Хронология и периодизация холодной войны

     В отличии от Женевской конференции 1954 г. историки гораздо чаще обращаются к итогам встречи на высшем уровне в Женеве в июле 1955 г. как к прообразу  разрядки. В статье Н. И. Егоровой «Европейская безопасность 1954 – 1955 гг.: поиск новых  подходов» данное событие рассматривается  в контексте анализа советских  предложений середины 1950-х гг. о  создании системы коллективной безопасности в Европе в противовес Парижским  соглашениям 1954 г. и включении ФРГ в НАТО[1;381]. Она считает, что со сменой политического руководства в Кремле после смерти Сталина 5 марта 1953 г. западные лидеры связывали определенные надежды на ослабление международной напряженности. Об этом было заявлено в известной речи президента Д. Эйзенхауэра «Шанс для мира», произнесенной 16 апреля 1953 г., а также в выступлении У. Черчилля в палате общин 11 мая 1953 г. Касаясь вопросов внешней политики, глава консервативного правительства Великобритании, вновь, как и в 1950 г., призвал к неофициальным переговорам на высшем уровне с целью ослабления холодной войны.

     Эти настроения совпадали и с высказываниями нового советского коллективного руководства  в лице Л. П. Берии, Н. С. Хрущева, Г. М. Маленкова в пользу улучшения  отношений СССР и стран Запада (которые в последние годы жизни Сталина характеризовались ожиданием новой войны), а также с некоторыми практическими шагами в сторону снижения напряженности[1;372].

     Реконструкция на базе новых архивных документов основных расхождений между советской  формулой обеспечения безопасности в Европе и ее ставкой на сохранение раскола Германии и западного  «плана Идена», которые нашли свое применение на женевской встрече  и на совещании министров иностранных  дел осенью 1955 г. в Женеве, позволяет  лучше понять, почему в середине 1950-х гг. не были реализованы потенциальные  возможности для компромиссов, равно, как и то, почему в это время  ослабление международной напряженности  не могло стать долговременным процессом[1;11].

     Как показывает Ю. Н. Смирнов в статье «Холодная война как явление  ядерного века», именно ядерное оружие, став одним из более вероятных  инструментов «горячей конфронтации», к концу 50-х гг. подтолкнуло две  сверхдержавы к поиску совместных мер  обеспечения глобальной безопасности. Поняв в ходе ядерных испытаний, какие последствия могла бы иметь  эскалация противоречий до уровня ядерного конфликта, СССР и США наметили общие  интересы в области ядерного нераспространения, что к концу 60-х гг. привело на время к разрядке международной напряженности[1;628].

     С обострением ситуации в Восточной  Европе в 1956 г. совпал Суэцкий кризис. Автор статьи «Суэцкий кризис 1956 г.»  М. Я. Пелипась приходит к выводу о  том, что уроки данного кризиса  продемонстрировали еще раз, что  даже в условиях военно-силовой конфронтации СССР и США участники мирового сообщества должны стремиться к пониманию  и учету интересов друг друга, созданию обстановки взаимной предсказуемости действий[1;581].

     М. П. Леффлер большое внимание уделял теме поиска обеими сторонами возможностей ослабления конфронтации и выявлению  причин упущенных возможностей –  от первой «оттепели» 1953 – 1954 гг. до разрядки 1970-х годов и ее эрозии в 1976 – 1980 гг. Таким образом, важная и в теоретическом, и конкретно – историческом плане  проблема разрядки в годы «холодной  войны» оказывается стержневой. Подробно рассмотрев «шанс для мира», появившийся  с приходом к власти после смерти Сталина нового советского руководства  и со сменой хозяина Белого дома в США, Леффлер сосредоточил внимание на внутриполитических и внешнеполитических условиях, которые сопровождали реализацию высказанного в 1953 г. тогдашним главой советского правительства Г. М. Маленковым и американским президентом-республиканцем Д. Эйзенхауэром намерения содействовать  ослаблению международной напряженности.

     Завершая  исследование первых попыток ослабления международной напряженности, Леффлер  заключает, что «не могло быть действительной разрядки или мира до тех пор, пока идеологические предпосылки  формировали восприятие обеими сторонами  угрозы, или же пока не создалось  благоприятной возможности в  динамичной международной системе»[17;123].

     Из  выше сказанного можно сделать вывод, что период «ранней» «разрядки» интерпретируется учеными по-разному. Одни отдают приоритетную роль в желании ослабления конфронтации советскому лидеру Н. С. Хрущеву, другие на первое место ставят желание Запада на урегулирование взаимоотношений с СССР. Во многом отдается предпочтение экономической причини, поскольку США не обладает необходимым количеством ресурсов, имеющихся на территории Советского Союза, поэтому для преодоления энергетического кризиса США  было необходимо урегулировать ситуацию на международной арене. Так же эта «разрядка» была необходима во имя недопущения ядерной войны, в связи с увеличением количества ядерного оружия. Тем не менее, на политической арене было не все так гладко, идеологическое противостояния все больше нарастало, что препятствовало «действительно «разрядке»» в международных отношениях. 
 

2. 1958 – 1964 ГГ. НАЧАЛО ВЫЗРЕВАНИЯ И РАЗВИТИЕ  БЕРЛИНСКОГО И КАРИБСКОГО КРИЗИСОВ.

     В. О. Печатнов подчеркивает, что «своей политикой Хрущев постоянно провоцировал американцев. Никогда послевоенный мир не был так близко к войне, как при Хрущеве». Его поддерживает С. В. Кудряшов: «При Хрущеве «холодная  война» приняла действительно всемирный, глобальный характер. Мы «залезли»  и в Африку и в Латинскую  Америку. Как никто другой, Хрущев раскрутил механизм гонки вооружений».

     Во  время встречи в Париже советской  и американской делегаций, возглавляемых  президентом Д. Эйзенхауэром  и  Н. С. Хрущевым, по мнению большинства специалистов, достижение каких-то соглашений было возможно. Срыв же переговоров руководителей СССР, США, Великобритании и Франции в Париже в мае 1960 г. произошел из-за негибкости политики Н. С. Хрущева, о которой свидетельствует хотя бы его выступление во дворце Шайо.

     Дж. Боффа считает, что первый в истории визит главы Советского Союза в США в сентябре 1959 г., переговоры с президентом Эйзенхауэром имели для Хрущева огромное значение. Визит укреплял международный престиж Советского Союза.

     Советско-американские отношения были омрачены полетом американского самолета У-2, со шпионскими целями вторгнувшимся в воздушное пространство СССР (май 1960 год). Самолет был сбит советскими ПВО[6;415].

     В. М. Зубок, анализируя мотивы Хрущева  в развязывании берлинского кризиса  в 1958 г. и построения Берлинской стены, выделяет факторы милитаризации  ФРГ, крайней нестабильности ГДР  и осложнения советско-китайских  отношений. В то же время многое еще  в оценке мотивов Хрущева и  советской политики остается спекулятивным[20;141]. А. М. Филитов не согласился с выводами Зубока о злоупотреблении советского лидера революционной риторикой и подражании даллесовскому «балансированию на грани» ядерного конфликта для решения политических целей. Он и его германский соавтор Б. Боневич полагают, что Хрущев до последнего момента не хотел рассматривать вариант со «стеной» и цеплялся за свою идею превращения Западного Берлина в открытый город. По их мнению, лишь вызов гегемонии и престижу Москвы со стороны китайского руководства побудил Хрущева принять аргументацию В. Ульбрихта и дать добро на возведение Берлинской стены[5;22].

     Кризис  в советско-китайских отношениях и его причины только недавно  стали предметом документированных  публикаций. К. В. Плешаков и В. М. Зубок  дают упор на геополитическом соперничестве  и столкновении внутриполитических приоритетов обеих сторон. Д. А. Волкогонов и М. Ю. Прозуменщиков полагали, что  взаимная личная неприязнь Мао и  Хрущева явилась более важным фактором, чем идеологические и какие-либо другие расхождения. М. Ю. Прзуменщиков, в частности, считает, что важными  моментами, объясняющими разрыв, были как принципиальные расхождения  по международной политике (взгляды на проблемы разоружения и разрядки с капиталистическим Западом, разные формы перехода к социализму), так и конкретные разноглася по тайваньскому вопросу, индокитайскому конфликту и т.п. Но главным, по его убеждению, было «столкновение амбиций и политических честолюбий лидеров двух государств»[20;142].

     Пиком противостояния, по мнению Дж. Боффа, послужил ввоз Советским Союзом на Кубу ядерных ракет средней дальности. Разразился Карибский кризис.

     Ракетный  кризис заставил Кеннеди задуматься не только об опасности, но и о пределах всех возможностей в достижении целей путем конфронтации и угроз с сомнительной позиции силы[9;245]. 

       Невнятная реакция США на возведение  Берлинской стены создала у  Хрущева иллюзию того, что американское  руководство во главе с Дж. Кеннеди побаивается СССР и  боится идти на обострение. Отсюда  последовал вывод о том, что  отныне в отношениях с США  можно опираться на силовой  шантаж. Следствием этих явно  ошибочных умозаключений и стал  острейший Карибский кризис 1962 г.                                              

     Иногда  к оценке тех или иных действий на международной арене подходят односторонне, без учета всех факторов. Таким примером может служить «Карибский кризис». Существуют высказывания о неправильных действиях СССР, а некоторые авторы даже обвиняют Советский Союз в создании «Карибского кризиса».

     Карибский кризис октября 1962 г. стал венцом этого этапа «холодной войны». Столкнувшись с реальной угрозой ядерной войны, Дж. Кеннеди пришел к выводу, что абсолютное отстаивание своего превосходства повсюду может вовлечь США в самоубийственный ядерный конфликт, который приведет к национальной катастрофе. Для Белого дома стало очевидным, что нагнетание враждебности до степени военного конфликта отнюдь не всегда служит американским интересам – наоборот, оно может способствовать отчуждению обеспокоенных нейтральных государств, отходу устрашенных подобными действиями союзников[29].

     В одном из своих интервью исследователь  Зубок сказал о том, что «Хрущев  хотел напугать Запад и защитить Кубу, но не рассчитывал на то, что  из-за этого может начаться война. Когда в 1962 г. в разгар Карибского кризиса ему почудилось, что Кеннеди может начать войну, или на него могут так надавить, что он будет вынужден начать войну, то Хрущев испугался. То есть, это реальная история, где действуют не хитроумные шахматисты, которые просчитывают ходы друг друга, а такие импульсивные люди, как, например, Никита Хрущев».

     Одним из приоритетных направлений исследования Карибского кризиса 1962 г. является выяснение  роли разведки, благодаря данным которой  об американских планах вторжения на Кубу и намерении нанести превентивный ядерный удар по СССР и созрело  решение о проведении операции «Анадырь». На основании новых источников академик РАН А. А. Фурсенко, в своей статье «Проблемы изучения истории Карибского кризиса», вносит в исследование этой темы ряд важных уточнений[38;196]. В частности, одним из итогов кризиса, по его мнению, было соглашение об удалении американских ракет с территории Турции, инициированное, вопреки устоявшемуся мнению, не СССР, а США[1;594].

     После Карибского кризиса советско-американские отношения вошли в полосу потепления, что выразилось, в частности, в  заключении 5 августа 1963 г. Договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах (кроме подземных). Инерция этого потепления сказывалась вплоть до 1968 г. и вошла в историю как «период разрядки».

     Подводя итоги международной деятельности Хрущева, историк Зубок подчеркивает большой урон, который этот лидер  принес советской дипломатии и военному строительству. Это признают и российские специалисты. Вместе с тем, отмеченные Зубоком такие факты, налаживание  торгово-экономических отношений  со странами Запада, расширение научно-культурных обменов, обращение к «народной дипломатии», разоруженческие инициативы и «оттепель» на внутреннем фронте, свидетельствуют о неоднозначности хрущевского внешнеполитического наследия и необходимости более сбалансированной его оценке в сопоставлении с политикой западного блока и новыми тенденциями в развитии «холодной войны»[17;127].

     Историк Леффлер, прослеживая развитие президентом  Дж. Кеннеди курса на улучшение  отношений с СССР после подписания в августе 1963 г. Московского договора, немало места уделяет препятствиям, которые влияли на этот курс. Как  отмечает исследователь, Кеннеди, желая  разрядки, неоднократно говорил о  наличии глубоких идеологических различий между США и СССР, их противоположных  подходах к так называемым войнам за национальное освобождение, о необходимости  поддержки которым заявлял Н. С. Хрущев. Леффлер не дает оценки достигнутому после Кубинского кризиса прогрессу  советско-американских отношениях как  ослаблению напряженности. Он лишь отмечает, что к моменту трагических  событий 22 ноября 1953 г. в Даллесе  «будущее разрядки было не ясным». Вместе с тем, Леффлер вновь подчеркивает, что идеологические пристрастия  Москвы и Вашингтона, историческая память, страх, в совокупности с внутриполитическими  и внешнеполитическими факторами  мало способствовали поддержке идеи разрядки[17;124].

     Американский  политолог  Уильям Таубман считает, что в какой-то степени Хрущев виноват нарастании напряженности. С другой стороны, совершенно ясно, что в Вашингтоне его очень плохо понимали. Он действительно хотел и стремился улучшить взаимоотношения между СССР и США, а также смягчить противостояние двух сверхдержав в холодной войне, но действовал таким образом, что понять его мотивы в США так и не смогли.

     Из  выше сказанного можно сделать вывод, что период конца 50-х начала 60-х  гг. представляется нам как новый  «взрыв» противостояния на международной  арене. Ученые-историки дают различные  оценки данному периоду. Большое внимание уделяется личности Н. С. Хрущева, который, по мнению некоторых исследователей, сыграл большую роль в том, что «холодная война» приобрела новый поворот. Многие обвиняют советского лидера в негибкости его политики в отношениях с Западом. Но имеет место и другое мнение, что США спровоцировали СССР своими действиями.