Оценочные метаэлементы в художественном тексте 19 века

Вербальные  МТЭ другой группы не обладают эксплицированным метасмыслом. Этот смысл имплицировался, и, чтобы восстановить его, необходимо обратиться к анализу высказывания, его семантической записи. Обнаружение семы ‘говорю’, относящейся к самому акту говорения, будет сигналом наличия метатекста. «Иван Иваныч желая то-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку» (Чехов, Человек в футляре). Наречное коротко создает метасмысл ‘излагаемое далее будет предельно кратким’. А метатекстовое в следующем, в силу своего катафорического характера, задает прогрессивное направление излагаемому.

Группа графических (формальных) элементов метатекста включает в себя абзацные отступы, многоточия, кавычки, всевозможные нумерации и маркеры в тексте, шрифтовые выделения, вставные и вводные конструкции в скобках / двойном тире, а также соответствующие всем перечисленным представителям этой группы паузы и изменения интонации в устной речи:

Изучение природы  метатекстовых образований в  ткани речевого произведения открыло новые пути исследования поведения говорящего субъекта. Управление процессом адекватного восприятия своего речевого произведения позволяет говорящему не только передавать субъективное видение ситуации. Контролируя восприятие субъективного, адресант способен управлять и процессом мышления, направляя внимание адресата в нужное русло. Возможно, это открывает перспективы исследовать различные виды дискурса (политического, религиозного, научного и др.) как систему формирования понятий, управления мышлением в определенных речевых произведениях, влияющих на индивидуальную и народную языковую картину мира.

Весьма интенсивно в текстовом пространстве художественной литературы 19 века используются лексические средства выражения эмоциональной оценки: слова с ярким коннотативным значением, многозначные слова.

О путях формирования оценочных значений на лексико-семантическом уровне писал еще В.В, Виноградов, высказывая как закрепившиеся в современном  языкознании гипотезы, так и подвергающиеся сомнению:

1. Оценочное  значение может возникнуть в  связи с расширением смыслового объема слова.

2. Оценочное   значение   могло   возникнуть   как   переносносное   по отношению к одному из значений слова или к одному из его оттенков («слагаемых» этого значения).

3. Переосмысление  собственного имени, переход его  в экспрессивное слово нарицательного  значения, что часто определяется: 1) исторической   и   литературно-образной знаменательностью имени, его культурно-общественным смыслом; 2) созвучием морфологического состава с живыми формами и элементами данной языковой системы, возможностью его народной этимологизации; 3) фонетическим строем имени, экспрессивно-смысловыми возможностями, скрытыми в фонетическом облике слова,

4. Общие  тенденции   семантического   развития   языка   в  связи   с  развитием общества. Так, в некоторых  семантических группах отдельные,  наиболее   весомые   слова  могли   выступать   в   качестве   семантических, центров, вокруг которых группировались целые ряды слов и понятий. Притяжение к ним новых слов сопровождалось изменением в строе их старых значений.

5. В   истории   семантических   изменений   русской   литературной лексики значительную роль играли процессы столкновения, слияния и вытеснения омонимов. Устранение омонимов путем слияния их в одно слово нередко было связано со своеобразной «народной этимологией».

6. Приобретение  словом  или  выражением   оценочного  значения может быть связано с функциональным переносом названия с одного круга явлений на другой. Эти переносы обусловлены историческими изменениями в материальной культуре или в социальном строе общества.

7. Этимологическим  фундаментом многих экспрессивных выражений   является указание на какое-нибудь бытовое явление или событие прошлого.

8. В истории  слов огромную роль играет индивидуальная инициатива, личное творчество.

Положения В.В, Виноградова позволяют выделить слова, выступающие в роли вторичных наименований (в частности, метафиры). По мнению В.Н. Телии, Ю.Д. Апресяна, им принадлежит роль выражения эмоциональной оценки, ср.: хитрец - лиса, трус - заяц, задира - петух.

Количественный  показатель вторичных номинаций  позволил выделить следующие группы слов:

1) лексика, связанная с физиологией человека, его общественной, трудовой, политической, религиозной н другой деятельностью. В пределах. этой группы выделяются следующие модели:

- от обозначения  представителей определенной профессии  к характеристике человека: артист, дипломат, живодер, корифей, виртуоз, лавочник,  палач,  паяц,  приказчик,  преступник,  раб,  крепостная  девка, хозяин, смерд, царь-государь, советский монарх и др. У слов этой группы наблюдается   преобладание   негативной   эмоциональной   оценочности, особенно при оценке оппозиции актер - власть: царь - смерд, слуга. почетный скоморох, хозяин - раб, крепостная девка;

- от названий  членов религиозных групп и последователей религиозных учений: отшельник, иезуит, фанатик, изувер.

- от названия людей с определенными физическими недостатками или психическими отклонениями: идиот, псих, урод, карлик, и др. По признаку, лежащему в основе образования, их можно разделить на две группы:

а) обозначение  человека по его внешности (урод в значении 'человек с некрасивой внешностью', карлик, громила, чучмек):

б) характеристика человека по его свойствам или  качествам (урод в значении «человек с какими-либо дурными свойствами характера, странностями  в   поведении   и т.п.,   идиот,   дурак,   пошляк), наиболее употребительными среди слов данной модели в художественной прозе являются слова дурак, идиот;

-  наименования  по возрасту. В качестве производящей  основы для образования    слов     данной     модели     служат     слова,     обозначающие определенные   стадии   развития   человека;   младенец,    дитя,    деточки. Дитятя, мальчишка, девчонка, недоросль, переросток, старик, старуха. В основе    семантического    образования    данных    слов    лежит    признак несоответствия поведения человека по возрасту. Самая многочисленная группа    слов    -    слова-характеристики    взрослого    человека    по    его «детскости» - неопытности, наивности, несамостоятельности. Такие слова обычно употребляются с оттенком доброго снисхождения. В отличие от большинства слов данной модели в рассмотренных текстах слово старик не имеет характеризующего значения;

- наименования по полу; баба («безвольный слабый мужик»), гренадер («женщина высокого роста, крупная»), красная девица («•астенчивый юноша») и др.

- от названия  фантастических и мифологических  существ. В русской художественной литературе 19 века слова этой модели широко распространены: ангел, ангелочек, баба-яга, бог, богини, богатырь, ведьма, волшебник, демон, фея, чародей, черт. Закреплению их в языке   способствовало как устное народное творчество, так и творчество русских поэтов и писателей XIX века;

- от названий болезней: зараза, холера. Эти названия в сознании народа ассоциировались с самым страшным, что, очевидно, способствовало образованию слов бранного характера;

2) метафорическое  переосмысление предметов, окружающих  человека в его повседневной  жизни, затронуло разнообразнейшие  пласты лексики русского языка,  связанной с одеждой человека, едой, орудиями и предметами труда, нашедшее отражение в художественных текстах. В этой группе выделяются следующие модели:

-  от названий  предметов одежды и обуви: валенок, шляпа, pубаха и др.   Наиболее   распространенным   является   слово  рубаха   (парень)   - 'простой в общении человек «;

- от названия предметов обихода и объектов быта: бочка, пила, пробка,   пугало  и  др.  В  основе  образования большинства  слов лежит признак сходства по внешности или свойству;

- от названия мелких, незначительных вещей: мелюзга, финтифлюшка:

- от названия игрушек; кукла, марионетка, трещотка. Все подобные номинации имеют отрицательное оценочное значение;

- от названия игральных карт. Вероятно, карточная терминология повлияла на образование слов, характеризующих человека с точки зрения его веса в обществе: туз, король, козырь;

- от названии напитков, продуктов питания: квашня, кисель, мед, размазня, сухарь и др. Значительная их часть имеет синонимическое значение 'человек хилый и вялый';

- от названий  скульптурных изображений: болван, истукан, идол, кумир, колосс, статуя;

3) образное переосмысление  основной семантики зоонимов  является основой одной из  самых продуктивных моделей образования  слов со значением лица, также  часто употребляющиеся писателями 19 века. По признаку, лежащему в основе метафоризации зооонимов, можно выделить следующие группы «зоохарактеристик»:

1) свойство + внешнее  сходство (медведь, слон, корова, тарантул):

2) только свойство (хамелеон, заяц, лиса, пес, волк),

3) только внешнее  сходство (жираф, мышь);

4) близость человека  с растительным миром, постоянно  окружающим его, способствовала  образному переосмыслению названий  предметов и явлений флоры  и перенесению их в сферу  человеческой жизни. В этой  группе образному переосмыслению  подверглись названия деревьев, плодов, грибов, трав, цветов: дуб, береза, перец, кукуруза, лопух, сморчок, букетик, цветок, ягодка, вишенка и др.

Слова этой группы образованы на основе переосмысления природных явлений. В эту группу входят также существительные: солнце. светило, звезда.

Заметим, что  большинство номинаций, образованных, на основе метафорического переноса, представляют собой ингерентную оценочность и лишь в некоторых случаях адгерентную (кукуруза, вишенки).

Проведенный анализ моделированного образования существительных со значением лица (на основе метафоризации) показывает, что данное явление представляет собой обширное поле для семантических наблюдений и изучения механизма лексико-семантического образования слов.

 

2.2. Основные  способы выражения в положительной и отрицательной оценке в тексте

 

Значительное  количество выделенных в художественных текстах 19 века лексических единиц представляют те из них, оценочность и оценочный знак которых заложены в лексической основе (корне) слова (ингерентная, или открытая оценка): дурак, гад, тунеядец, дармоед, зараза, молодец, скотина, трус, сволочь, умница, морда, рожа и т.д. Заметим, что в художественных произведениях многочисленны лексемы, в которых «экспрессивное содержание слова полностью вытесняет его понятийное содержание» (сволочь, подонок, гадина, скотина), причем оценка, выраженная подобными лексическими единицами, не зависит от реальных свойств референта, В связи с этим интересным представляется тот факт, что бранные номинации единичны в языке представителей творческой элиты XIX века. Часто авторы   пытаются  усилить эмоциональность той   или   иной языковой единицы при помощи повтора («Холера... О, холера», Молодец! Ох, молодец! Молодец, ну молодец! сухарь сухарем, молчун молчуном) в разной дистрибуции и в разных высказываниях: «Такая хорошенькая барышня, такая хорошенькая, кабы не личико!.» (Щепкина-Куперник).

На позиции  наиболее выраженного и частотного в идиостиле А.П.Чехова чаще всего выдвигают полные и частичные синтаксические параллелизмы. Однако языковой статус таких приемов разный, что подчеркивается различием их функций. «Но вот промелькнула и пшеница. Опять тянется выжженная равнина (...), опять носится над землею коршун» («Степь»). Значимость обретают не столько сами синтаксические параллелизмы, сколько морфологическое однообразие, однородность на определенных позициях. «В своей песне она, полумертвая, уже погибавшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она еще молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины не было, но она все-таки просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко себя» («Степь»).

 Все повторы  в тексте стилистически оправданы, употреблены о ситуациях, требующих от говорящего сильного эмоционального напряжения, налицо нагнетание пейоративной оценочности лексических единиц, усиление эмоционального фона произведений.

Своеобразным  элементом подачи эмоционально-оценочной лексики в художественных текстах 19 века является их особое оформление: заключение некоторых из них в кавычки (чаще это наблюдаемся в речи автора). Как. правило, в кавычках оказываются грубые, разговорные слова, имеющие отрицательную коннотацию, слова, носящие оттенок иронии («разгильдяи», «министр», «шеф», «добрый царь», «слуга народа») и одновременно способные производить реверсию оценочного знака (самые «верные», «надежные», «хорошие» немцы и др.). Интересным представляется то, что подобные формы в кавычках, встречаются в речи мужчин чаще, что, вероятно, является своего рода некой защищенностью авторского языка, в то время как в речи женщин при употреблении подобной лексики кавычки не используются.

В качестве вспомогательных, усиливающих эмоциональность, определяются и синтаксические средства эмоциональной оценки -сравнительные конструкции: как малина-ягода, как крепостная девка, как здоровенные евнухи, сверкающий как змея, черный как цыган, словно мраморная камея, красивый, как древнегреческий бог; тонкая, как тень, как стоглавая гидра, как майстерзингеры, как ангелы-миротворцы, как весенняя капель (о музыке) и др.

Именные фразеологические единицы также часто используются для выражения субъективного отношения говорящею: волк в овечьей шкуре, козел отпущения, соль земли, стреляный ворабей, мягкотелый интеллигент, сирота казанская, как выжатый лимон, слои в посудной лавке, исчадье ада, лукуллов пир, невеста хоть куда, кликушеская любовь, как из рога изобилия: окказиональных единиц немного (как раб на галерах; матерые волки, надевшие на себя овечьи шкуры...).