Оценочные метаэлементы в художественном тексте 19 века

Было замечено, что количественный показатель употребления фразеологических единиц и их характер связаны с уровнем образования. общей эрудицией авторов. Так, наиболее частотны фразеологизмы в речи авторов художественных произведений XIX века, чем у публицистов того же времени.

Интересными представляются средства экспликации оценок на уровне словосочетания:

- эмфемизация: мужчина среднеарифметического вида, роскошная комплекция, упитанный, если не сказать толстый; актер солидной комплекции ( в большей степени смягчаются оценки внешности);

- эмфемизация с аргументацией: Знаменитый доктор объявил княгине (чувство приличия подсказало это), что ему нужно видеть еще раз больную [молодую княжну]. «Как! еще раз осматривать!» – с ужасом воскликнула мать. «О нет, мне некоторые подробности, княгиня» (Л. Толстой. Анна Каренина). Врач настаивает на повторном осмотре молодой княжны не для уточнения диагноза, а для того, чтобы еще раз созерцать полуобнаженную красавицу.

В художественных текстах запечатлены также окказиональные заместители, иногда – с грубой стилистической окраской. Напр.: – Да как же. Денька два-три протянет, а потом – шабаш! – Доктор делает многозначительный жест рукою и вполголоса мурлыкает: «Кувырком, кувырком, ку-выр-ком по-летит!» (Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы). Пример содержит не только эвфемизмы, но и параэвфемию (многозначительный жест рукою).

- оксюморон: смелый трус; некрасивое, но привлекательное лицо; знатная колхозница;

- метонимия: талантливый театр, радушный дом; талант (вместо талантливый человек);

- перифраза: жемчужина русской драматургии, живой классик, легенда; мозг п сердце нашей партии;

- цитация: Цфасман был большой любитель, говоря по Гоголю... «насчет клубнички»;

- употребление имен, персонажей из прецедентных текстов в оценочном значении: сальеришка, сальеристый коллега, донжуан, донкихот, Шаляпин. Лель, «гадкий утенок».

В единичных  случаях в текстах присутствует градация, (она не была красива, она была прекрасна).

Кроме того, в текстах встречается большое количество развернутых оценочных метафор. Для модальности исповедальной прозы более «действенна», «производительна», эффективна и эффектна оценочно-экспрессивная метафора: «Пробило 12 часов дня, и майор Щелколобов, обладатель тысячи десятин земли и молоденькой жены, высунул свою плешивую голову из-под ситцевого одеяла и громко выругался» (Чехов, «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»). Невольное сопоставление тысячи десятин и молоденькой жены, оказавшихся однородными дополнениями и объединенных в сознании майора на основании «обладания» ими (несколько двусмысленная многозначность слова «обладать» в данном контексте не срабатывает, возможно - вопреки замыслу автора), уже вызывает комический эффект своей несообразностью, которая, конечно же, недоступна пониманию героя. Еще одна несообразность обнаруживается при соотнесении «молоденькой жены» и «плешивой головы» супруга. И в конце этой цепочки несообразностей, как логическое их следствие, появляется «громко выругался»..

Анализ средств создания оценки выявил более дифференцированное обозначение отрицательного, чем обозначение положительного; отмечены взаимодействие, способность положительных и отрицательных оценок комбинироваться в структуре текста.

 

2.3. Функции метаэлементов с оценочной семантикой в художественном тексте

 

Самопонятные и автосемантичные  фрагменты не занимают в текстах  какого-либо фиксированного положения. Но существует тенденция к их расположению в начале и в конце текста. Особенно отчетливо эта тенденция проявляется в газетном тексте. Его заголовок и начало носят характер «тематических выражений» и должны быть информативны и понятны сами по себе [Ван Дейк, Кинч 1989, с. 59-60]. Подобное положение дел может иметь место и в художественных текстах. Так, для рассказов и повестей И. С. Тургенева характерно автосемантичное начало, в котором сообщаются, как правило, имена персонажей, место и время действия. В рассказах Н. С. Лескова нередко относительно независима концовка. В других текстах автосемантичные части располагаются в середине, как, например, в «Студенте» А. П. Чехова  и «Возвращении» А. П. Платонова.

Особая значимость начала и конца текста осознается самими писателями и является объектом их рефлексии уже с позиции получателя:

«Стихотворение, подобно птице, пленяет или задушевным пением, или блестящим хвостом, часто даже не собственным, а блестящим хвостом сравнения. Во всяком случае, вся его сила должна сосредотачиваться в последнем куплете, чтобы чувствовалось, что далее нельзя присовокупить ни звука» [Фет 1995, с. 660].

«Повесть, как и сцена, имеет свои условия. Так, мне мое чутье говорит, что в финале повести или рассказа я должен искусственно сконцентрировать в читателе впечатление от всей повести и для этого хотя мельком, чуть-чуть, упомянуть о тех, о ком раньше говорил» «А. Н. Плещееву от 30 сентября 1889 г.» [Чехов 1985, 168].

«Да, первая фраза имеет решающее значение. Она определяет прежде всего размер произведения, звучание всего произведения в целом. И вот еще что. Если этот изначальный звук не удается взять правильно, то неизбежно или запутаешься и отложишь начатое, или просто отбросишь начатое, как негодное...» [Бунин 1967, с. 375.].

То же в кинотексте: «Постоянная равномерная перебивка действия надписями нехороша. Лучше стараться распределять их так..., чтобы, концентрируя их в одной части сценария, освобождать другую для развития действия. Так поступают американцы, сообщая все необходимые пояснения в первых частях, в середине развития усиливая разговорную надпись, а в конце, в повышающемся темпе, ведя чистое действие к финалу, избегают надписей» [Пудовкин 1974, с. 67].

В силу того, что определяющей для автосемантии как следствия  самопонятности является категория  понимания, точнее говоря, акта понимания, совершаемого получателем, невозможно без учета личности получателя рассматривать те или иные отрезки текста в качестве семантически самодостаточных. Что для одного ясно, другому может показаться туманным, поэтому речь идет об относительном понятии. Это не означает, что применительно к конкретному тексту нет возможности выявить его автосемантические части. Просто существует известная степень адекватности в их определении.

Подходя к проблеме несколько  с иной стороны, можно назвать  абсолютный носитель свойства автосемантии – им является собственно текст. Следовательно, если один текст располагается в границах другого, то первый и будет совершенно автономной частью второго. Самопонятность текста в тексте может быть обеспечена тем, что он является широко известным носителям данного языка и данной культуры: пословицы, поговорки, загадки, молитвы, анекдоты и пр. Когда некоторая часть текста не принадлежит к названным и ее общеизвестность сомнительна, тогда показателем максимума автосемантии является либо ее воспроизводимость в другом тексте, либо возможность ее функционирования отдельно от материнского текста. заголовок текстовый цитата анаграмма

Обычно, когда имеют  в виду подобные знаки, говорят о  местах их расположения в тексте как  о его «сильных позициях». Нередко сильные позиции являются одновременно автосемантичными (хотя сильная позиция может быть и не самопонятной, будучи всегда семантически автономной), и так же, как автосемантичные отрезки, они тяготеют к началу и концу текста. Так бывает довольно часто, но далеко не всегда.

Сильные позиции по-разному соотносятся с текстовыми знаками. С одной стороны, существуют общие для всех текстов сильные позиции, которые заполняются специфичными для каждого конкретного текста знаками (заголовок); с другой стороны, имеются текстовые знаки, сами по себе образующие сильные позиции – там и тогда, где и когда они употребляются в тексте (текст в тексте, метатекст в тексте). Возможен класс промежуточных случаев, но всякие сильные позиции характеризуются следующими свойствами.

Наличие семантических  или / и формально-семантических связей со всеми основными частями текста, что влечет за собой способность к представлению в сжатом, свернутом виде содержания текста в форме

3.1. отдельного текстового  знака, который является либо  иконическим относительно текста  как своего референта, либо условным, который мотивирован содержанием целого текста или его значимой части;

3.2. относительно автономного  метатекстового фрагмента текста, включающего в себя знаки типа 3.1. и проявляющего тенденцию к  трансформации в отдельный метатекстовый знак.

Следствием  из 3.1.-3.2. является тот факт, что часть текста, являющаяся его сильной позицией, может быть понята вне оставшейся части этого же текста, тогда как адекватное понимание целого текста возможно только при условии понимания его сильных позиций.

Все метасредства объединяет семантическая функция. Она проявляется в том, что  метапоказатели сигнализируют о  речевой рефлексии Говорящего. Проблема вычитывания этой семантической  информации и высказывании связана со степенью развернутости ее в самих метаоператорах. В связи с этим возникает необходимость в лексикографическом описании вербальных метапоказателей, например, что обозначает метаэлемент «собственного говор» или чем различаются в семантическом плане языковые единицы: итак, таким образом, словом, следовательно.

Однако эта  функция имеет разные ипостаси в  зависимости от внешнего плана выражения  метапоказателя и от функционального  типа вербальных средств. Метавысказывания метапоказатели-квазиперформативы  выполняют номинативную функцию, которая  заключается в экспликации речевой рефлексии Говорящего

Метапоказатели, входящие в семасиологические (в  прямом, переносном смысле, в метафорическом значении слова, в полном смысле слова  и т.п.) и лексикологические (по-научному, в просторечии, на профессиональном языке и т.д.) пометы, выполняют семантическую функцию, которая состоит в интерпретации используемого языкового кода. Ее в современной лингвистике, вслед за Р.Якобсоном, называют метаязыковой [Якобсон, 1975]. Однако метаязыковой деятельностью Говорящий может заниматься и при интерпретации чужого слова.

Метапоказатели  гибридного типа представляют в функциональном отношении «пестрое» множество. В зависимости от их внутренней формы одни выполняют номинативную функцию (другими словами, первое, а главное, и еще, например, и т.д.), а другие, как правило, указывают на рефлексию (кстати, стало быть, так, таким образом и т.д.). В последнем случае для корректного и продуктивного употребления в коммуникации может возникнуть необходимость в обращении к лексикографическому изданию.

Семантическая функция параязыковых метасредств  ослаблена, поскольку они лишь «намекают» на рефлексию говорящего, остальное Адресат должен достроить, додумать сам. Однако рефлексия автора / повествователя очевидна внимательному читателю при шрифтовом или пунктационном выделении, например: - Не пройдете ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильевич? Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить, да вот эту одежонку, - прибавил он, снимая с себя балахон. Очень хорошо, Прокофыч, возьми же их шинель (Прокофыч как бы с неодобрением, взял обеими руками базаровскую «одеженку» и высоко подняв ее над головой, удалился на цыпочках (Тургенев, Отцы и дети). Выделен сегмент «как бы с недоумением (необязательное обобщение) и кавычками – вроде бы чужое слово «одеженку». Таким образом, автор указал на свою речевую рефлексию, однако имплицидной осталась его главная интенция: эти два сегмента в предложении, дополняя друг друга, выражали отношение одного персонажа (Прокофвча) к другому. Без метапомет Адресат мог бы пройти мимо того, что хотел выразить автор в данном фрагменте.

Таким образом, семантическая функция метатекста воплощается в метаязыковой, номинативно- и указательно-метатекстовой.

 

Выводы по второй главе

 

Метатекст – это текстовые элементы второго порядка, выполняющие служебные функции по отношению к некоему первичному тексту.

Метатекст в литературоведении  и текстологии – это набор  связанных с каким-то произведение текстов, помогающих понять текст или  его роль в культуре – черновиков, прототипов, пародий, продолжений, критическийх статей и т.д.

Метатекст в лингвистике  – это элементы текста, соотносимые  с ситуацией общения, описывающие  и структурирующие речь, частью которой  они являются.

В художественном тексте метатекст выявляется на фоне целого. Получатель должен сначала прочесть весь текст, сформировать гипотезу о его общем содержании и лишь затем можно обнаружить метатекст. «Открытие» метатекста может стать предпосылкой для понимания и интерпретации.

Одним из основных понятий теории интертекстуальности является цитата. Цитата понимается как такая часть текста, которая изначально является частью другого текста, интегрированная во заимствующий текст, в его структуру, выполняющая функции локально и, возможно, глобальной связности.

Цитата может сближаться с метатекстовым повтором, когда  источником цитаты становится часть  того текста, которому данная цитата принадлежит.

Цитата может  находиться в любой части текста, и цитатой может быть любой  фрагмент текста, в том числе и  заголовок. Отсюда следует, что цитата всегда выполняет функцию связности, которая специфична в том отношении, что повтор осуществляется не в тексте, а между текстами, именно поэтому интертекст (т.е. межтекстовая связность на всех уровнях) признается одним из признаков текстуальности.

Значительное  количество выделенных в художественных текстах 19 века лексических единиц представляют те из них, оценочность и оценочный знак которых заложены в лексической основе (корне) слова (ингерентная, или открытая оценка).

Анализ средств создания оценки выявил более дифференцированное обозначение отрицательного, чем обозначение положительного; отмечены взаимодействие, способность положительных и отрицательных оценок комбинироваться в структуре текста.

Все метасредства объединяет семантическая функция. Она проявляется в том, что метапоказатели сигнализируют о речевой рефлексии Говорящего. Проблема вычитывания этой семантической информации и высказывании связана со степенью развернутости ее в самих метаоператорах. В связи с этим возникает необходимость в лексикографическом описании вербальных метапоказателей.