя бы даже и со времени  его совершеннолетия.

История Карамзина приводит читателя к такому заключению, что царствование Грозного, с того времени, когда он уже сколько-нибудь мог иметь  влияние на ход событий собственною  волею, разбивается на три части. Сперва, испорченный в детстве  воспитанием, этот царь, достигши юношеского возраста, является с признаками своевольства, разврата и жестокости, потом он попадает под влияние Сильвестра, Адашева и кружка умных бояр; тогда  творятся великие дела, правление  государством показывает признаки политической мудрости и попечения о нравственном и материальном благосостоянии народа; но потом Иван свергает с себя власть своих опекунов и является необузданным, кровожадным, трусливым и развратным тираном. Новые историки приписыват самодеятельности царя Ивана Васильевича  все хорошее, совершенное во втором из периодов или частей своего царствования со времени совершеннолетия, и хотят  представить в более светлом  виде третий период.

Во всем капитальная ошибка.

Изучая характер личности царя Ивана  Васильевича, мы сомневаемся, чтоб он когда-нибудь действовал самостоятельно, и думаем, что этот государь всю жизнь находился  под влиянием то тех, то других, как  это бывало, большею частию, с  подобными ему тиранами (причем очень  часто оказывать влияние на тирана было вернейшим средством быть от него со временем замученным). Но по отношению  к третьему периоду его царствования, со времени так называемой перемены, происшедшей будто бы в его  характере по смерти Анастасии, мы должны будем нашу мысль доказывать наблюдениями над фактами и проявлениями характера  Ивана Васильевича в разных положениях его жизни, тогда как по отношению  ко второму периоду нам не нужно  даже и этого труда, потому что  есть данные, вполне несомненные, доказывающие отсутствие самостоятельности Ивана  Васильевича в это время. Излагать все это подробно и доказывать - значило бы повторять то, что  уже было однажды высказано нами в печати*. Здесь считаем не излишним напомнить только то, что составляет главную и основную тему наших  доказательств: царь Иван Васильевич в  письмах своих к Курбскому  сознавался сам, что он находился  под опекою Сильвестра и его кружка до такой степени, что все дела совершались не только не по его  указанию, но часто против его желания. Это сознание царя подтверждает истину того, что говорит о том же Курбский, как и вообще доверие наше к  Курбскому увеличивается оттого, что Иван Васильевич не отвергает  фактической действительности того, что говорит Курбский, а только представляет в ином свете. Таким  образом, несомненно, что дела, составляющие славу царствования Ивана до падения  Сильвестра, исходили от этого последнего и от людей его кружка, тогдашних  советников царя, истинных правителей государства. Только Ливонская война, предпринятая уже тогда, когда Иван Васильевич стал чувствовать тягость  опеки над собою и поддавался влиянию иных советников, была не их делом. Тут-то возникла размолвка царя со своими опекунами. Новые историки наши по этому поводу берут сторону  царя. "Что это были за люди? - говорят  они: представляли ли эти люди собою  более широкий политический идеал, чем идеал Грозного? Этих людей  мы знаем отчасти, мы знаем, что в  политическом отношении они были против Ливонской войны, а за войну  с Крымом, с татарами, т.е. за продолжение  старого... Когда царь Иван Васильевич Грозный говорил: я хочу завоевать  Лифляндию, хочу утвердиться на берегах  Балтийского моря, ему отвечали на это самые близкие советники, которых мы до сих пор не отвыкли  называть лучшими его внушителями  и относить к лучшим людям своего времени, Сильвестр и Адашев: зачем  идти туда, не лучше ли завоевать Крым, идти по старому пути". Так смотрят новые историки.