"Очерки бурсы" Помяловского

«Очерки бурсы» - одновременно и публицистические, и художественные очерки. Писатель использует и средства образного отражения действительности, и методы прямого доказательства, вытекающие из самой природы жанра очерка.

«Очерки» Помяловского  трудно отнести к какой-либо разновидности  очеркового жанра. Это произведение различные исследователи относили к жанру нравоописательного, педагогического, физиологического, автобиографического очерка и т. д. Нравоописательными очерки Помяловского можно назвать лишь отчасти, если смотреть на них в контексте эпохи. Они поведали читателям не только о нравах и быте бурсацкого воспитательного учреждения; иначе современники не восприняли бы их появление как взрыв бомбы, т.е. политическая острота «Очерков бурсы» была ясна каждому. Уже по одной этой причине их нельзя ограничить рамками педагогического очерка. Что касается автобиографического элемента, он, несомненно, присутствует и придает новое качество жанровой природе произведения. Однако не следует его преувеличивать. Наличие его не означает, что произведение о бурсе – автобиография, поскольку в данном случае – это истинно художественное произведение, в котором конкретные факты переосмыслены и подняты на большую высоту социального обобщения.

В литературе об «Очерках бурсы» существуют два диаметрально противоположных  мнения. Так Б. Вальбе  утверждает, что «Очерки бурсы» являются составной частью большой автобиографической повести, того же плана, что «История моего современника» В. Г. Короленко», «Детство», «В людях», «Мои университеты» М. Горького. «Очерки» - совершенно не связаны с жанром автобиографической повести, - пишет И. Ямпольский в своей статье об «Очерках бурсы». (60, 150).  Интересное рассуждение приводит Н. П. Ждановский. Он считает, что это произведение есть «некий синтез очерков и автобиографической повести с преобладанием очерковой стихии, что и составляет одну из особенностей жанра «Очерков бурсы».

В данном случае можно отметить проблему синтетичности жанрообразования, т.е. слияние, синтез признаков повести  и очерка. Как отмечает профессор  В.М.Головко: «Синтетизм связан с углублением содержательности традиционной структуры повести, с увеличением обобщающей нагрузки на все компоненты жанра, а потому является формообразующим началом» (23, 150)

Интеграция жанровых структур связана  с тем, что повесть оставалась свойственна другим эпическим формам познавательного качества, типицируя усложнившиеся отношения между человеком и миром и не выходя при этом за пределы своего тематического завершения. Так, очерк, со свойственными ему качествами (документализм, публицистичность, оперативность в отклике на актуальные проблемы времени, внимание к вопросам социально-нравственных отношений), отдает повести свои принципы изображения и формы художественного обобщения. Проявляется это, прежде всего, в типизации характеров и обстоятельств средствами нравоописательного сюжета.

О синтезе жанров (очерка и автобиографической прозы) «Очерков бурсы» говорят и  факты.

Так сам автор «Очерков бурсы» заявлял, что в дальнейших его замыслах. Карась (насквозь автобиографическая фигура), в отличие от других персонажей, должен был играть очень важную роль. В первых трех очерках Карась – проходная фигура. В «Зимнем вечере в бурсе» его имя только упоминается. Из второго очерка читатель узнает, сколько раз был высечен Карась в бурсе, в третьем читаем о том, что «Лобов взнес Карася и отчихвостил его на воздусях».  В четвертом Карась является уже главным действующим лицом, о чем говорит и сам автор: «Карась, главное действующее лицо этого очерка, будет описан нами с особенными подробностями, потому, что он во многих характерных событиях училища и семинарии принимал деятельное участие и притом прожил в бурсе четырнадцать лет». Здесь же содержится и любопытное заявление автора, проливающее свет на его замысел: «Правда, и самое гаженье начальству в первые годы не было призванием Карася, но, что увидим из дальнейших очерков, оно впоследствии, года Карась развился несколько, сделалось его сознательным делом». Кроме того, автор забегает вперед, тут же останавливая себя: «Боязнь и совестливость перед начальством в дальнейшем развитии его превратилась и глубокую органическую ненависть к нему. Но о втором периоде после». Дальнейшие очерки, второй период – все это красноречиво свидетельствует о том, какую роль должен играть, по замыслу Помяловского, Карась в последующих очерках о бурсе.

Конечно, нельзя не согласиться  с И. Ямпольским, что «бурсацкие нравы, бурсацкая педагогика, масса бурсаков и их учителя – все это отнюдь не является только фоном для истории  Карася» (60, 123).  Но вместе с тем  первые очерки можно рассматривать  и как своеобразное вступление к изображению истории бурсацкой жизни этого автобиографического персонажа. Их, в известной мере, служебную роль отмечает и автор: «С каждой минутой открывались перед ним (т.е., перед Карасем) гадости, описанные в наших очерках». Без этого предварительного вступления, погружающего в бурсацкий быт, трудно было бы говорить о том, как проникают новые влияния в бурсу, как спасаются люди, подобные Карасю. А это входило в намерение автора. Эти факты дают основание утверждать, что при полном воплощении замысла автобиографизм в «Очерках бурсы» должен был проявляться с еще большей силой.

Однако Помяловский  не успел написать и половины из того, что им было задумано, и поэтому  спор о том, как конкретно выглядело  бы все произведение, беспредметен. Но одно бесспорно: «Очерки бурсы» должны быть с одной стороны соотнесены с такими произведениями, как автобиографические повести С. Г. Аксакова и Л. Н. Толстого, с  другой – с «Записками из мертвого дома» Ф. М. Достоевского.

2.2 Сюжетно-композиционная  система «Очерков бурсы».

Композиционное единство «Очерков бурсы» как художественного  произведения определяется его проблемным единством. «Продать бурсу», раскрыть ужасающие подробности детства  бурсака, в том числе и своего собственного детства, для Помяловского – просветителя означало нанести удар по всей общественной системе России. Отсюда и тональность произведения, отказ от изображения событий через восприятие ребенка, насыщенность общественными вопросами, публицистическими вступлениями, пафос протеста, исключающий всякую созерцательность. Каждый очерк представляет собой не только какой–либо эпизод бурсацкой жизни и во многом дополняет о ней наше представление, но еще и аспект авторского мироотношения. Этим же объясняется и жанровый  сдвиг: от первоначального большого автобиографического рассказа «Данилушка», главного героя которого Помяловский, по свидетельству Благовещенского, мыслил «повести через всю бурсу…, изобразить при этом полную картину бурсацкого воспитания», он постепенно шел к синтезу художественного очерка и автобиографической повести.

Большую роль в композиции очерков играет описание быта. Устоявшийся  бурсацкий быт рельефно отражал  общественную природу этого учебного заведения и, в конечном счете, существующего  тогда социального строя.

Вот, например, описание комнаты, в которой «играют дети»: «Огромная комната, вмещающая в себя второуездный класс училища, носит характер казенщины, выражающей полное отсутствие домовитости и приюта. Стены с промерзшими насквозь углами грязны – в черно-бурых полосах и пятнах, в плесени и ржавчине, потолок подперт деревянными столбами, потому что он давно погнулся и без подпорок грозил падением; пол в зимнее время посыпался песком либо опилками: иначе на нем была бы постоянная грязь и слякоть от снегу, приносимого учениками на сапогах с улицы. От  задней стены идут парты (учебные столы); у передней стены, между окнами, стол и стул для учителя; вправо от него – черная учебная доска; влево, в углу у дверей на табуретке – ведро воды для жаждущих; в противоположном углу – печка; между печкой и дверями вешалка, на спицах которой весит целый ряд тряпичный: шинели, шубы, халаты, накидки разного вида, все перешитое из матерных капотов и отцовских подрясников, - нагольное, крытое сукном, шерстяное и тиковое; на всем этом виднеются клочья ваты и дыры, и много в том месте злачнем и   прохладнем паразитов, поедающих тело плохо кормленого бурсака. В пять окон, с пузырчатыми и зеленоватыми стеклами, пробивается мало свету. Вонь и копоть в классе; воздух мозглый, какой-то прогорклый, сырой и холодный». (9, 15).

Это описание обстановки  не нуждается в комментариях, оно  впечатляет силой своей натуралистической  прямоты. Бытовые сцены и зарисовки  сменяются в «Очерках…» портретами отдельных бурсаков, вставными историями, воспоминаниями о прошлом, - и в результате получается широкая, пестрая картина бурсацкой жизни, яркая галерея многочисленных разнообразных типов и характеров. Свободно переходя от одного эпизода к другому, Помяловский часто намеренно подчеркивает их механическое соединение. «Теперь расскажем еще событие»,- говорит автор в одном месте и переходит к его изложению. Далее читаем: «Но мы, однако, незаметно перешли опять к воспоминаниям давних дней. Мы приведем еще два рассказа».

Разумеется, внутри каждого  очерка автор в зависимости от материала прибегает к различным композиционным приемам. Так, первый очерк посвящен описанию событий одного вечера. Однако факты отобраны и освещены здесь так, что знакомясь с этим конкретным бурсацким зимним вечером, мы в то же время узнаем типичные черты бурсацкой бюрократической системы. Характеристика типов бурсаков начинается с Семенова. Но бурса показана не сквозь восприятие Семенова, а глазами автора-очеркиста, переходящего от одного явления к другому, от частного к общему. Четвертый очерк «Бегуны и спасенные бурсы», в отличие от первого, знакомящего с различными бурсацкими типами, посвящен в основном одному лицу – Карасю. Автор скрупулезно исследует, как бурса тиранит, травмирует ребенка. Второй очерк «Бурсацкие типы» состоит как бы из трех частей 6 баня, прошлое бурсы, образы учителей. Любопытен зачин этого очерка, напоминающий киноленту. Сначала общий план – спальня, затем все рельефнее частности, наконец – фигура промышляющего Аксютки.

Внутри каждого очерка движение создается в основном временной последовательностью сцен и эпизодов, но не только ей одной. Значительную часть эпизодов, например  «Зимнего вечера…» скрепляет фигура Семенова. Семенов расхаживал по классу, скучая и не зная, что делать; он переходит от одной группы бурсаков к другой, и Помяловский подробно описывает все, что происходит вокруг него. « Семенов вместе с другими направился к столу, около которого тоже шла игра в камешки между двумя, великовозрастными бурсаками». Далее следует сцена столкновения между Тавлей и Гороблагодатским со всеми ее отступлениями и характеристиками играющих. Или дальше: «Постояв немного посреди класса, Семенов стал бесцельно шляться из угла в угол и между партами, останавливаясь то здесь, то там» - далее следует описание разных развлечений бурсаков; затем: «Семенов перешел к седьмой парте и полюбовался, как шесть нахаживали» и прочее. Во второй половине очерка его функция меняется – из свидетеля и созерцателя он становиться активным действующим лицом. Скреплению эпизодов служит также повторяющийся на определенном отрезке очерка рефрен, то идущий то имени самого автора, то представляющий собой мысли героя. Таким рефреном является, например, в «Зимнем вечере» злобные слова Семенова «Так и надо, так и надо!», которые он мысленно произносит, когда бьют или иначе расправляются с кем-нибудь из бурсаков. В «Женихах бурсы» таким рефреном являются слова: «Аксютка щелкает зубами», повторяющиеся с небольшими вариациями шесть раз.

Сочетая в «Очерках бурсы» фактическую достоверность с  типичностью факта, отбирая только те, за которыми скрывалось закономерное, типическое, силою художника Помяловский поднимал факты на уровень большого искусства.

Сюжет «Очерков бурсы» подчеркнуто  прост, и их персонажи противостоят друг другу не как участники каких-либо запутанных событий, а, прежде всего, как характеры, как типы. Противопоставление и сближение персонажей (например, Тавля и Гороблагодатский в «Зимнем вечере»; в «Бурсацких типах» - Лобов и Долбежин, из которых первый сближается с Тавлей, а второй с Гороблагодатским), а затем смена сцен разной окраски – мрачных комическими и т.д. – очень ощутимы в «Очерках бурсы». Сближением и столкновением отдельных мотивов и эпизодов Помяловский достигает подчас яркого художественного эффекта. В «Бурсацких типах» Долбежин сечет бурсака. Раздается звонок, читают молитву и учитель уходит. Краткие и как бы мимоходом сказанные слова о молитве вклинены в контекст очень искусно; получается впечатление, что молитва как бы освещает сечение. И подобных мест в «Очерках бурсы» много. Они несут существенную смысловую, идеологическую нагрузку и вместе с тем выполняют композиционную роль.

Еще до известной статьи Писарева «Погибшие и погибающие»  «Очерки бурсы» сопоставлялись с  «Записками из мертвого дома» Достоевского. На такое сопоставление  наталкивали  и некоторые внешние факты: «Зимний вечер» был напечатан в том же номере «Времени» Достоевского, в котором появились и последние главы «Записок из мертвого дома»; сам Помяловский упоминает о «Записках» в конце второго очерка. П. В. Анненков писал, что «Мертвый дом» оказал некое влияние на выбор предмета для рассказов Помяловского. Однако Достоевский не мог повлиять на сам выбор темы, ибо Помяловский делал попытки обращения к ней и до появления «Записок из мертвого дома». Но Достоевский к ней и до появления «Записок из мертвого дома». Но Достоевский мог натолкнуть Помяловского на отдельные детали, эпизоды, психологические черты. Наконец, композиция «Очерков бурсы» в известной степени аналогична структуре «Записок из мертвого дома».

Как отмечает И.Ямпольский в «Очерках бурсы» есть некоторые композиционные промахи, но которые были бы, вероятно, устранены Помяловским «при подготовке отдельного издания. Было бы наивным полагать, - пишет Ямпольский, - «что свободная композиция произведения равнозначна полному отсутствию плана и писания, что в голову придет», а между тем, такое мнение высказывалось в печати. (60, 193) К сожалению, черновики Помяловского практически не сохранились. И те несколько страниц и черновой рукописи «Очерков бурсы», которые сохранились, представляют с этой точки зрения большой интерес. Здесь мы находим сцену Батьки и Элпахи из «Бурсацких типов», и вслед за ней начало столкновения Аксютки (который фигурирует под именем Езотки) со сторожем Цепкой из «Женихов бурсы». Изучение этих черновых набросков, подвергшихся при дальнейшей обработке тщательной стилистической правке, местами сжатых, местами дополнительных, убеждает, таким образом, в том, что первоначально некоторые эпизоды были расположены в несколько  ином порядке. Следовательно, изменяя их последовательность, Помяловский был далеко не безразличен к ней.