Освободительные войны в странах Латинской Америки в контексте американской дипломатии в первой половине XIX в.

    Не  располагая достаточными силами для  быстрого осуществления своих планов, США стремились временно сохранить  «статус-кво», не допустить перехода соседних испанских владений в руки какой-либо сильной европейской державы и тем самым в перспективе облегчить возможность территориального расширения за счёт этих владений. На этой почве складывалась имеющая большое значение для генезиса доктрины Монро «Теория нетрансакции» (No-Transfer Theory), то есть теория, запрещавшая переход колониальных владений европейских держав в Америке из одних рук в другие. Исключение допускалось, если они переходили к США²¹¹.

    Наряду  с национальными антианглийскими  традициями существенное влияние на оформление мировоззрения американских экспертов влияние оказала теория «естественных границ». В зависимости от изменяющихся условий эксперты США претендовали на ту или иную территорию и полагали, что эта территория входит в «естественные границы». Надо сказать, что «естественные границы» никогда не рассматривались американскими государственными деятелями как нечто застывшее. Непрерывное расширение территории, «подвижная западная граница» способствовали формированию расширительного толкования теории «естественных границ» по мере роста аппетита правящих кругов США. В наиболее широком понимании эта теория обнаруживает несомненную связь с принципами доктрины Монро и, особенно с идеями, которые впоследствии стали известны как «Предопределение судьбы» (Mаnifest Destiny). Сущность лозунга заключается в предположении, что судьба предопределила США господство на всём континенте. Сторонники этого лозунга считали, что присоединение прилегающих к США территорий неизбежно и является всего лишь выполнением миссии, возложенной на американский народ²¹².

    Большое значение для генезиса доктрины Монро  имеет концепция «американской системы» (Т. Джеферсон – один из сторонников)²¹³. Следует отметить, что для своего времени эта концепция содержала ряд положительных, прогрессивных моментов. Молодая североамериканская буржуазия быстро развивалась и весьма ревниво относилась к сохранению независимости от Европы и её системы политики. Т. Джеферсон писал: «Америка имеет для себя полушарие. Она должна иметь свою отдельную систему интересов, которая не должны быть подчинена интересам Европы»²¹⁴.

    Вместе  с тем в этой идее уже с самого начала скрывалось наступательное начало. Появление в 1812 так называемого панамериканского проекта Шейлера, который предусматривал расширение США по всей территории континента Северной Америки, было не случайным²¹⁵. По мере того, как распад испано-португальской континентальной системы в Западном полушарии становился всё очевиднее, это наступательное начало усиливалось.

    Пропагандируя теорию «американской системы», государственные деятели США руководствовались, прежде всего, собственными интересами. В этой связи эта теория, и ряд других принципов, вошедших в доктрину Монро, не могла не отображать распространённого среди экспертов США пренебрежительного отношения к народам Латинской Америки. В наиболее полном виде концепция «американской системы» в 20-е г.г. была развита Генри Клеем: «В наших силах создать систему, центром которой мы станем, и в которой с нами будет вся Южная Америка. Наша страна была бы центром сосредоточения мировой торговли»²¹⁶.

    Доктрина Монро явилась лишь логическим завершением развития этих тенденций. В целом она является официальным программным оформлением уже в сложившейся теории и практике внешней политики США, и в частности, закономерным отражением и развитием идеологии экспансионизма и буржуазного национализма. Эта идеология прошла длительный и сложный путь развития, логическим завершением которого стало послание президента Монро Конгрессу 2 декабря 1823 г.²¹⁷ Общие идеи, воспетые политическими деятелями старшего поколения в начале 20-х г.г, были развиты Адамсом, Клеем и др. Многое из того, что было лишь первым наброском, в новых условиях стало выдвигаться в качестве очередных практических задач внешней политики США и нашло конкретное выражение в практике американской дипломатии.

2.2. Реализация доктрины  Монро во внешнеполитическом  курсе США по отношению к Латинской Америке в 20 – 30-е г.г. XIX в.

    В конце XVIII в. и начале XIX в. главные колониальные державы мира – Англия, Франция и Испания вели непрерывные войны, истощавшие их экономические и людские ресурсы. Практически они не могли уделять большого внимания Новому Свету. Североамериканские рабовладельцы и буржуазия воспользовались благоприятной ситуацией, что бы завладеть территориями, принадлежавшими этим европейским странам, и индейским племенам. Итак, стремление к территориальной экспансии, выразившееся в грабительских войнах и хищническом истреблении туземного населения, легло в основу внешней политики США уже с конца XVIII века²¹⁸.

    К. Маркс в статье «Американский  вопрос в Англии» писал: «Все растущее злоупотребление союзом со стороны рабовладельческой клики, действовавшей в союзе с демократической партией Севера, является, так сказать, характерной чертой истории Соединенных Штатов с начала текущего столетия»²¹⁹.

    Первоочередным  объектом экспансии США стали  испанские колонии в Америке. Один из руководителей внешней политики США – Томас Джеферсон, – еще в 1786 г., будучи представителем США во Франции, в письме к своему другу Стюарту, плантатору из штата Вергиния, так определял задачи правящих кругов своей страны: «Нашу конфедерацию надо рассматривать как гнездо, чье потомство разлетится по всей Америке, Северной Южной. Мы должны в интересах всего великого континента сами овладеть им, вырвав его у испанцев. Лучше, чем с нами, этим странам не будет ни с кем. Боюсь, что испанцам с нами не совладать, они, наверное, даже не продержаться там до тех пор, пока мы эти страны, одну за другой не поглотим»²²⁰.

    В 1803 г., воспользовавшись англо-французской  войной, руководители США Джефферсон и Монро заключили сделку с Наполеоном и купили у него не принадлежавшую Франции Испанскую Луизиану. То была цена благожелательного нейтралитета США в отношении наполеоновской Франции, трамплин для очередных захватов. В 1810-1812 г. г. США захватили Флориду, впервые применив прием, который был назван «гавайским».

    Захват  обеих Флорид и попытка аннексии Кубы и Техаса не мешали США делать вид, будто американцы действительно  заинтересованы в сохранении мира и порядка и собираются всерьез соблюдать «строжайший нейтралитет» в войне испанских колоний за независимость²²¹.

    США одновременно не допускали случая поговорить об американской солидарности, сами же рассматривали Латинскую Америку как разменную монету в той сложной дипломатической игре, которую вели со странами Старого Света в целях установления своей гегемонии на всем Западном полушарии.

    Американский нейтралитет с самого начала был враждебен делу независимости Испанской Америки²²². С 1810 г. США начали наводнять Латинскую Америку своими официальными и неофициальными агентами: номинально они числились торговыми и морскими представителями и даже консулами, но занимались главным образом, созданием своей политической агентуры. Одновременно они добивались от латиноамериканских хунт торговых преимуществ для США, собирали сведения о местных природных ресурсах, и, конечно, не скупились на заверения в дружеских, братских чувствах к «американским соседям»²²³.

    Не  переставая «печься о благополучии»  своих соседях по полушарию, 3 марта 1817 г. США налагают эмбарго на вывоз оружия в Испанскую Америку, под предлогом заботы об «эффективности» нейтралитета. Эмбарго вводится именно тогда, когда Боливар в Венесуэле, а Сан-Мартин в Чили наносят первые серьезные поражения испанскому корпусу и остро нуждаются в оружии для закрепления и развития своих побед, именно тогда, когда в ходе военных действий стал очевиден перелом в пользу латиноамериканцев.

    Широко  распространен миф о том, что  США будто быстро признали независимость  молодых республик Латинской  Америки. Но в войне Испании против своих колоний в Америке США поддерживали Испанию: под предлогом «невмешательства» снабдили испанские войска боеприпасами и продовольствием, но отказали в этом повстанческим силам. Более того, пытались задушить освободительное движение, и в течение нескольких лет латиноамериканские страны безуспешно добивались признания своей независимости²²⁴.

    Утверждение американских государственных деятелей, будто доктрина Монро ставила своей целью защиту всех стран Западного полушария, несостоятельна. Факты неоспоримо свидетельствуют о том, что когда положение латиноамериканских стран действительно становилось угрожающим, США не только не защищали их, но оказывали поддержку европейским колониальным державам. Вот некоторые тому примеры²²⁵.

    В 1829 г. четырехтысячный отряд испанцев совершил нападение с территории Кубы на Мексику – США этого даже «не заметили»²²⁶.

    В 1833 г. англичане с помощью США  захватили Мальвинские острова, в 1835 г. США отказались поддерживать Центральную Америку, воспротивившуюся превращению части Гондураса в британскую колонию и т.д²²⁷.

    Правящие  круги Соединенных Штатов наглядно продемонстрировали подлинный смысл доктрины Монро уже в 1825 г., высадив свои войска в Пуэрто-Рико. Этот агрессивный акт явился отправным пунктом колонизаторской политики Соединенных Штатов в Латинской Америке. В 1831 г. американская морская пехота высаживается на Фолклендских островах, а четыре года спустя – в Перу²²⁸.

    В 1846 г. Соединенные Штаты навязали республике Новая Гранада (впоследствии Колумбия) договор, в результате которого, они установили свой контроль над Панамским перешейком. С 1846 г. по 1848 г. Соединенные Штаты вели агрессивную войну против Мексики, в результате почти половина мексиканской территории была аннексирована²²⁹.

    В 1848 г. президент Полк, развивая доктрину Монро, заявил, что «доля» Соединенных Штатов – аннексировать территории, которые могут оказывать под угрозой захвата европейским державами²³⁰.

    В своем стремлении господствовать над  странами Латинской Америки США прибегли к демагогической пропаганде идеи общности интересов всех американских стран. В 1889 – 1890 г.г. американские дипломаты провели в Вашингтоне первую панамериканскую конференцию, где было создано Бюро по вопросам торговли между американскими республиками (преобразованное затем в панамериканский союз). Сразу был взят курс на превращение новой организации в военно-политический блок стран Западного полушария под эгидой США²³¹.

    Тогда-то и появился термин «панамериканизм», призванный создать и укрепить миф  об общности исторических судеб и  культуры США и стран Латинской  Америки, служить ширмой для колонизаторской политики США на континенте²³².

    Эта мысль по сей день звучит в выступлениях государственных деятелей США. Идеологи американского империализма потратили немало чернил и бумаги, стремясь доказать, что идея панамериканизма - это старейшая и наиболее устойчивая идеологическая концепция колонистов - принадлежит вождям национально-освободительного движения, и, прежде всего, Симону Боливару, якобы заложившему фундамент панамериканской «солидарности». Так в изданной в 1962 г. государственным департаментом брошюре «История латиноамериканского сотрудничества. Наши Южные партнеры» прямо говориться: «Панамериканизм – концепция, возникшая еще во времена великого освободителя Симона Боливара, по инициативе которого в 1826 г. была созвана первая конференция американских государств – панамериканский конгресс»²³³.

    Настойчивое желание приписать панамериканизму  латиноамериканское происхождение объясняется просто: если идея панамериканской «солидарности» возникла в ходе совместной борьбы народов Латинской Америки и США против испано-португальского ига, если её вдохновитель был великий Боливар, то латиноамериканские страны обязаны содействовать укреплению межамериканской солидарности, чего бы это им не стоило.

    Панамериканизм  – это средство, используемое монополиями для экономического, политического, военно-стратегического и идеологического проникновения в Латинскую Америку под маской патернализма. В действительности латиноамериканские народы издавна стремились к объединению своих сил в борьбе за национальную независимость, но без участия США, более того – вопреки США²³⁴.

    У латиноамериканских народов богатые  и сильные революционные традиции, а стремление к свободе и независимости, к миру и сотрудничеству у них в крови.

    Симон Боливар в 1826 г. создавал в Панаме конгресс для установления сотрудничества между странами Западного полушария. Боливар мечтал: «Каким счастливым будет день, когда здесь соберется высокий конгресс... что бы обсуждать и решать вопросы войны и мира совместно с государствами трех остальных частей света...»²³⁵. И хотя Панамский конгресс, как и более поздние межамериканские конференции, практических результатов не дал, он, тем не менее, положил начало движению латиноамериканских народов к объединению усилий в борьбе за национальную независимость и прогресс, против экспансионистских устремлений североамериканского империализма.

    С момента создания панамериканского союза США маскировали свою экспансию в Латинскую Америку различными соглашениями и договорами, якобы одобряемыми самими латиноамериканцами.

    Всеми средствами, навязывая представителям латиноамериканских свою волю, США неизменно твердят о единодушии, о том, что принимаемые решения соответствуют «высоким принципам континентальной солидарности». По настоянию латиноамериканских представителей на панамериканских конференциях было принято немало решений, подписано немало договоров в защиту суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела латиноамериканских стран. Но все они остались на бумаге: «северный друг» всякий раз умудрялся так истолковать принятое решение, что бы оно шло на пользу США.

    О кровавых похождениях Уокера написано немало²³⁶. Но автор «Соединенных Штатов и Латинской Америки» Мануэль Медина впервые убедительно показывает его не как частное лицо, а как выразителя экспансионистской политики США, официально поддержанного правительством: «Уильями Уокера, – пишет Мануэль Медина, – можно понять, только исходя из американской политики в Латинской Америке, американской политики в районе перешейка, американской политики, направленной на контроль над межокеанскими путями на Центральноамериканском перешейке, англо-американских противоречий в Латинской Америке в целом, и, в частности, в вопросе о путях через перешеек»²³⁷.