Сравнительный анализ Крестовых походов и испанской Конкисты в религиозном аспекте

Наряду с паломничествами  почву для широкой феодальной экспансии на Восток готовили войны, развернувшиеся в XI в. на самом Западе и частью тоже происходившие под  религиозными знаменами. Французское  рыцарство, например, включилось в борьбу за отвоевание территорий, ранее захваченных  арабами в Испании, — реконкисту. В 1063–1064 гг. за Пиренеи отправились  рыцари герцогства Аквитанского и графства Тулузского — они нанесли противнику поражение в битве при Барбастро. Затем в Испанию предпринимались  все новые и новые походы. Мелких и крупных феодальных хищников манила к себе не только Испания. С 1016 г. потомки  скандинавских викингов (норманнов), еще в начале Х в. овладевших Нормандией, — нормандцы — устремляются на завоевание плодородных областей Южной  Италии. После ожесточенной борьбы с арабами и Византией они  основывают здесь ряд феодальных княжеств. В 1061–1072 гг. нормандцы завладели  и Сицилией. Весь XI век заполнен разбойничьими  предприятиями рыцарских ватаг. Где бы ни вспыхивала война, всегда находилось множество охотников  взяться за меч в надежде на легкую добычу. Эти завоевательные движения также привлекали к себе внимание церкви.¹²

Чтобы разжечь воинственно-религиозный  пыл рыцарей во Франции, римская  курия постаралась окружить участников испанских походов ореолом мученичества за веру. Клюнийцы, успевшие проникнуть на Пиренейский полуостров и устроить там свои монастыри, провозгласили войны с мусульманами в Испании священными.

Но не первосвященник римский, а простой отшельник стал тем, кто под влиянием идеи, властвующей  над веком, поднял знамя великой  войны между Востоком и Западом. Петр Пустынник, родом из Пикардии, ища удовлетворения для своей  пламенной и тревожной души и  на войне, и в мире, и в церкви, избрал последним своим убежищем уединение в одном из самых  суровых монастырей. Он покинул его  лишь для того, чтобы пойти на поклонение к Святым местам. Вид  Голгофы и Святого Гроба воспламенил  его христианское воображение; зрелище  страданий палестинских христиан возбудило  его негодование. Петр Пустынник  вместе с патриархом Симоном плакали  над бедствиями Сиона, над порабощением последователей Иисуса Христа. Патриарх вручил отшельнику письма, в которых  он умолял о помощи папу и государей; Петр обещал ему не забыть Иерусалим. И вот из Палестины отправляется он в Италию, припадает к ногам  папы Урбана II, испрашивает и достигает  его предстательства в пользу освобождения Иерусалима. И после  того Петр Пустынник, воссев на мула, с  босыми ногами, с обнаженной головой, в простой, грубой одежде, с распятием  в руках отправляется из города в  город, из провинции в провинцию, проповедуя на площадях и по дорогам. Таким образом проходит он по всей Франции и по большей части  Европы; своим красноречием он потрясает  толпы; все умы воспламеняются, все  сердца растроганы.¹³

Немедленно в Пьяченце созвали собор; тут были и послы  от императора Алексея, на которых возложили  миссию представить папе картину  бедствий на Востоке. Более 200 епископов  и архиепископов, 4000 духовных лиц  и 30.000 лиц светского звания присутствовали на соборе. Но ничего здесь не было решено. Великое решение состоялось на новом  соборе, более торжественном и  многочисленном, — Клермонском соборе в Оверни. После многих совещаний  о преобразовании духовенства, об установлениях  относительно порядка, справедливости и человечности, был поднят вопрос о Святой земле. Совещание, на котором  раздалось слово о Иерусалиме, было десятым на соборе; оно происходило  на большой Клермонской площади, покрытой несметными толами народа, где  для папы был воздвигнут престол. Петр Пустынник заговорил первый; голос его дрожал от слез, когда  он обратился к народу, и слова  его произвели потрясающее впечатление. Затем начал говорить папа Урбан, который представил зрелище наследия Христова в позорном порабощении, Божиих верных сынов — терпящими гонения  и преследования, Европу христианскую — под угрозой победоносных варваров; папа призывал государей и народы послужить Богу Живому. При словах папы слышны были общие рыдания; на призыв его к мужеству воинов толпа  отозвалась пламенным рвением. Перед  благочестивыми душами в словах папы открывалось Царствие Небесное, которое  предстояло завоевывать, а перед честолюбивыми — земные блага и царства Азии. И подобно грому огласил Клермонскую площадь крик, вырвавшийся из сердец несметной толпы: «Этого хочет Бог! Этого хочет Бог!» . Епископы, бароны, рыцари и все верующие, которые присутствовали на Клермонском соборе, поклялись идти освобождать Иерусалим.¹⁴

Собор, на котором решен  был Крестовый поход, происходил в ноябре 1096 г., а в августе следующего года было назначено крестоносцам выступить  в поход.

&2Религиозные  корни Конкисты.

Испанская колонизация Америки- или же Конкиста(завоевание), началась с открытия испанским мореплавателем Колумбом первых островов Карибского моря в 1492 году, которые испанцы посчитали  частью Азии. В хронологи конкисты достаточно чётко выделяются три  периода: Начальный занимает четверть века — с 1493 по 1519 годы. Первая дата — крупномасштабная экспедиция Колумба  в Новый Свет, предпринятая не столько  с исследовательскими, сколько с  колонизаторскими целями: тогда на семнадцати кораблях великий мореплаватель  уже в звании «Адмирала моря-океана»  привез на открытый год назад остров Эспаньолу полторы тысячи поселенцев и все необходимое для их жизни: скот, лошадей, собак, горы провианта, инструментов, семян, товаров. Вторая дата — начало экспедиции Кортеса в Мексику  — обозначает новый период в истории  испанского завоевания Америки, а именно покорение Северной, Центральной  и Южной Америки. То, что происходило  между первой и второй датой еще  нельзя назвать конкистой в полном смысле этого понятия — нельзя по двум причинам: не те расстояния и  не те аборигены. Конкиста приобретает  свой естественный характер с 1519 г -начинается продвижение в глубь континента. Покорение Северной и Центральной  Америки закончилось в 1543г. Апофеозом  же конкисты в Южной Америке можно  считать войну против араукан, закончившуюся  к 1553 г. завоеванием севера Чили и  поражением испанцев при дальнейшем продвижении на юг. Однако на материке оставались обширнейшие неисследованные  территории — бассейн Ориноко, Гвианское  нагорье, Амазония, Северо-Восточное  Бразильское плоскогорье, парагвайская область Гран-Чако, юг Чили и Аргентины  — и эти белые пятна питали  воображение европейцев, искавших мифические золотые города вплоть до конца XVIII в. (последняя широкомасштабная экспедиция на поиски Эльдорадо была предпринята  в 1775 г.). Разумеется, еще предпринимались  исследовательские и завоевательные экспедиции и основывались новые  поселения и города.¹⁵

С середины XVI в. начинается третий этап освоения Америки: исследование белых пятен, медленная, но неуклонная колонизация новых территорий, строительство  поселений и дорог, миссионерская  деятельность, развитие культуры. Определить ближние к нам границы этого периода затруднительно, практически невозможно.

В 1550 г. в связи с развернувшимся официальным диспутом о правомерности  конкисты был принят королевский  запрет на любые завоевательные кампании в Америке — так что Вальдивия  последние три года своей жизни  сражался с арауканами, так сказать, нелегально. Первая же попытка исключить  слово «конкиста» из официального лексикона  была сделана властями еще в 1542–1543 гг., когда под давлением гуманистов были приняты Новые законы Индий. В них, в частности, вместо слова  «конкиста» рекомендовалось применять  понятия «вступление» (entrada) и «открытие». Однако Новые законы вызвали ожесточенное сопротивление в колониях и через  несколько лет были отменены; что  же до одиозного слова, то конкиста была в самом разгаре, и тогда  списать его в архив не удалось. Зато в 1556 г. операция по удалению слова  прошла безболезненно. Указ короля фактически узаконил свершившийся факт: конкиста уже состоялась, завоевывать (в том  смысле, как ацтеков, майя, инков) стало  некого, и теперь отжившее свое время  понятие можно было отправить  на свалку истории. Эта дата — 1556 г. — в истории конкисты имеет  еще одно, символическое, наполнение: в этом году император Карл V, взошедший  на престол в 1516 г., отказался от короны в пользу своего сына Филиппа II. С  именем Карла V связаны все крупнейшие предприятия и завоевания конкистадоров, и получилось так, что его правление  почти в точности совпало с  хронологическими рамками конкисты. И наконец еще один, уже отнюдь не символический факт: в том же 1556 г. вице-королем Перу был назначен Андрес Уртадо де Мендоса, который, по указанию короны, взялся железной рукой  наводить порядок. Он писал о конкистадорах: «В душах этих людей нет места  спокойствию и миролюбию, хотя я  их всячески преследовал и с тех  пор, как прибыл сюда, вздернул, обезглавил и сослал больше восьмисот человек». Позиция вице-короля ясно отражает резко изменившуюся официальную  установку по отношению к конкистадорам: конкиста завершилась, вольница кончилась, отныне наступают времена порядка  и послушания. Все вышесказанное  дает право счесть 1556 г. условной датой  окончания конкисты.

Итак, на обследование и завоевание Южного материка ушло приблизительно столько же времени, сколько на конкисту в Центральной и Северной Америке  по границе южных штатов США —  то есть с 1529 по 1556 гг. — двадцать семь лет. Не стоит забывать, что территория южного материка по крайней мере вдвое  больше, чем ареал испанского завоевания на севере, да и несопоставима с  ним по природным условиям: и горы здесь круче, и сельва здесь гуще, и реки быстрее и полноводнее, и пустыни засушливее. Конкиста южного материка, безусловно, потребовала  куда больших усилий и больших  людских потерь. В целом же получается, что эпоха конкисты, начавшаяся в 1519 г. и в основном завершившаяся  к середине 50-х гг. того же столетия, уложилась в три с половиной  десятка лет.

Причины же конкисты  кроются  в самом географическом положении  Иберийского полуострова, то есть родины будущих конкистадоров, их воинственный национальный характер сложился именно на этих территориях. Национальный характер есть порождение пространства (географии) и времени (истории). Пространство Испании  и Португалии, Иберийский полуостров, — юго-западная окраина Европы, и  эту отделенность от остального мира лишь подчеркивает пограничная линия  Пиренейских гор. С одной стороны  — относительная обособленность и жизнь «на краю» европейского пространства. С другой стороны —  это вовсе не та обособленность, что у острова: его замкнутое  пространство дает обитателям чувство  защищенности и устойчивости. Иберийский полуостров отделен от Европы и одновременно открыт, он сам по себе — пограничное  пространство. Окраина — это граница: место встречи с неведомым  или чужеродным. Иберийский полуостров находится на стыке миров: на севере соединяется с Европой; восточное  побережье глядит в Средиземное  море, южное почти соприкасается  с Африкой, западное — смотрит  в океан. Разумеется, такое географическое положение Иберийского полуострова  не могло не сказаться на самосознании и мироотношении его жителей. Относительная обособленность иберийского  пространства рождала у испанцев и португальцев обостренное чувство  самобытности и независимости, в  то время как открытость этого  пространства ветрам различных культур  сформировала у них особую восприимчивость  ко всему новому. Эти черты в  полной мере проявятся при колонизации  Америки, когда парадоксальным образом  сочетались две противонаправленные  тенденции: с одной стороны, испанцы  воспроизводили на новых землях собственные  формы и нормы бытия, с другой, — очень быстро и легко усваивали  элементы индейских культур, в результате чего уже на раннем этапе конкисты началось формирование особой креольской культуры.¹⁶

В сознании европейца античности и средних веков Гибралтарский  пролив воспринимался в символическом  ключе — как западная граница  мира и одновременно как запрет, предел, поставленный человеческим возможностям. Таким образом, символическая западная граница мира являлась составной  частью иберийского пространства. Мало того, чуть ли не треть территории полуострова  лежит к западу от Гибралтарского пролива. Выходит, иберийское пространство воспринималось и как граница, и  как ее нарушение — первый, пока еще земной шаг «за предел».

 Соответственно жизнь  «на краю ойкумены», на границе  миров, в извечном соприкосновении  с неизведанным, порождала особое  душевное напряжение, острое любопытство,  жажду открытия, стремление шагнуть  за этот предел. Вполне закономерно,  что именно иберийские народы  стали зачинателями эпохи великих  географических открытий и сыграли  в ней решающую роль. И эту  свою великую роль в открытии  Земли они ясно осознавали.

Иберийский полуостров стоит  на перекрестке миров, и этим в  первую очередь обусловлено своеобразие  его истории. Какие только народы не прошлись по этим землям! В древности  на юге полуострова возникли колонии  финикийцев, затем греков; в V веке до н. э. на полуостров с севера вторглись  кельтские племена и так плотно перемешались с его коренными  обитателями, иберами, что сложился новый этнос — кельтиберы. Два  века спустя на юге полуострова прочно обосновались карфагеняне, и именно отсюда Ганнибал повел свои войска на Рим. Лишь после этого римляне, до сих пор не трогавшие дикую  Иберию, всполошились и срочно занялись ее завоеванием. Это им далось нелегко: столицу кельтиберов Нумансию они  осаждали восемь лет и взяли, только уморив ее голодом. В конце концов сопротивление было сломлено, полуостров стал западной провинцией Римской империи, названной «Испанией», а кельтиберы были ассимилированы, то есть утратили свой язык и переняли римскую культуру. Прошло еще пять веков, и Испанию  постигла участь Рима — она была завоевана вестготами, и на ее землях сложился ряд христианских королевств. Как видно, Иберийский полуостров издревле был тиглем расово-этнического и  культурного смешения.¹⁷

Но на этом перипетии иберийской истории не закончились — главное  событие предстояло впереди. Оно-то, собственно, и определило своеобразие  истории Испании, оказало решающее влияние на испанский национальный характер и отразилось при завоевании Америки. В 711 г. в Испанию вторглись  из Африки мусульмане, берберийские племена, разгромили христиан и в течение  нескольких лет подчинили себе почти  весь полуостров. Восемь веков на землях Иберии оставались мавры — так  христиане прозвали захватчиков. Мавры  были, носителями утонченной культуры Востока, по многим статьям превосходили вестготов. И потому в испанскую  культуру вместе с тысячами арабских слов вошли достижения восточной  литературы, философии, медицины, архитектуры, декоративного искусства.

На севере Испании, в неприступных горах Астурии, сохранилось лишь крохотное независимое христианское королевство. Отсюда-то христиане и  начали шаг за шагом оттеснять  мавров с захваченных земель —  эта война, растянувшаяся на восемь веков, получила название «Реконкиста» («отвоевание»). В ходе Реконкисты и  выковывался испанский национальный характер, а также складывались формы  общественной и военной организации, затем частично перенесенные в Америку.

В войне с маврами также  не было единой христианской армии, линии  фронта, единоначалия, плана ведения  военных действий. Реконкиста в основном состоялась как результат частной  инициативы, когда феодал с разрешения короля, а то и по собственному почину собирал на свои деньги войско, возглавлял его и отхватывал кусочек вражеской  территории, после чего происходил дележ земель и добычи. Герой испанского народного эпоса «Песнь о моем Сиде» (XII в.) как раз и был таким  вот независимым воителем, хотя и вассалом короля. В эпоху Реконкисты сложилась традиция договоров с королем на военные операции с учетом материальных интересов каждой из сторон — те договоры были прародителями капитуляций, патентов и лицензий, какие позже король раздавал завоевателям Нового Света. И тогда же возникла форма энкомьенды — когда воин в качестве награды за доблесть получал надел земли с определенным количеством людей в услужение.