Образ Петербурга в повести жизнь «Жизни Клима Самгина» М.Горького

   В своём последнем, "завещательном" произведении "Жизнь Клима Самгина" – Горький показал истинное лицо русской революции. То есть ясно отделил   "коллективное сознание", которое, как травинка пробивало асфальт в общественной жизни России. С другой стороны на это "живое коллективное сознание народных масс" накладывается на фиктивное и вымышленное "мыслительное сознание" революционеров, которые пытаются использовать "травинку" для того, чтобы, сломав асфальт встать во главе государства и навязать этой травинке очередные фиктивные ценности для собственного прославления и оправдания страшной жестокости "классовой борьбы" уже в стране "победившего социализма" (сталинские репрессии ит.д.)! То есть он показывает "первичность травинки" и "вторичность сознания", которое эту травинку использует в своих целях. К сожалению, травинка  не способна мыслить сама…. [Л.К.Оляндэр 1995: 115] 

     Книга "Жизнь Клима Самгина" является самой главной книгой жизни Горького. Поскольку он был "великий пролетарский писатель", то трактовка такого совсем не "пролетарского" произведения была, очевидно, сильно затруднена и фактически до сегодняшнего дня не существует адекватной авторскому замыслу трактовки этой книги. Действительно, поскольку все действующие лица этого произведения в разной степени революционеры и философы, и всё происходит на фоне русских революций, то естественно предположить, что и трактовка такого произведения может быть сделана коммунистами и должна быть посвящена "историческому и диалектическому материализму". Первоначальное название этого произведения было "История пустой души", то после Максим Горький изменил название этой книги. Другое название книги было «40 лет».

ГЛАВА 2. ОБРАЗ ПЕТЕРБУРГА В ПОВЕСТИ М.ГОРЬКОГО «ЖИЗНЬ КЛИМА САМГИНА» (на материале первых двух частей)

    Для анализа образа Петербурга в повести в курсовой работе, мы взяли материал из первых двух частей.

    Уже в начале третьей главы первой части, мы можем увидеть впечатление, приехавшего в Петербург Клима Самгина, детство которого прошло в провинциальном городе.

    Сам автор указывает нам на то, что восприятие города неприязненное, враждебное. Город предстает перед героем охваченный туманом, причем туман густой. Фонари становятся похожи на одуванчики. Неприязненное отношение у Клима вызывают липкая сырость, горьковатый запах. Шум в городе подавлен, не слышно посторонних звуков. И что самое удивительное нет колокольного звона. Грязь в городе жидкая, а люди бесцветны. Голоса людей не слышны, можно даже сказать, что люди беззвучны, они не идут тихо, спокойно, а наоборот, чрезмерно спешат, бегут. Дома, как бы сливаются в единое целое, и сложно отличать их друг от друга. Люди на фоне домов мельчают, данный факт не встречается в провинции.      Складывается впечатление, что город мертв. Каждая деталь в городе отталкивает:

     “О Петербурге у Клима Самгина незаметно сложилось весьма обычное для провинциала неприязненное и даже несколько враждебное представление: это город, не похожий на русские города, город черствых, недоверчивых и очень проницательных людей; эта голова  огромного тела  России наполнена мозгом холодным и злым» (Т. XXI, С. 197).

    Горький отмечает особенность петербуржцев. Они черствы, недоверчивы.

И Клим, выросший в провинции, решает держаться  с ними осторожно, боясь, что они  начнут заражать его своими верованиями, мыслями.

«… Он приехал в столицу, решив держаться с людями осторожно, уверенный, что они тотчас же начнут испытывать, изучать его, заражать своими верованиями» (Т.XXI, С.198).

    Интересно отметить, что уже в три часа пополудни город окутывает туман. Невский проспект пытаются осветить фонари, которые автор сравнивает с пузырями. В городе витает запах дыма, ощущения, возникающие при прогулке по городу неприязненные, дискомфортные.

   «Густой туман окутывал город, и хотя было не более трех часов пополудни, Невский проспект пытались осветить радужные пузыри фонарей, похожих на гигантские одуванчики. Липкая сырость увлажняла кожу лица, ноздри щекотал горьковатый запах дыма. Клим согнул шею, приподнял плечи, посматривая направо и налево в мокрые стекла магазинов, освещенных внутри так ярко, как будто в них торговали солнечными лучами летних дней» (Т.XXI, С.198).

    В данной пейзажной зарисовке мы отмечаем, что даже мостовая была деревянной и из-за этого отчетливо не слышны звуки лошадиных копыт. 

    Но еще необычнее для Клима отсутствие колокольного звона. Он видит колокольни, но звона нет. Голоса людей были однообразны, глухи, можно даже сказать невнятны.

    «Непривычен был подавленный шум города, слишком мягки и тупы удары лошадиных копыт по деревянной мостовой, шорох резиновых и железных шин на колесах экипажей почти не различался по звуку, голоса людей звучали тоже глухо и однообразно. Странно было слышать цоканья подков по булыжнику, треска и дребезга пролеток, бойких криков разносчиков. И нет колокольного звона» (Т.XXI, С. 199).

   «По панелям, смазанным жидкой грязью, люди шагали чрезмерно торопливо и были неестественно одноцветны. Каменные и тоже одноцветные серые дома, не разъединенные заборами, тесно прижатые один к другому, являлись глазу как единое и бесконечное здание. Его нижний этаж, ярко освещенный, приплюснут к земле и вдавлен в нее, а верхние, темные, вздымались в серую муть, за которой небо не чувствовалось. Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее» (Т.XXI, C. 200).

   Особенно бросается в глаза торопливость людей, их одноцветность, серость. Даже дома предстают перед нами серыми, одинаковыми и так близко стоящими друг другу, что создается впечатление, что они слились в одно целое. Горький вскользь упоминает Петра I, указывая на западные веянья царя.

   «Что-то рыбье, ныряющее заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий. …На Сенатской площади такие же опаловые пузыри освещали темную, маслено блестевшую фигуру буйного царя, бронзовой рукою царь указывал путь на Запад, за широкую реку; над рекою туман был еще более густ и холоден» (Т.XXI, C. 201).

    Далее мы видим, что барки, погруженные в воду, напоминают автору свиней в грязи. Но название блеска воды свинцовым, как бы указывает на его неестественность. Воробьи в городе немы, невеселы. Они вряд ли напоминают герою птиц, которые весело и задорно поют. Необходимо отметить множество фабричных труб, которые заполняли город. При этом понижается ощутимость бытия в сознании героя. Стекла в окнах домов тусклые, деревья мокрые, уродливые. Отсутствие колокольного звона создает впечатление, что колокольни лишние в городе. Создается ощущение ненужности колоколен:

    «Сквозь туман Клим видел свинцовый блеск воды, железные решетки набережных, неуклюжие барки, погруженные в черную воду, как свиньи в грязь. Эти барки были оскорбительно неуместны рядом с великолепными зданиями. Тусклые стекла бесчисленных окон вызывали странное впечатление: как будто дома туго набиты нечистым льдом. Мокрые деревья невиданно уродливы, плачевно голы, воробьи невеселы, почти немы, без гласно возвышались колокольни многочисленных церквей, казалось, что колокольни лишние в этом городе. Над Невою в туман лениво втискивался черный дым пароходов; каменными пальцами пронзали туман трубы фабрик.      Печален был подавленный шум странного города и унизительно мелки серые люди в массе огромных домов, а все пугающе понижало ощутимость собственного бытия (Т.XXI, C. 210).

     Марина Премирова ведет Клима на экскурсию, что бы показать город. Она демонстрирует нам  восхищение  городом, указывает на изменчивость города, называет его очаровательным во время белых ночей. Она не видит город в мрачном цвете, как это делает Клим, а наоборот, увлечена и влюблена в Петербург: 

   «Петербург – многоликий город. Видите: сегодня у него таинственное и пугающее лицо. В белые ночи он очаровательно воздушен. Это живой, глубоко чувствующий город» (Т.XXI, C.210).

    В период наступления зимы город замирал, немел. А выпадавший снег мешал дышать. Создается впечатление, что город бездушен, равнодушен к людям.

«На улице  снег все еще падал и падал  так густо, что трудно было дышать. Город совершенно онемел, исчез в  белом пухе. Фонари, покрытые толстыми чепчиками, стояли в пирамидах света» (Т.XXI, C. 230).

    Пробуждение Петербурга от зимнего сна проходило медленно, даже облака были ленивы, льет дождь. Солнце не стремится задержаться на небе надолго. Ветер холодный, отталкивающий. Самгин вспоминает славянофилов, которые исходили из уникальности исторического развития России. Очень часто Клим слышал звуки, которые изгоняли его из города, которые были ему противны. Петербург не пестрит толпой людей, все тихо, неуютно. Постоянное преобладание серого и желтого цветов.

     «Весна подходила медленно. Среди ленивых облаков, которые почти каждый день уныло сеяли дождь, солнце появлялось ненадолго, неохотно и бесстрастно обнажало грязь улиц, копоть на стенах домов. С моря дул холодный ветер, река синевато вспухла, тяжелые волны голодно лижут гранит берегов. …Иногда казалось, что тяжкий дым фабричных труб имеет странное свойство: вздымаясь и растекаясь над городом, он как бы разъедал его. Крыши домов таяли, исчезали, всплывая вверх, затем снова опускались из дыма. Призрачный город качался, приобретая жуткую неустойчивость, это наполняло Самгина странной тяжестью, заставляя вспоминать славянофилов, не любивших Петербург, «Медного всадника», болезненные рассказы Гоголя.

   Не нравилась ему игла Петропавловской крепости и ангел, пронзенный ею; не нравилось потому, что об этой крепости говорили с почтительной ненавистью к ней, но порою в ненависти звучало что-то похожее на зависть….

…Было что-то нелепое в гранитной массе Исаакиевского собора, в прикрепленных к нему серых палочках и дощечках лесов, на которых Клим никогда не видел ни одного рабочего. По улицам машинным шагом ходили необыкновенно крупные солдаты; один из них, шагал впереди, пронзительно свистел на маленькой дудочке, другой жестоко бил в барабан. В насмешливом, злокозненном свисте этой дудочки, в разноголосых гудках фабрик, рано по утрам разрывавших сон, Клим слышал нечто, изгонявшее его из города» (T.XXI, C. 257).

    Странным можно назвать, что Невский проспект не заполнен толпой, он пуст. И для Клима это также было непривычно.  Мы можем отметить, как Клим относится к знаменитым сооружениям Петербурга.

  «…Идя по Дворцовой площади или мимо нее, он видел, что лишь редкие прохожие спешно шагают по лысинам булыжника, а хотелось, чтоб  площадь была заполнена пестрой, радостно шумной толпою людей. Александровская колонна неприятно напоминала фабричную трубу, из которой вылетел бронзовый ангел и нелепо застыл в воздухе, как бы соображая, куда бросить свой крест Царский дворец, всегда безгласный, с пустыми окнами, вызывал впечатление нежилого дома. Вместе с полукругом скучных зданий цвета железной ржавчины, замыкавших пустынную площадь, дворец возбуждал чувство уныния. Клим находил, что было бы лучше, если б дом хозяина России поддерживали устрашающие кариатиды Эрмитажа» (T.XXI, C.258).

    Через год Клим приезжает в Москву. Уже в Москве он сталкивается с видением столичного города глазами москвичей. Москвичи не выражают восхищения Петербургом, о нем они говорят с иронией. В оценке Петербурга Хрисанфом мы это можем подчеркнуть. Хрисанф указывает на то, что город построен на реке, в городе снятся плохие сны, город пугает:

    « Дядя Хрисанф устало, жестом кота, стер пот с лица, с лысины, вытер влажную ладонь о свое плечо и спросил Клима:

- А вам  больше по душе Петербург? 

Климу послышалось, что вопрос звучит иронически. Из вежливости он не хотел расходиться с москвичом в его оценке старого города, но, прежде чем собирался утешить дядю Хрисанфа, Диомидов, не поднимая головы, сказал уверенно и громко:

-В Петербурге  – сон тяжелее: в сырых местах  сон всегда тяжел. И сновидения  в Петербурге – особенные, такого страшного, как там, в Орле – не приснится» (T.XXI, C.406).

   Город заполнен запахом гнилого дерева, строительной пылью, запахом осеннего гнилого тумана, но со светящейся пылью.

Во второй части повести Клим Самгин приезжает  в Петербург после поездки в Выборг, где он навещал умирающего отца. В Выборге Клим встречается со своим братом Дмитрием, который увлекается этнографией.

«В Петербурге он узнал, что Марина с теткой уехали в Гапсаль. Он прожил в столице  несколько суток, остро испытывая  раздражающую неустроенность жизни. Днем по улицам летала пыль строительных работ, на Невском рабочие расковывали торцы мостовой, наполняя город запахом гнилого дерева; весь город казался вспотевшим. Белые ночи возмутили Самгина, своей нелепостью и угрозой сделать нормального человека неврастеником: было, похоже, что в воздухе носится все тот же гнилой осенний туман, но высохший до состояния прозрачной и раздражающе светящейся пыли» (T.XXII, C.188-189).