Автор работы: Пользователь скрыл имя, 22 Марта 2014 в 16:18, курсовая работа
Цель нашей работы – проанализировать интертекстуальные связи в творчестве Т. Кибирова и С. Гандлевского. К достижению поставленной цели ведет решение следующих задач:
1) исследовать явление интертекстуальности и определить ее основные функции;
2) выявить различие между «классическим» для XX века и постмодернистским способом реализации межтекстовых отношений, проанализировать виды и функции этих отношений в системе произведения, что во многом позволит раскрыть творческие индивидуальности рассматриваемых авторов;
3) исследовать особенности проявления интертекстуальности в творчестве Кибирова и Гандлевского, принципы работы авторов с «чужим словом», причины и цели обращения к нему;
Стихотворение Гандлевского «Сегодня дважды в ночь я видел сон…» тематически представляет собой развернутую вариацию на двенадцать строк В. Ходасевича «Все жду, кого-нибудь задавит…», но есть и некоторые текстуальные параллели со стихотворением Луиса Симпсона «Я видел себя в городе безлюдном…» в переводе О. Чухонцева [65, с. 302]. С последним его связывают также мотив видения-сна и размер – белый пятистопный ямб, который Гандлевский затем переводит в рифмованный.
Едва ли не самый примечательный случай скрытой ссылки на сочинение Чухонцева – стихотворение Гандлевского «Косых Семен. В запое с Первомая…». Его финал восходит к финальному фрагменту поэмы Чухонцева «Однофамилец»:
Вот вам герой — в пустой витрине.
Вот – факт. Куда ни заведет
рассказ, где за героем следом
влетит и автор в анекдот
за сходство, так сказать, с портретом.
А все четырехстопный ямб,
к тому же с рифмой перекрестной
а-б-а-б – и хром, и слаб,
такой, как утверждают, косный,
а нам как раз, но если нас
издевкой и зацепят едкой,
что ж, не обрамить ли рассказ
пушкинианскою виньеткой?
Хоть так: за праздничный разбой
муж на год осужден, условно,
о чем жена, само собой,
жена жалеет безусловно.
Что до другого и других,
то все осталось как и было,
волна прошла – и омут тих…
Ср. у Гандлевского:
И – высказался я.
Но тем упрямей
Склоняют своенравные лета
К поруганной игре воображенья,
К завещанной насмешке над толпой,
К поэзии, прости за выраженье,
Прочь от суровой прозы.
Но, тупой,
От опыта паду до анекдота.
Ну, скажем так: окончена работа,
Супруг супруге накупил обнов,
Врывается в квартиру, смотрит в оба,
Распахивает дверцы гардероба,
А там – Никулин, Вицин, Моргунов.
(«Косых Семен. В запое с Первомая…», 1990) [14, с. 110].
Сходства двух отрывков следующие: иронические отсылки к Пушкину и декларируемый отказ от пафоса; мотив «анекдота», что также ассоциативно отсылает к Пушкину («Домик в Коломне»); переход к издевательскому краткому пересказу истории – «Хоть так» у Чухонцева и «Ну, скажем так» у Гандлевского; упоминание героя-мужа и «жены» у Чухонцева, «супруга и супруги» у Гандлевского; мотив супружеской неверности, поданный открыто иронически у обоих; кроме того, в целом для этих произведений одним из ключевых оказывается общий мотив пьянства, причем чухонцевский герой – «косой» Семенов – пьет с седьмого ноября, а Косых Семен Гандлевского «в запое с Первомая» – в текстах фигурируют два основных советских праздника; наконец, существует и фоническое сходство фамилии «Косых» и эпитета «косный» у Чухонцева.
Чухонцев близок Гандлевскому, в первую очередь, сходным для обоих поэтов глубоким интересом к прозаизации стиха. Наиболее любопытными случаями прозаизации можно считать те, где «проза» входит в качестве неотъемлемого элемента в «поэзию», растворяясь в ней и ее обогащая – именно такое явление позволяет установить типологические связи между Чухонцевым и Гандлевским.
Таким образом, Гандлевский в своём творчестве ориентируется на достижения Золотого века (в первую очередь – Пушкина, Боратынского и Вяземского) и опыт некоторых представителей модернизма (Ходасевича, Г. Иванова, Мандельштама); из старших современников на него заметно повлияли А. Тарковский и Чухонцев.
Культурная база поэтики Гандлевского схожа с чухонцевской с тем различием, что он обращается к более ограниченному кругу источников и менее радикален в их переосмыслении и полемическом настрое по отношению к предшественникам. Цитирование Гандлевского изысканно, лишено броской экстравагантности, сосредоточено преимущественно на лексико-фразеологическом и иногда на сюжетно-композиционном уровнях. Для художественного универсума Гандлевского на протяжении почти трёх десятилетий была существенна проблематика противостояния всему советскому, поэтому классика золотого и серебряного века в его поэтике выполняет роль подлинных ценностей в противоположность культурным фальшивкам окружающей его лирического героя действительности. Вследствие этого «по отношению к классическому поэтическому материалу поэт выступает не столько как радикально настроенный новатор, сколько как консерватор, призванный сохранить и донести до современников настоящие достижения поэзии прежних эпох. По этой причине его консервативно-охранительную поэтику исследователи называют неотрадиционалистской» [33, с. 328].
Основная критическая мишень Гандлевского – весь контекст советской поэзии. К советской поэзии в его поэтическом мире может быть ситуативно отнесён и «среднестатистический» поэт-песенник, и А. Твардовский, и либеральные авторы – Б. Окуджава, Д. Самойлов, и даже в отдельных случаях Б. Пастернак.
Рассмотрев феномен интертекстуальности и особенности реализации интертекстуальных элементов в творчестве Т. Кибирова и С. Гандлевского, мы пришли к следующим выводам:
1. Тексты разных авторов вступают во взаимосвязи на различных уровнях. Явление скрещения, контаминации текстов двух и более авторов, зеркального отражения словесных выражений принято называть «интертекстом», а отношения заимствования «из текста в текст» получили название «интертекстуальные связи». Как необходимое предварительное условие для любого текста интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний: она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых не всегда можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитат. Опытный читатель сумеет увидеть внешнюю или внутреннюю интертекстуальность в любом художественном произведении. В современной литературе интертекст – основной вид и способ построения художественного текста, так как автор умышленно или неосознанно использует интертекстуальные элементы.
Интертекстуальный подход к интерпретации текста предполагает сопоставление типологически сходных явлений как вариаций на сходные темы и структуры. В узком понимании интертекстуальный подход представляет собой выявление в тексте конкретных, вербализированных вкраплений «чужого слова», которые занимают конкретные позиции в нем. Каждое произведение, выстраивая свое интертекстуальное поле, создает новый текст. Благодаря интертексту прецедентный текст вводится в более широкий культурно-литературный контекст.
2. Основные функции интертекстуальности в художественном тексте заключаются 1) в возможности ввести в новый текст некоторую мысль или конкретную форму представления мысли, объективированную до существования данного текста как целого; 2) межтекстовые связи создают вертикальный контекст произведения, в связи с чем он приобретает неодномерность смысла; 3) интертекст создает подобие тропеических отношений на уровне текста, а интертекстуализация обнаруживает свою конструктивную, текстопорождающую функцию.
Типологически выделились шесть классов интертекстуальных элементов, обслуживающих различные виды межтекстовых связей: 1) собственно интертекстуальность, конструкция «текст в тексте», включающая цитаты и аллюзии; 2) паратекстуальность, характеризующаяся соотношениями «заглавие – текст», «эпиграф – текст»; 3) метатекстуальность, характеризующаяся созданием конструкций «текст о тексте»; 4) гипертекстуальность, характеризующаяся созданием пародий на прецедентные тексты; 5) архитекстуальность, характеризующаяся жанровой связью текстов; 6) интертекстуальные явления: интертекст как троп, интермедиальные тропы, заимствование приема, влияния в области стиля.
3. Т. Кибиров и С. Гандлевский – авторы, в творчестве которых широко представлены различные интертекстуальные включения, реализующие авторский замысел и концептуальность произведения. Основными типами интертекстуальных включений в их творчестве являются цитаты и аллюзии, а также синтаксические реминисценции. Несмотря на цитатную манеру письма, Кибирова и Гандлевского можно считать оригинальными поэтами. Хотя и Кибиров и Гандлевский часто используют интертекст для концептуалистской игры с языками культуры, эта игра у них всегда служит средством выражения авторской модальности по отношению к претексту и всегда связана с определенной авторской интенцией, как правило, позитивной, то есть с желанием поэтов донести до читателя какую-либо идею.
4. В области интертекстуальности, характерной для творчества Кибирова, нами рассмотрены только наиболее авторитетные претексты: пушкинский, советский и детский. Между тем, эта сфера гораздо шире. На Кибирова оказали влияние такие авторы, как М. Ю. Лермонтов, С. А. Есенин, Н. А. Некрасов, В. В. Маяковский, А. А. Фет и Ф. И. Тютчев. Цитатная манера обогащает видение Кибирова за счет приобщения к чужому поэтическому опыту, а сочетание поэтической и просторечной лексики, помимо прочего, дает поэту возможность не уходить в постмодернистскую абстракцию внутритекстовой игры.
В раннем творчестве Кибирова большое место занимает советская литература и культура (в частности, песенная). Если рассматривать советскую культуру в социальном аспекте, то для раннего Кибирова она связана с проблемой тоталитаризма как абсолютно негативного явления. Это отношение к тоталитаризму сохранилось у поэта до сих пор, но теперь он воспринимает иронически и собственный антитоталитарный пафос. Кроме того, публицистические мотивы антитоталитаризма всегда сочетались у Кибирова с лиризмом и ностальгией, что во многом смягчало публицистическое звучание произведений поэта.
Пушкинские интертекстемы Кибиров использует исключительно для позитивного, конструктивного переосмысления. Переосмысление это связано со стремлением поэта «оживить» хрестоматийные цитаты, зачастую утратившие самостоятельное, отдельное от литературоведческих толкований значение. Помещая такие цитаты в современный бытовой контекст, соединяя их с собственными стихами таким образом, что не всегда можно найти границы, Кибиров создает живой образ Пушкина, вечно существующий в сознании русских писателей и читателей.
К воспоминаниям детства Кибиров обращается с двоякой целью: во-первых, поэт прослеживает становление своей персональной идентичности; во-вторых – ищет в воспроизводимой им детскости сугубо индивидуального мироощущения, свежего и не связанного ни с какими претекстами взгляда на мир. Именно такое мировосприятие оценивается поэтом, как истинное.
5. Внятность авторской позиции, отсутствие боязни прямого высказывания и выражения эстетико-этической аксиологии выделяют Гандлевского на фоне актуальных тенденций в современной поэзии. Для поэта принципиально важной оказывается проблема позиционирования себя и своего творчества по отношению к поэтической традиции – классической и в меньшей степени современной. Это свойство его художественного мира свидетельствует о том, что автор принадлежит к «старой школе» русской поэзии, тогда как у большинства его младших современников, вошедших в литературу в постсоветское время, культура сознательной ориентации на широкие подтекстовые пласты утрачивается.
Гандлевский ориентируется на достижения Золотого века (в первую очередь – Пушкина, Боратынского и Вяземского) и опыт некоторых представителей модернизма (Ходасевича, Г. Иванова, Мандельштама); из старших современников на него заметно повлияли Тарковский и Чухонцев.
На уровне художественной формы нельзя выявить предпочтение Гандлевского к какому-либо поэту или к какой-либо поэтической школе. Декларируемые им духовные ценности являются глубоко личными, индивидуальными и, вместе с тем, общепоэтическими и не позволяют соотнести его с какой-либо группой. Отношение Гандлевского к современным поэтическим течениям также весьма неоднозначно. Следовательно, Гандлевского можно считать самостоятельным поэтом. Несмотря на использование поэтом постмодернистских приемов и его формальное сходство с некоторыми поэтами-постмодернистами, Гандлевский стремится приспособить постмодернистское письмо для выражения нравственных идеалов и этических ценностей, иронически трактуемых постмодернизмом. Это позволяет говорить о нахождении поэтом своего выхода из «постмодернистского тупика».
В стихах Кибирова и Гандлевского есть множество видов языковой игры, «лингвистических» тропов, таких, как придание словам в устойчивом сочетании их прямого значения, подчинение нескольких устойчивых словосочетаний одному общему слову, имеющему различный смысл в каждом из них, сворачивание в один образ целой идиоматической конструкции, широкое использование омонимии, трансформация слова по ассоциации, – что формально сближает творчество Кибирова и Гандлевского с постмодернизмом. Однако произведения Кибирова и Гандлевского – это не постмодернистский коллаж, несмотря на обилие цитат и аллюзий, но, скорее, палимпсест; они отражают восприятие оригинального текста через наложившиеся на него культурные слои, которые также оказываются для автора значимыми, нередко не менее значимыми, чем первый текст.
Информация о работе Понятие интертекста как литературоведческая проблема