Отечественная история

Одновременно за фасадом «непредрешенничества»  повсеместно шло восстановление прежних бюрократических структур, действовавших на базе царского законодательства. К власти возвращались политики, уже  давно доказавшие свою полную несостоятельность. Заводы и фабрики переходили в  руки прежних владельцев. Были запрещены  или строго ограничены в своей  работе профсоюзы и социалистические партии. Жёстко пресекались любые  выступления рабочих в защиту фабрично-заводского законодательства, и без того сильно урезанного властями. Владельцы предприятий и торговцы, получая огромные правительственные  субсидии, использовали их в своекорыстных  и спекулятивных целях, обогащались  сами и коррумпировали чиновничий аппарат. Мемуары белых деятелей полны  обличений «состоятельной буржуазии  и спекулятивных кругов, жиреющих от доходов и барышей, но не желающих ничем жертвовать и реально помочь армии», хотя та «спасала их жизни, достояние, и привилегии.» Один из штабных колчаковских генералов предложил даже установить для «богатых классов» своего рода финансовую развёрстку. «Печально идти в этой части по стопам комиссаров, но нет иных способов расшевелить нашу богатую буржуазию, не испытавшую ещё, как следует, всех прелестей большевистской выездки», — с безысходностью констатировал он.

Не  находили белые правительства взаимопонимания  и с национальными меньшинствами  на окраинных территориях России. Там давно зрело недовольство бюрократическим гнётом центра, что  выражалось в стремлении к сепаратизму  и автономии. Выдвинутый вождями  белого дела лозунг «единой и неделимой  России» быстро разочаровал национальную буржуазию и интеллигенцию, первоначально  симпатизировавшую белым, не говоря уже о рабочих и крестьянах. Нежелание  А. И. Деникина и П.Н. Врангеля удовлетворить требования автономии  войсковых кругов Дона, Терека и  Кубанской Рады в конечном счете  лишило Добровольческую армию доверия  и её самого верного союзника —  казачества. Казаки резко отличались от остальных русских крестьян тем, что они имели право получать 30 десятин земли за воинскую службу, которую они несли 36 лет. В новых  землях они не нуждались, но хотели сохранить то, чем уже владели.

Лозунг Деникина «Россия будет  великой, единой, неделимой» не оставлял никакой надежды инородцам, стремящимся  к автономии и независимости. Союзники предложили белым предоставить финнам и полякам независимость, а Прибалтике и Кавказу — автономию. Белые отказались, и осенью 1919 года, в решающий момент, потеряли поддержку  Эстонии, Финляндии и Польши. Белые  утратили расположение кавказских народов, готовых удовольствоваться статусом федерации.

В результате такой внутренней политики белое правительство вызвало  недовольство подавляющей части  населения на контролируемых ими  территориях бывшей Российской империи. «Если подсчитать наш актив и  пассив, то получается самый мрачный  вывод: every item you dead against (решительно всё  против нас), — записал в сентябре 1919 г. в своём дневнике управляющий  колчаковским военным министерством  барон А. П. Будберг — За нас  офицеры, да и то не все, ибо среди  молодежи много неуравновешенных, колеблющихся и честолюбивых, готовых поискать счастья в любом перевороте... За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные права; но от их сочувствия мало реальной пользы, ибо никакой  материальной и физической помощи от них нет. Всё остальное против нас, частью по настроению, частью активно.»

При таких обстоятельствах белые  режимы уподобились холмам зыбкого  песка. При первых же серьёзных встрясках  они расползались, погребая под собой  генералов — диктаторов — смелых и мужественных военачальников, но никудышных политиков.

Причины падения белого движения.

Вначале белогвардейцы имели опытные  военные кадры. Например, в деникинской  армии находилось около двух третей всех генералов, полковников и подполковников старой русской армии, в своём  большинстве, по словам самого А. И. Деникина, убеждённых монархистов. Это позволило  белым создать в первые месяцы гражданской войны собственные  вооружённые силы почти полностью  на классовой основе. Там преобладали  офицеры, юнкера, добровольцы из имущих слоев населения. Такие части  были хорошо организованы, обучены, дисциплинированы, проявляли стойкость и упорство в боях. Но война затягивалась, расширялась, и белые генералы были поставлены перед необходимостью формировать  массовые армии — главным образом  за счёт принудительного призыва  крестьян. Это неизбежно вело к  потере социальной однородности, к  возникновению и обострению антагонизма  внутри армий, что, в свою очередь  резко снижало их боеспособность.

Крестьянство не просто отказывалось от службы у белогвардейцев, дезертировало  или сдавалось в плен при каждом удобном случае. Оно охотно бралось  за оружие и обращало его против своих офицеров. «В тылу разрастаются восстания, — писал тот же барон  А. П. Будберг, — а т.к. их районы отмечаются на 40-вёрстной карте красными точками, то постепенное их расползание начинает походить на быстро прогрессирующую  болезнь. Какой толк нам в стоянии  вдоль линии железной дороги разных союзников, когда весь организм охватывается постепенно этой красной сыпью.»

Такая картина наблюдалась не только в Сибири, но и в прочих тыловых  районах белых армий.

Всего в партизанском движении участвовало  до 300 тысяч человек. Оно в основном контролировалось подпольными комитетами большевиков под руководством Москвы (еще в январе 1918 г. при наркомате  по военным делам РСФСР был  учрежден Центральный штаб партизанских отрядов, позже преобразованный  в Особое разведотделение). Действовало  также немалое число партизанских формирований, возглавляемых анархистами  и эсерами.

У генералов, оказавшихся неспособными проводить эффективную социально-экономическую  политику, оставался единственный метод «наведения порядка» на подвластных землях — территориях. Источники свидетельствуют, что он энергично проводился против всех несогласных с действиями белых правительств в самых разных формах: арестах, безрассудных расстрелах, в т.ч. заложников, рейдах карательных отрядов и антиеврейских погромах.

«Жестокости были такого рода, — констатировал  командующий американскими экспедиционными  войсками в Сибири генерал Гревс, — что они, несомненно долго будут  вспоминаться и пересказываться  среди русского народа».

Не следует абсолютизировать роль красного террора, всячески преуменьшая  при этом масштабы террора белого: кровь невинных людей обильно  лилась по обе стороны фронта. Ближе  к истине те историки, которые обращают внимание на гораздо меньшую, по сравнению  с политикой большевиков, популярность политики белых вождей.

Ключевой внутренней причиной победы большевиков стало то, что они  в конечном счете получили поддержку  преобладающей части населения  России — мелкого и среднего крестьянства, а также трудящихся национальных окраин. Последних привлекала национальная политика советской власти с её официально провозглашенным принципом «самоопределения наций вплоть до отделения и образования  самостоятельных государств». В  России 57% населения составляли нерусские  нации и народности. Ещё в 1913 г. большевики, не отказываясь от идеи унитарного государства, допускали  возможность проведения его в  рамках «широкой областной автономии» с тем, чтобы обеспечить «равноправие всех наций и языков». В. И. Ленин  сформулировал незадолго до октября 1917 популярный в массах «инородцев»  принцип национально-государственного строительства — «союза свободных  республик», т.е. федерацию (федеративное объединение нескольких государств, юридически обладающих определённой самостоятельностью, в одно государство).

Важно, однако, подчеркнуть, что и после  этого Ленин продолжал рассматривать  федерацию лишь как продиктованную специфическими условиями многонациональной  России форму перехода к «вполне  единому государству», единой, централистически-демократической  республике. Федеративный принцип, как  и право народов свободно решать вопрос о вхождении в советскую  федерацию, законодательно закреплялся  в Декларации прав трудящегося и  эксплуатируемого народа (январь 1918), а  затем в Конституции РСФСР.

На этом фоне белый лозунг «единой  и неделимой России» воспринимался  народами распавшейся Российской империи  как сугубо великодержавный и вызывал их активный протест. На судьбу белого движения влияла невозможность установления контакта с национальными движениями даже антибольшевистского толка. Ведь эти движения, как, например, на Украине и на Кавказе, выступали за отделение от России, чего в силу воспитания и убеждений белые принять не могли.

Белые оказались неспособны на переговоры с оппозицией. Были запрещены профсоюзы, лозунги и просоциалистические  партии.

Что касается трудящегося крестьянства России, то оно, выступив против большевиков  в конце весны и летом 1918 г., вскоре столкнулось с совершенно неприемлемой для себя аграрной политикой  белых правительств: все они пытались, как справедливо заметил кадетский  лидер и историк П. И. Милюков, «перерешить земельный вопрос в  интересах помещичьего класса.»  На судьбу белого движения влияло отсутствие аграрной программы (хотя бы в духе Столыпина или Корнилова). Колчак и Деникин отменили октябрьский  «Декрет о земле» именно в тот  момент, когда крестьянство было недовольно большевистским режимом и политикой продразверстки.

Оказавшись на своеобразном историческом перепутье, в подлинном смысле судьбоносном для России, крестьянские массы после  колебаний предпочли из двух зол (продразвёрстки и запрещения свободы  торговли — со стороны советской  власти и фактической реставрации  помещичьего землевладения —  со стороны белых) выбрать меньшее.

К этому выбору крестьян, да и остальные  слои трудящихся, подталкивали действия вождей не только в аграрной сфере, но и по всем остальным, выражаясь  словами А. И. Деникина, «коренным  государственным вопросам». Ни в  официальных документах, ни тем более  на практике, военные буржуазно-помещичьи  диктаторы не в состоянии были утаить свои реставрационные цели, скрыть унизительную для национального  самосознания зависимость от корыстных  иноземных пришельцев. Этим и объясняется  главная причина провала белого движения, вызвавшая противодействие  народных масс.

Трагическим для белого движения стал отказ от его поддержки значительной части гражданской интеллигенции, находившейся в состоянии апатии и неверия. Этот разрыв привёл к тому, что белым не удалось наладить в тылу нормальное гражданское управление. Им вынуждены были заниматься военные, не имевшие серьёзного опыта для  такой работы и допускавшие непоправимые ошибки. Насильственные реквизиции без  финансовых гарантий окончательно оттолкнули от него крестьянство, первоначально одобрительно относившееся к белым, как к людям, изгоняющим большевиков.

К весне 1919 г., т.е. к моменту решительных  событий на фронтах гражданской  войны, в деревне уже преобладали  просоветские настроения, что однако не исключало существования там (и немалого числа) активных противников  советской власти — участников повстанческого и т.н. «зелёного» движения. Крупнейшим его проявлением было крупное  движение на Украине под руководством анархиста Нестора Махно.

Чутко уловив назревавший в деревне  политический перелом, большевики на VIII съезде (март 1919 г.) изменили крестьянскую политику: переход от «нейтрализации»  середняка, которая на практике сплошь и рядом выливалась в откровенное  насилие, к поиску союза с ним. Замирение с трудовым крестьянством  дало советской власти ряд стратегических преимуществ. Она смогла:

— развернуть самую многочисленную крестьянскую в своей преобладающей части  армию. Несмотря на массовое дезертирство, советские Вооруженные Силы отличались большой стойкостью и дисциплинированностью  по сравнению с белыми армиями, где  дезертирство рядового состава из рабочих  и крестьян было ещё масштабнее;

— организовать, опираясь на сеть подпольных большевистских коммунистов, массовое партийное движение в тылу противника, что резко ослабляло боеспособность белых армий;

— обеспечить прочность своего собственного тыла. Это достигалось за счет не только жестких мер по поддержанию  «революционного порядка», но и отсутствия массового сопротивления рабочих  и крестьян действиям советской  власти.[8]

Относительная стабильность внутриполитической ситуации позволила большевикам сконцентрировать все имеющиеся трудовые и материальные ресурсы в руках государства  для эффективного их использования  в интересах страны.

В Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии  с большой осторожностью относились к одному из основополагающих постулатов белого дела — лозунгу «единой  и неделимой России». Правительства  этих стран, опасаясь победы белогвардейцев и возрождения царистской политики, не спешили оказывать им поддержку. Они выжидали, оттягивали, посылали делегации и просидели до тех  пор, пока Юденич, Колчак и Деникин  оказались раздавленными.

Державы Антанты долго и безуспешно пытались снять это противоречие между белым лагерем и буржуазией прибалтийских республик. Еще меньше они были способны ослабить острейшие  разногласия в своих собственных  рядах, погасить междоусобицу, разгоравшуюся всякий раз, когда дело доходило до практических попыток установить контроль над рынком и природными богатствами России, определения перспектив её дальнейшего существования.