Асасины - легенды и реальность

Для упоминания о Рае в  отчете Бурхарда имелись и другие причины. Они были связаны с историческими  событиями того периода. Сирию Бурхард  посетил в 1175 году, всего через  несколько лет после провозглашения в низаритской общине кийама, или  Воскресения. Введение этой доктрины, объявленное в 1164 году в Персии, было вскоре поддержано и общиной Синана в Сирии. Мусульманские источники  упоминают, что в 1176 году последнему пришлось разбираться с группой  сирийских низаритов, неверно истолковавших  учение кийама как легитимацию распущенности. Такого рода эксцессы объясняют причины  обвинений низаритов их мусульманскими оппонентами в преступлениях  против религиозного закона и нравственности. Следы таких обвинений, сохранившиеся  в трудах ряда сирийских историков, нашли отражение и в отчете Бурхарда, утверждавшего, что «хейссессини» (низариты) «жили без закона, вопреки  установлениям сарацин ели свинину  и считали женщин общим достоянием». Схожие упреки приведены и в отчете Гийома Тирского. Всё это показывает, что к 1170-м годам мусульмане (не-исмаилиты) ставили в вину сирийским низаритам  следование обычаям, ошибочно связываемым  с кийама. Отсюда ясно, что в самом  начале периода, последовавшего за кийама, подобные претензии были распространены достаточно широко. В силу этого  они могли привлечь внимание Бурхарда во время его краткого пребывания в Сирии. 
В столь же извращенной подаче посол Фридриха I, как кажется, воспринял и еще одно из центральных положений доктрины кийама, проповедовавшейся тогда среди сирийских низаритов. Как было указано, воскрешение в Судный день {кийама) толковалось ими в духовном аспекте на основе известного исмаилитского принципа эзотерической интерпретации. Провозглашалось, что лишь низариты — как единственная община истинно верующих в правомочного имама эпохи — были способны воспринять духовную реальность и подлинную суть всех религий. Потому отныне Рай был дарован им в этом мире, т. е. при жизни. Иными словами, в отличие от других религиозных сообществ, как мусульманских, так и немусульманских, низариты всей общиной коллективно вступили в Рай, а сам их да 'ва подразумевал призыв к спасению в Раю. Бурхард, должно быть, слышал о важном для низаритов термине «рай», и это давало ему основания включить описание этой части вышнего мира в свой отчет как представления, играющего ключевую роль. Подобно другим Средневековым европейцам, превратно истолковавшим ислам, Бурхард, возможно, был знаком с распространенными в то время в христианских кругах взглядами о «чувственной» природе Рая, обетованного мусульманам. Латинский перевод Корана 1143 года уже открыл Европе описание исламского Рая. А Педро де Альфонсо и 
другие авторы XII века основательно прошлись по теме гедонических удовольствий в исламском «райском саду», чтобы доказать, что ислам не является подлинно духовной религией и потому не может быть соотнесен с христианством. Со временем европейские представления об исламском Рае, зиждящиеся на коранических образах, вошли в корпус легенд об ассасинах. Их кульминацией стало подробное описание низаритского «райского сада» в исполнении Марко Поло.

Важно также заметить, что  в отчете Бурхарда дефиниция «рай»  используется в мифическом и в  значительной мере метафизическом плане, поскольку доступ в небесные пределы  контролировался исключительно  низаритским вождем (автор не привел никаких объяснений на сей счет). В силу этого владыка низаритов  представал сверхчеловеком. Его боялись  и ему были послушны фида'и. Их поведение  смахивало на кораническое описание поведения верующего перед Богом. Удивляться тут нечему, поскольку  Бурхард, желая пролить свет на природу  сверхъестественной власти низаритского повелителя, изыскивал объяснение вызывавшему  недоумение повиновению фида'и. В  этой связи следует вспомнить, что  упоминаемый Бурхардом исмаилитский лидер, Рашид ад-Дин Синан, и в  самом деле имел абсолютную власть и благоговейно почитался своей  общиной. Это становится еще более  ощутимым в отчете современника андалусского путешественника Ибн Джубайра, незадолго  до смерти в 1184 году проследовавшего  через Сирию ¹⁷. В агиографии некоего низаритского автора XVI века, известного как Абу Фирас, Синан предстает как святой, героическая личность, ему приписываются чудотворные деяния ¹⁸. Описание невероятных способностей и деяний Синана оставили и отдельные суннитские авторы мамлюкского периода. Судя по всему, информацию они черпали из устного предания ¹⁹. Все эти сообщения дают более рельефное представление о Синане как популярной фигуре. Такая репутация сложилась в Сирии еще при его жизни и нашла отражение, хотя и в искаженном виде, в современном этим событиям отчете Бурхарда. 
«Легенда о рае», пусть и в зачаточном состоянии, уже присутствует в отчете Бурхарда. С тех пор она стала непременной составляющей мифов об ассасинах. В соответствии с общим направлением развития этих фантазий в ранний период их формирования — интенсивной гиперболизации — «легенда о рае» явилась образчиком серьезнейших искажений подлинных представлений низаритов о рае. Исходя из более или менее адекватного представления чаяний общины об обретении Рая Небесного, сюжет вырождается в свою крайность — жажду чувственных плотских удовольствий земного райского сада, тайно созданного низаритским вождем для имитации блаженств Рая обетованного. 
Отчет Бурхарда о наборе и подготовке фида'и содержит также и ядро другой легенды, которая была воспринята, адаптирована и модифицирована последующими поколениями европейских писателей. Таким образом, к 1175 году сложились все условия для укоренения в сознании крестоносцев легенд об ассасинах и вхождения этих сказок в 
европейские источники. Сам же отчет Бурхарда, вхождения в дипломатический отчет императору Фридриху I, был доступен в Германии уже к концу 1170-х годов; его активно читали и использовали североевропейские авторы и прежде всего Арнольд Любекский. 
Почти каждый европейский автор, писавший об ассасинах после Бурхарда, повторяя с небольшими отступлениями содержание его отчета, добавлял к подробностям о наборе и обучении фида'и что-то от себя. Каждый стремился по возможности красочнее изобразить своеобразные методы Старца Горы, который для получения контроля над фида'и искусно сочетал обучение с психологической обработкой, основанной на обещании Рая. Как уже указывалось, исключением из этого писательского ряда стал Гийом Тирский, не отличившийся вкладом в формирование мифа об ассасинах. Все же остальные европейские источники конца XII и XIII века, включая старофранцузское продолжение «Истории» Гийома Тирского, с небольшими вариациями утверждали, что Старец Горы набирал своих фида'и в нежном возрасте, иногда силой отбирая их у родителей, после чего детей обучали у него в доме, дворце или в некоем отдаленном месте, где он соблазнял их обещаниями блаженств Рая 20. В этой связи особенно важным представляется описание Жака де Витри (1216—1228 гг.), епископа Акры, фактически дальнейшее развитие легенды об ассасинах.

Он пишет:

Старец Горы, их повелитель, требует, чтобы мальчики этого народа доставлялись в тайные и дающие отдохновение места (locis secretis et delectabilibus), где он их усердно  тренирует и обучает различным языкам, засылает в различные края с кинжалами ц приказывает уничтожать великих людей из христиан, равно как и из сарацин <...> суля за исполнение своих приказаний вкушение блаженств без конца и удовольствий в раю после смерти (in paradiso post mortem), даже больших, чем те, что уже испытаны ими. Если их постигнет смерть при исполнении акта послушания, они будут причислены общиной к мученикам и займут место среди их святых, станут почитаться с величайшим благоговением. А их родители получат множество даров от Наставника, именуемого Старцем (Senex). <„> Вот почему эти несчастные и одураченные отроки <...> отдаются своей смертельной миссии с такой радостью и удовольствием ²¹.

Как уже говорилось, после  Гийома Тирского Жак де Витри был  лучше других западных наблюдателей осведомлен о ходе дел у мусульман  на Латинском Востоке. Его отчет  об исмаилитах низаритах опирался в  основном на более ранний отчет Гийома. Однако он присовокупил ряд собственных  «украшений». В любом случае, отчет  Жака де Витри, созданный в первой половине XIII века, независим от очерка Бурхарда. Если же оценивать «легендарную»  составляющую отчета, то он находится  где-то посередине между взвешенным описанием архиепископа Тира и разгулявшимся  воображением Бурхарда. В отличие  от Гийома, Жак де Витри, как кажется, охотно поддается влиянию рассказов  и историй, которые он слышал на местах. Но, в отличие от Бурхарда, в его отчете значительно более ясно и аккуратно освещены основные положения верований современных ему низаритов и их фида'и. Так, Жак верно подмечает, что для низаритов «всякий, даже самый незначительный акт послушания и повиновения, выказанный по отношению к их владыке, будет вознагражден в жизни вечной» и что не вернувшиеся с задания фида'и будут причислены общиной к мученикам и станут почитаться с величайшим почтением.

Жак де Витри высказался и по вопросу подготовки фида'и, сведения о чем он почерпнул, по-видимому, из местных слухов. Однако он опускает многие интригующие подробности, содержащиеся в отчете Бурхарда, косвенно свидетельствуя тем самым, что не стал слепо доверяться тамошним информаторам. Как и франкские  писатели до него, за исключением Гийома Тирского, Жак де Витри дал объяснение повиновению фида'и надеждой на обретение  ими Рая в загробной жизни. Следует также подчеркнуть, что  корнями такое увязывание уходит в подлинные верования низаритов. Эта взаимообусловленность отмечается во всех западных отчетах о низаритах  — от Бурхарда до Марко Поло. Лишь Гийом Тирский и Титмар — германский путешественник, посетивший Святую Землю  в первые десятилетия XIII века, современник  Жака де Витри, — не указали на связь  повиновения фида'и с Раем. Титмар лишь сообщил, что ассасины пожизненно вверяли себя своему господину  ²². Более того, в западных отчетах, составленных до Марко Поло, отсутствуют указания на какую бы то ни было причинно-следственную связь между местом прохождения подготовки фида'и и небесным Раем, радостей которого они жаждали. 
Рассказ Жака де Витри имеет еще одно поистине знаменательное отличие от всех других сочинений до Марко Поло. Он первым из западных авторов назвал места подготовки фида'и «тайными и восхитительными» («locis secretis et delectabilibus»), как бы предвосхищая земные «тайные райские сады», рожденные фантазией венецианца. Жак имел в виду, что в ходе обучения будущие фида'и имели возможность получать известные удовольствия, которые должны были подвигнуть их приложить все силы к стяжанию обещанных им в качестве высшей награды великих наслаждений мира иного. Однако Жак не утруждал себя деталями описания этих заветных уголков, голословно и безосновательно названных им «тайными и восхитительными». Не дал он описания и радостей, которыми будущие фида'и предположительно наслаждались в процессе обучения. Вполне возможно, что подобные рассуждения и инсинуации получили развитие на базе непонимания или извращенных пустыми фантазиями местных слухов, курсировавших в то время среди крестоносцев на Латинском Востоке. Добавим, что в пору своего длительного служения на посту в Акре, в близком соседстве к территориям низаритов в Сирии, Жак де Витри мог слышать о садах и подземных водных каналах Масйафа, Кадмуса, Кахфа и других низаритских крепостей Сирии. В отчете он говорит об укрепленных замках местных низаритов, «окруженных плодородными долинами, где изобильно произрастают плоды и зерновые, что позволяет им жить восхитительно, себе в удовольствие». 
Известно, что Хасан Саббах посадил множество деревьев в долине Аламута, развивал там системы орошения и культивации земли. Предприняв те же меры, его будущий наследник Бузург-Уммид совершенно изменил Ламассар, превратив за время своего продолжительного правления этот замок северной Персии в «восхитительное место». Другие низаритские вожди, включая и Синана в Сирии, также занимались благоустройством своих владений, окружая низаритские крепости прекрасными зелеными рощами и возделанными полями, дававшими высокие урожаи, что превращало эти цитадели в независимые анклавы с возможностью выживания даже в условиях длительных осад. В то же время возможно, что под «тайными и восхитительными местами» Жак подразумевал сами низаритские замки. Как бы то ни было, для него эти восхитительные места наслаждений были недвусмысленно отделены от небесного Рая, обещанного фида'и в награду за их повиновение. Как и в других отчетах, поведение фида'и здесь также мотивировано их желанием попасть в метафизический, потусторонний Рай, а дающие «усладу» места подготовки служат лишь тому, чтобы позволить хоть в малой мере вкусить тех удовольствий, что ожидают в грядущей жизни. Вот почему Жак де Витри разъясняет, что наслаждения мира иного, ожидаемые фида'и, превзойдут все те радости, что фида'и уже вкусили в этом мире в ходе подготовки. По мнению Жака, отличному от представленного в повествовании Марко Поло, повиновение фида'и объяснялось не их жаждой вернуться в места, где они испытали подобную радость и наслаждение, т. е. в «сад», а скорее это было ожидание блаженств небесного Рая, и именно потому фида'и были готовы к самопожертвованию.

Таким образом, в основных положениях отчет Жака де Витри оказывался много более точным и достоверным  изложением реальных ни-заритских воззрений, нежели те, что передал значительно  менее информированный Бурхард. Кроме того, низаритский вождь  в описании Жака вовсе не сверхчеловек, хотя он и представлен деятелем, вводящим подданных в заблуждение. Жак де Витри сделал важный вклад  в развитие легенды об ассасинах, поскольку ввел понятие «тайных  и восхитительных мест». Сделав это, он наметил, хотя весьма предварительно и неполно, черты Старца Горы, хозяина  земного тайного «райского сада», додуманного и описанного Марко  Поло. Архиепископа Акры можно поэтому  смело рассматривать как одного из первых «пропагандистов» легенд об ассасинах, а его описание — считать  важной вехой раннего этапа формирования корпуса.

Следующим шагом в конструировании  мифа об ассасинах стал отчет Арнольда Любекского (ум. 1212) — германского  историка, составившего свою «Хронику»  до 1210 года как продолжение «Славянской  хроники» Гельмольда из Бозау. Упоминая об убийстве в 1192 году Конрада Монферратского, Арнольд предлагает собственный портрет ассасинов [хейссессин). Следует напомнить, что он имел доступ к отчету своего современника и соотечественника Бурхарда Страсбургского и использовал его как один из источников. Однако на Латинском Востоке, который, как кажется, Арнольд посетил в 1172 году, у него были и собственные информанты, передававшие сведения изустно. 
Предваряя свой текст замечанием, что слышанное им о Старце может показаться нелепым (ridiculosum), рассеивая сомнения насчет надежности своих осведомителей, Арнольд Любекский сообщает:

<...> этот Старец своим волшебством  так заворожил подданных, что  они не поклоняются и не  верят в иных богов, кроме  него самого. Удивительным образом  он соблазняет их такими надеждами  и упованиями, посулами таких  вечных наслаждений и радостей, что они предпочитают скорее  умереть, нежели оставаться в  живых. Многие из них, взойдя  на высокую стену, прыгают вниз  по его кивку или команде,  их черепа разбиваются вдребезги,  и они умирают жалкой и ужасной  смертью. Самым благословенным, как он утверждает, окажется тот, кто прольет кровь человека и в награду за оное деяние сам расстанется с жизнью. Когда один из них изберет такой путь и решится убить кого-либо, применив свои навыки, и следом погибнуть в отместку за содеянное, Старец сам вручает такому кинжал, так сказать, освященный для этой миссии. Затем Старец одурманивает сего человека неким напитком, и тот впадает в экстаз и забвение. Магия Старца позволяет пробудить у адепта фантастические видения, грезы, полные услад или, скорее, мишуры, и обещает вечное обладание этими радостями в награду за совершение порученного деяния ²³. 
 
Рассказ Арнольда Любекского важен в нескольких отношениях. Во-первых, косвенным указанием на его собственные сомнения по поводу достоверности поступивших ему сведений. Подчеркивая надежность своих источников, Арнольд удостоверял, что реалистичность рассказываемого в легендах об ассасинах не подвергалась сомнению крестоносцами, что, естественно, способствовало последующей разработке и активному распространению этих выдумок в средневековой Европе. Во-вторых, что значительно более существенно, его «Хроника» — по-видимому, самый ранний западный источник, в котором упоминается без каких-либо объяснений дурманящий напиток, подаваемый фида'и Старцем. Это первое утверждение новой легенды, которая может быть обозначена как «легенда о гашише», а составляющие ее элементы — первые шаги утверждения нового мифа, позднее воспринятого Марко Поло и другими западными авторами. Появление этой легенды о видениях и грезах фида'и в состоянии наркотического опьянения было, судя по всему, спровоцировано самим говорящим за себя обозначением — производным слова «гашиш». Напомним, что данное именование использовалось в то же время мусульманскими оппонентами сирийских низаритов в качестве их уничижительного обозначения. Именно на таком буквальном толковании термина строились доказательства употребления низаритами гашиша. В-третьих, отчет Арнольда развивал сюжетную линию «легенд о рае»: фида'и получают возможность насладиться дарами небесного Рая под воздействием галлюцинаций, инициированных в этом мире. 
В сравнении с отчетами Бурхарда и Жака де Витри, описание Арнольда Любекского уводит читателя несравненно дальше от действительности. Как и другие франкские авторы, он представляет Старца низаритов ловким интриганом и манипулятором побуждениями фида'и, а его действия квалифицирует как происки вождя, хитроумно заставляющего доверчивых фида'и повиноваться ему в обмен на обещания райских блаженств в будущей жизни. Однако в изложении Арнольда обман Старца приобретает новые, более зловещие черты, поскольку, вызывая у адептов под двойным действием — наркотика и магической силы Старца — иллюзию райского наслаждения, дьявольски побуждает их к самопожертвованию. Так, воздаяние в мире ином, ожидаемое фида'и в соответствии с постулатами их веры, приобрело в изложении Арнольда земное измерение. Именно из его текста стало известно, что фида'и при жизни получают опыт пребывания в Раю с его наслаждениями и что достигается это посредством наркотических грез. Арнольд меж тем дает лишь краткое описание конкретных образчиков радостей земного «райского сада», устроенного Старцем исключительно с целью получения этих удовольствий. Иной поворот «легенды о рае», схематично намеченной в описании Жака де Витри, уже в полном объеме был осуществлен Марко Поло.

В описании Арнольда намечена и еще одна линия развития мифологии  об ассасинах — «легенда о смертельном  прыжке». Этот особенно впечатляющий рассказ  о том, как низаритские фида'и  ради демонстрации преданности и  устрашения врагов, не колеблясь, бросались  с высокой башни или стены  по комйнде предводителя, приводился с небольшими отступлениями во многих европейских источниках средних  веков. Впервые он был упомянут в  составленном по-старофранцузски продолжении  хроники Гийома Тирского, в связи  с описанием визита в 1194 году Анри Шампанского, недавно унаследовавшего  от Конрада Монферратского трон Латинского королевства, к Старцу Горы ²⁴. В этом эпизоде говорится, что низаритский вождь продемонстрировал самопожертвование своих адептов в присутствии Анри для того, чтобы франк воочию убедился, сколь опасно вынашивать тайные замыслы против исмаилит-ской общины. К концу XIII века эта легенда обрела невероятную популярность в Европе. Так, например, она попала в латинскую историю Марино Санудо — венецианского историка, несколько раз совершавшего путешествия на Восток ив 1321 году представившего свои труды Папе Иоанну XXII (1316—1334 гг.). Называя низаритского лидера Rex Arsasidarum, Марино относит демонстрацию смертельного самопожертвования, предположительно проведенную в присутствии Анри Шампанского, к 1193 году ²⁵. В некоторых версиях этой легенды, включая вариант из знаменитого итальянского сборника «Сто древних новелл» («Новеллино»; новелла С [«О том, как император Фридрих пошел на гору Старца»]), Анри Шампанского — выступающего в роли европейского сановника, в чьем присутствии Старец (// Veglio) демонстрирует абсолютное послушание своих фида'и ²⁶, — заменяет германский император Фридрих П.

Арнольд Любекский подает этот сюжет как способ изъявления верности, практикуемый низаритской  общиной.

Однако имеется некоторое  сомнение, что демонстрация подобного  прыжка со смертельным исходом проходила  в присутствии Анри Шампанского  или какого-либо другого европейца. По-видимому, эта легенда тесно  связана с историей о гашише, поскольку  предполагается, что под действием  наркотика фида'и должны совершать  смертельные прыжки с еще большей  готовностью. В любом случае, Арнольд, не упоминающий европейского вельможу в своей версии, как кажется, передал  эту легенду наиболее точно, поскольку, судя по всему, в его время она  имела широкое хождение на самом  Востоке. Вслед за Арнольдом Любекским  этот сюжет как отражающий сложившийся  в общине сирийских низаритов  обычай в период правления Синана упоминает и Ибн Джубайр  ²⁷. Изложение легенды о смертельном прыжке содержится и в нескольких других восточных источниках. Так, Георгиус Елмакин (Джиргис ал-Ма-кин), арабоязычный историк-копт (ум. 1273), переносит это мифологическое событие в персидскую низаритскую общину времен Хасана Саббаха. Согласно Елмакину, сын Хасана, желая устрашить посла сельджукского султана Маликшаха, вознамерившегося подчинить низаритскую общину, приказал нескольким фида'и покончить с собой ²⁸. Следует заметить, что описанию Елмакина в целом недостает исторической достоверности.