Курс лекций по "Истории мировой культуры"

В мистике образ тождественен предмету: Наскальные рисунки пронзенных стрелами диких животных появились потому, что первобытные охотники верили - эти изображения воплотятся в жизнь на охоте. Связь данных изображений с местами захоронений позволяет также предполагать, что доисторические рисунки в пещерах должны были активизировать магические силы, обеспечивающие удачную охоту покойника. Данная гипотеза подтверждается анализом искусства Древнего Египта, которое было преимущественно мистическим.

Психологическую неудовлетворенность  человека в качестве предпосылки  развития искусства называет 3. Фрейд. «Художник - это первоначально человек, отвращающийся от действительности, потому что он не в состоянии примириться с требуемым ею отказом от удовлетворения влечений; он открывает простор своим эгоистическим и честолюбивым замыслам в области фантазии. Однако из этого мира фантазий он находит обратный путь в реальность, преобразуя, благодаря своим особым дарованиям, свои фантазии в новый вид действительности, который принимается человечеством как ценное отображение реальности».

В какой мере здесь можно  говорить о жертве? В человеке формируется образ предмета как психологическая компенсация за невозможность владеть им. Через какое-то врёмя он осознает, что образ вопреки мистическому закону сопричастности не дает реального владения предметом: нарисованное блюдо не насыщает и

в нарисованном доме не укрыться от холода. Если человек отказывается от своих притязаний и продолжает творить, наслаждаясь образами, то этот момент и есть точка перехода от главенства мистики к лидирующей роли искусства.

Искусство с присущей ему  образностью противопоставляет себя потребительскому отношению к действительности и материальному вообще в пользу непрактического, созерцательного наслаждения красотой. «Красота спасет мир», потому что заставляет отказаться от эгоизма собственности, силы вещизма, разделяющей людей. В этом смысле можно сказать, что отказ от собственности после возникновения института частного владения ею - главная жертва художника.

В искусстве кристаллизуются  образы, возникшие из мистической ориентации первобытного человека. В процессе развития языка и мышления они превращаются в мифы, связывающие более или менее логично мир повседневного опыта с миром сверхъестественных сил. Этот мир в мифах не менее реален, чем чувственный мир. В мифологичёском искусстве много сокрытого специально: «Женщины и непосвященные знают только их букву, тогда как их глубокий смысл и мистическая сила, на которой основана вся действенность их мифов, открыты лишь мужчинам, которые считаются достаточно квалифицированными для того, чтобы быть в них посвященными, чтобы их сохранять и передавать, чтобы выполнить те тайные церемонии, которые с ними связаны», указывал Леви-Брюль Л.

Постепенно обряды и  мифы усложняются и источник их, придававший искусству объективное значение, забывается. С утратой мистических основ искусство субъективируется. Тяготение великих художников к мистике представляет собой стремление вернуться к корням и обрести объективное содержание. Искусство было господствующим, когда еще недостаточно развилось понятийное мышление и не возникла потребность в систематизации всего культурного наследия. Когда эти предпосылки проявились, из синтеза мистики и искусства сформировалась мифология. Должно было накопиться большое количество произведений, чтобы наступил следующий этап культуры - мифологический, являющиеся по существу систематизацией первобытного искусства.

ДРЕВНЕЕ ИСКУССТВО. 

Точка зрения, в соответствии с которой искусство является как бы переходной ступенью от мистики к мифологии, позволяет подвергнуть сомнению представление о том, что и ранее существовали целостные мифы, которые потом распались или деградировали. Скорее, вначале они были разрозненными сказаниями, а затем стали соединяться с помощью логики в нечто целое.

Одно из объяснений верхнепалеолитических  рисунков, с которых начинается наше внакол7ство с древним искусством, заключается в веровании, что тот, кто владеет изображением, располагает полной властью над его оригиналом. Л. Леви-Брюль обвиняет защитников данной гипотезы, что они приписывают авторам этих рисунков и скульптур чисто утилитарные замыслы. Действительно, в искусстве утилитарное отходит на второй план, но в качестве предпосылки развития искусства имеет место. Б.Ф. Поршнев объясняет эти изображения запретом на пользование оригиналом. Продолжая мысль, можно сделать вывод, что тяга к добру порождает сказки, в которых оно побеждает. В этом смысле прав Ф. Ницше, который утверждал, что «искусство не есть исключительно подражание природной действительности, а как раз метафизическое дополнение этой действительности, поставленное рядом с ней для ее преодоления». Таким образом, искусство выполняет роль восполнения в сфере чувств человека того, чего он оказывается лишен в жизни. Это, впрочем, свойственно любой отрасли духовной культуры.

Первобытное искусство было, по сути, средством общения и единения людей. Ритуалы выходят из искусства и, будучи сопричастны миру сверхприроды, создают тем самым мир духовной культуры. В мифах запечатлен бессознательный архетип данного племени, и потому он так оберегается «стариками» - хранителями мудрости. Древнее искусство повторяет подвиги культурных героев, которые считаются предками и творцами всех обычаев, обрядов, празднеств и церемоний. Культурный герой является главным персонажем мифов и в то же время этим же словом называется главное мистическое начало. Тот, кто породил культуру, отождествляется с порожденным. В самом имени, слове пребывает мистическая сила.

То, что первоначально  все виды искусства связаны с  мистикой (литература, живопись, музыка, танцы), очевидно, так как мистика была предшествующей отраслью культуры. Вот что говорит Л. Леви-Брюль о плясках, которые устраивали равнинные индейцы Северной Америки перед охотой на бизонов: «В этих плясках индейцы представляли, «разыгрывали» отдельные эпизоды этой охоты. Один из участников, покрытый бизоньей шкурой, подражал движениям пасущегося животного; другие, изображавшие охотников, приближались к нему с бесчисленными предосторожностями, внезапно на него нападали и т. д. Однако не следует задерживаться на этой пантомиме. Это - лишь внешняя, зрительно воспринимаемая сторона церемонии. Последняя имеет также и глубокий символический смысл. Она в действительности представляет собой не игру, а нечто совсем иное. По убеждению индейцев, эта церемония мистически действует на расположение, а следовательно, и на поведение бизонов: действие этой церемонии таково, что они после нее позволяют себя обнаружить, приблизиться: к себе и убить себя»

Следует согласиться, что первобытные мифы и церемонии - не «элементарные формы религиозной жизни» (как полагал Э. Дюркгейм), а скорее «до-религия». Сам термин «до-религия», хоть он и не включает идеи необходимости эволюции, указывает, что дело идет о стадии, на смену которой может явиться религия в полном смысле слова.

Сказания древних народов - элементы, из которых складывается целостная мифология. Сюда же следует добавить развитие искусства в процессе слово- и мифотворчества.

Отдельные виды искусства  также связаны между собой. Поэзия возникла не только из словотворчества, но и из подражания музыке, а трагедия - из дифирамба и хора.

ПЕРМАНЕНТНОСТЬ ИСКУССТВА.   

Гипотеза до-логичности первобытного мышления хорошо объясняет первичность мистики и искусства по сравнению с мифологией, философией и другими отраслями культуры. Но по мере того, как мышление становится все более логичным, лидирующую позицию занимает мифология. С появлением логики жизнь, конечно, не становится всецело логичной. Соответственно, мистика и искусство остаются «перманентно действующими», но теперь уже в условиях наличия конкурента, развитие которого они сами подготовили.

Искусство, имея культовую  основу, постепенно уходит все дальше от практики, пока не забирается в «башню из слоновой кости», где можно заниматься «искусством ради искусства». Однако полностью уйти в себя искусству не удастся никогда. Художников называли пророками, потому что их предназначение было одинаковым. Любое культурное творчёство - будь оно художественным, религиозным или каким-либо еще - есть пророчество.

В отдельные моменты поэт не принадлежит самому себе (вспомним пушкинское «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей»). Особое состояние «бросает» его в иной мир, где все сходится воедино и где творец чувствует себя, как дома. Неприкаянность в реальном мире порождает стремление художников к жертвенной смерти.

Всякое истинное произведение искусства  противопоставлено материальному миру и таким образом обречено на борьбу со средой. Коллизия «поэт и царь» проходит через всю историю человечества. Творец сталкивается не только с властью, но и с массой, которая не понимает его. Эта борьба фундаментальна и выражает противоречие между культурой и материальной жизнью. Положение художника в обществе обобщил Ф. Ницше: «Если же мы перенесем в область искусства обычай всенародного голосования и преобладание численного большинства и заставим художника защищать свое дело как бы перед трибуналом эстетических бездельников, то можно заранее поклясться, что он будет осужден».

Развитие искусства шло также  в борьбе со всеми другими отраслями  культуры. Порой казалось, что искусство может снова занять лидирующую позицию, но подмены ослабляли его творческие возможности. И. Тэн, анализируя ситуацию в Италии после великого полустолетия конца XV - начала XVI в. отмечал, что «когда живописец, дотоле наивный ремесленник, превратился в вежливого кавалера, когда лавка и работники-ученики уступили место «Академии», когда смелый, вольный художник... сделался дипломатом-царедворцем, убежденным в своей важности, блюстителем этикета, сторонником мелочных правил, тщеславным льстецом прелатов и вельмож».

В истории мы встречаем  такие подмены неоднократно. В работе «Умирание искусства», посвященной современному искусству, В. Вейдле пишет, что «подмена искусства утилитарно-рассудочным производством, сдобренным эстетикой; привела к чему-то, в принципе общепонятному и потому сплачивающему, пригодному для массы, и не так-то легко бороться с тем, чью пользу и удобство  докажет любая газетная статья, что одобрит на основании присущего ему здравого смысла всякий лавочник. Эстетические потребности убить нельзя, но искусство убить можно. У человека нельзя отнять зачатков «хорошего вкуса» или вообще вкуса, но его можно отучить от творчества». 

ЗНАЧЕНИЕ  ИСКУССТВА. 

Уже в индийской культуре искусство считалось божественным. Как подчеркивал Л.И. Мечников, «арийцы верили, что «боги рождаются из воздуха, выдыхаемого певцом», а следовательно, существуют лишь постольку, поскольку существует вдохновенное настроение их почитателя». В Ведах утверждается, что мир и существующее в нем возникло из песнопений богов.

Искусство прокладывает новые  пути для человечества, обеспечивая посредством воображения поиск альтернатив будущего; творит прекрасное и открывает гармонию в мире; «примиряет с жизнью» (Н.В. Гоголь); дополняет и завершает бытие, «соблазняя на дальнейшую жизнь» (Ф. Ницше). Искусство - способ внутренней гармонизации личности, вид магического воздействия на мир, имитация действительности с целью ее изменения. Искусство выполняет компенсаторную роль при запрете прикосновения к предмету, создавая его двойники. Искусство делает вечным слово, и человек - носитель слова - присоединяется к вечному. Это - способ художника преодолеть смерть.

И трагедия, и музыка ведут к  вечному. «Мы верим в вечную жизнь!» -так восклицает трагедия, между  тем как музыка есть непосредственная идея этой жизни». Героическая смерть в трагедии, вынужденная или добровольная, вызывает катарсис у зрителя - чувство очищения, подъема и воодушевления. Искусство ведет к вечности, преодолевая страх смерти, т. е. осуществляет высшую цель культуры.

Значение искусства определяется и тем, что слово понимается тождественно обозначаемому им предмету. Таким образом, искусство раскрывает сущность мира. Оно выполняет и игровые, развлекательные функции, и будет существовать столько, сколько соответствующая потребность.

Искусство является способом передачи культуры в древнем обществе, в котором оно может быть столь же тайным, как мистика, но скрыть которое гораздо труднее. Видимый характер культуры способствует ее самосохранению, облегчает передачу

следующим поколениям, но одновременно затрудняет ее сокрытие. В этом диалектика древнего искусства.

Значение искусства и в том, что оно уравнивает две разновидности духовной жизни - нерациональную мистико-религиозную и рациональную научно-философскую. Их видимая противоположность рождает представление о том, что только нерациональное мистико-религиозное мышление духовно. Это объясняется тем, что появившаяся рациональность противопоставила себя прежней духовности, но это не значит, что она не была духовной изначально. В искусстве гармонично сочетается и та и другая духовность. Обе нужны для полноценного существования и создания полнокровного произведения.

Исходя из функций искусства, можно понять формулу Достоевского «красота спасет мир», дополненную Рерихом – «осознание красоты спасет мир» (вариант «творение красоты спасет мир»). Понимание и открытие мира в аспекте прекрасного есть выражение непрактического, неэгоистического отношения к действительности, причем культура не нечто добавляемое к миру с целью его раскрашивания, а, как указывал Гете, важнейшая онтологическая характеристика бытия.