Символическое значение образа птицы в мифологии и русской литературе

Согласно шумерскому мифу о Лугальбанде, правителе Урука, Орел Анзуд в благодарность за помощь его птенцам передал Лугальбанде такие свои качества, как быстрота передвижения, способность достичь любого места. Этот миф можно считать ранней литературной обработкой одного из шумерских вариантов мифа о разорителе (защитнике) гнезда Орла. В мифе о Гильгамеше описано дерево, в ветвях которого Орел Анзуд в гнезде поселил своего птенца. После того как Гильгамеш срубил дерево, Орел переселился в горы (позднейший мотив переселения Орла в горы известен из аккадского  эпоса).  Другой  вариант мифа о разорителе гнезда Орла, близкий к кетскому, отражён в шумерском тексте, описывающем, как дети Орел Анзу ведут Нинурту на тот свет (в преисподнюю).

К ближневосточным трансформациям того же мифа (косвенно отраженного и в сказочном фольклоре многих народов, в т. ч. и славян) можно отнести и грузинскую легенду, по которой Орел в преисподней пожирает детей грифа: когда царевич убивает Орла, благодарный гриф вывозит царевича из преисподней. В идентичных чукотском и эскимосском мифах жена Орла является одновременно женой Ворона. У неё двое детей — орлёнок и воронёнок. Орел запрещает детям летать в опасную для них сторону, но они трижды нарушают запрет, и на третий раз орлёнка похищает чужой Орел. 

Орлу удаётся вернуть  сына только с помощью Ворона, который  у воеточных палеосибирских народов  обычно выступает как добыватель огня или света. Противопоставление Орла и  ворона характерно для многих народов мира.

 Орлом были связаны  белые шаманы, с вороном — чёрные. Подобное соотнесение Орла и  ворона как полярно противопоставленных двоичных социальных и мифологических    классификационных символов характерно для северного ареала Евразии и Америки. То же архаическое противопоставление Орла и ворона обнаруживается в социальной символике и мифах Юго-Восточной Австралии, где различались фратрии Клинохвостого Орла и Ворона. Такое противопоставление Орла и ворона облекается в форму дуалистического мифа.       

 Наряду с сюжетами, где Орлу противопоставлена    другая мифологическая птица (Ворон, иногда гриф и т. п.), достаточно широко распространены и такие мифологические мотивы, в которых Орел противопоставляются другие животные, в особенности нижнего (водного) мира.       

 Чрезвычайно широкое  распространение в мифологии и искусстве стран Азии и сопредельных ареалов имеет мотив борьбы Орла и змеи. Согласно аккадскому мифу о царе Этане, некогда змея и Орел дружили, но затем стали врагами после того, как Орел, боясь, что ему и его детям не хватит еды, пожирает змеёнышей. В эпосе Гильгамеша, как и в типологически с ним сходных описаниях в мифах многих других народов, Орел связывается с вершиной древа мирового, а змея связывается с его корнями.       

 Сходное   представление   реконструируется для общеиндоевропейского на основании сопоставления древнеисландской традиции с древнеиндийской. Предполагается, что в древнеюжноаравийских изображениях борьбы Орла со змеей Орел воплощает   солнечное   божество,   а змея — смертоносное начало, связываемое с луной.  

В древнеамериканском мифе о происхождении миштеков рассказывается, что двое детей богов по имени «Ветер-девять-змея» и «Ветер-девять-пещера» превратились соответственно в Орла и крылатого змея, после чего в качестве культурных героев принесли первые жертвы богам. Согласно мифу о первоначальном переселении ацтеков, имя Орла-змея было у одного из четырёх предводителей ацтеков. Два наиболее распространённых мифологических символа животных — самого мощного в мире зверей- льва и самого сильного в царстве птиц — Орлов нередко соединяются в едином смешанном образе львиноголового Орла (орлиного льва). В Древней Мексике названия групп воинов-Орлов и воинов-ягуаров, наоборот, противопоставлялись по деталям культа. В Ветхом завете в видении Иезекииля  выступает гибридное крылатое существо, имеющее лики Орла, льва и быка. 

 Если архетипические  мифы о похищении огня обычно  связаны с птицей, иногда —  с Орлом, то вместе с тем  в них можно обнаружить и  символику полярно противопоставленной  огню стихии — воды. Орел оказывается связанным и с мифом о добывании пресной воды Связь Орла с водой определяется его ролью связующего начала между разными мирами (как и в мифе о разорителе гнезда Орла) и разными поколениями богов, в частности как посланца богов, способного быстро покрывать большие расстояния, разделяющие эти миры. 

Частый мифологический мотив представляет Орла, похищающий ребёнка, которого он чудесным образом  спасает или носит на себе героя мифа, переходящего из одного мира в другой. 

Некоторые из мифологических, позднее орнаментальных мотивов, связанных с Орлом, засвидетельствованы памятниками изобразительного искусства. Образ Орла, связанный с космогоническими представлениями и с мифом о культурном герое, чрезвычайно распространён в символике первобытнообщинного и родоплеменного общества, а также древнего мира. В Древней Греции Орел (иногда с Перуном в когтях) — важнейший атрибут Юпитера, получающий дополнительное  значение солярного символа. Искусство Возрождения и последующих эпох отразило традиционные мотивы античной мифологии. Образ двуглавого Орла, представляющий собой, вероятно, первоначально отражение характерной двучленной (симметричной) структуры многих архаических мотивов, связанных с Орлом, позднее становится весьма популярным в искусстве и в геральдике. Двуглавый Орел— важнейшая составная часть герба царской России). 

В библейской метафорике Орел служит воплощением божественной любви, силы и мощи, юности и бодрости духа, но также и гордыни (последнее  значение соответствует роли этих птиц в средневековой легенде об Александре  Македонском,   пытавшемся достичь неба с помощью двух Орлов). Благодаря легендам из  «Физиолога» (стареющий орёл взлетает к солнцу и, окунувшись там в волшебный источник, обретает молодость и здоровье) Орел служит в средние века символом крещения, а также воскресения; углублению религиозно-дидактического смысла Орла как знака возвышенно-пламенной религиозной любви способствуют также легенды об Орле, имеющем обычай возносить своих птенцов к солнцу, а также о сверхъестественной стойкости зрения этой птицы (которая якобы может созерцать дневное светило без ущерба для глаз). 

4. ПЕТУХ

В основе мифологического  образа Петуха во многих традциях –  его связь с солнцем. Как и  солнце, Петух «отсчитывает» время.

Австралийские аборигены иногда обозначают Петуха как «птицу, которая смеётся на рассвете». В большинстве традиций Петух связан с божествами утренней зари и солнца, небесного огня — хотя в целом функции богов, которым посвящается Петуху (Аполлон, Митра, Ахурамазда, Аматэрасу, а также Гермес или Меркурий, Асклепий, Марс и др.), существенно шире. Петух не только возвещает о начале дня (во многих традициях он выступает как глашатай солнца, света, но и является проводником солнца как в его годовом, так и суточном циклах. В Китае Петух «сопровождает» солнце на его пути через десятый «дом» китайского зодиака (Козерог) и через пятый — седьмой часы пополудни. У древних евреев Петух — символ третьей стражи ночи — от полночи до рассвета. Петух так же бдителен и всевидящ, как и солнце. Отсюда широкое использование Петуха в гаданиях, предсказаниях погоды в Древнем Риме.

Изображение Петуха-стража помещали на крышах домов, шестах, шпилях, флюгерах, а также на ларцах, сундуках, реликвиях. В Китае красный Петух изображается на стенах дома как талисман против огня. Мотив Петуха, разгоняющего своим криком нечистую силу и отпугивающего мертвецов, образует кульминацию в особом типе сказок, постоянен в быличках.

Но Петух не только связан с солнцем, подобен ему: он сам земной образ, зооморфная трансформация небесного огня — солнца. С Петухом связывается и символика воскресения  из  мёртвых,  вечного возрождения жизни. В этом контексте  возможно  объяснение изображения Петуха, помещаемого иногда на могилах, на кресте, камне и т. п., нередко в чередовании с изображением солнца. Некоторые данные позволяют соотнести жертвоприношение Петуха (в тех ритуальных традициях, где на это не существует запрета, именно Петух преимущественно используется для этой цели) с его солнечной, огненной природой. В древнерусском  Слове некоего «христолюбца»   осуждаются   существовавшие уже после введения христианства языческие обряды. Во многих случаях отчётливо прослеживается связь между жертвоприношением Петуха и добыванием огня,  его возжиганием.    Подобно солнцу, Петух связан и с подземным миром. В Древней Греции Петух, несомненно, выступал и как хтоническая птица; он был посвящён Асклепию как образ целительной смерти-возрождения.

Вместе с тем оказывается  функционально значимым противопоставление петухов по цвету: если светлый, красный Петух связывается с солнцем, огнём, то чёрный Петух — с водой, подземным царством и символизирует смерть, божий суд, зло. Так, Козьма Пражский в «Чешской хронике» (11—12 вв.) сообщает об обычае ходить к источникам и удушать чёрных Петухов и чёрных кур с одновременным призыванием дьявола; ещё в 19 в. удерживался обычай топить Петухов и кур в водоёмах в день святого Фейта. Известны также русский обряд принесения в жертву водяному черного Петуха, зарываемого живьём в землю, и обычай держать при водяных мельницах чёрных Петухов и других животных чёрной масти, этот цвет считался особенно любезным духу воды. Тема Петуха возникает и в связи с образом огневой птицы (с чертами дракона) Рарога (Рарашека), которая появляется на свет из яйца, снесённого чёрной курицей. Причастность Петуха и к царству жизни, света, и к царству смерти, тьмы делает этот образ способным к моделированию всего комплекса жизнь — смерть — новое рождение. Этому способствуют и мифопоэтические представления о Петухе как дважды рождённом, что, в частности,  нередко  подчеркивается  в загадках о Петухе.: «Дважды родился, ни разу не крестился, сам пел, а умер — не отпели» и т. п. Представление о двуприродности или, по меньшей мере, парадоксальности Петуха отражено и в других загадках («Не царь, а в короне», «Гребень имею — не пользуюсь им, шпоры имею — не езжу верхом» и т. п.). Связанный с жизнью и смертью Петух символизирует плодородие Одним из проявлений жизненной силы Петуха является и его исключительная воинственность, нашедшая отражение в фольклоре, символике и эмблематике (в частности, в геральдике). Арабские и тюркские источники неизменно наделяют идеального военачальника храбростью Петуха. Соотнесённость качеств Петуха и человека получает известное под крепление в довольно распространён ном мотиве оборотничества Петуха. У сванов считалось, что души мужчин и женщин после смерти соответственно переселяются в Петуха и курицу. Для некоторых индейских племен Центральной Америки петухи является на гуалем, с которым таинственно связана жизнь человека; смерть петуха влекла за собой и смерть подопечного ему человека.

В Новом завете образ  Петуха имеет символическое значение некой решающей грани. Петух в  соответствии с евангельским мотивом  становится эмблемой святого Петра, знаком раскаяния (в другой трактовке Петух — посланец дьявола, искусившего Петра). Иногда образ Петуха толкуется как символ истинного проповедника Евангелия. У гностиков Петух считался образом Фронесиса, предвидения, прозорливости, бодрствования как эманаций Логоса. Петух на колонне трактовался гностиками как Петух Абраксаса. В Японии считают, что Петух подготавливает сердце благочестивого верующего к очищению и почитанию. 

5. ОБРАЗЫ ПТИЦ В ЛИРИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ

В стихотворениях сентиментального толка образ птицы задаётся в  составе устойчивого пейзажного комплекса: “зефиры” / ”ветерки”; “Аврора” / “заря”; “леса” / “рощицы”; “древеса”/ “ивы” / “мирты”; “тень древес” / “зелёные ветви”; “цветочки” / “розаны” / “лилеи”; “потоки” / “ключи” / “ручьи”/ “струи” / “зеркало вод”; “пастушки” / “пастушки”; “овечки”; “нимфы” / “Амуры” / “сильфы”) и служит средством раскрытия гармонического мировосприятия.

Подобное использование образа птицы, на мой взгляд, можно связать и с жанровыми особенностями рассматриваемых текстов. Несмотря на различные названия (например, стихотворение М.Муравьёва имеет заглавие “Ода”), все они так или иначе включают в себя черты идиллии. В изображении А.Востокова, К.Батюшкова, И.Дмитриева и других поэтов в природе царят мир и совершенная гармония: журчат потоки, цветут розаны, веют зефиры, веселятся сильфы и нимфы, пастушки гонят овечек на луга, распевают птички .

Часто в стихотворениях сентиментальной направленности образ-эмблема птица соотносится с любовными переживаниями лирического героя. Эта традиция уходит своими корнями в устное народное творчество. Не случайно поэты обращаются к таким популярным фольклорным образам, как “соловей”, “голубь”, “горлица” и т.п. ( В.Жуковского “Утренняя звезда” : А птички? Все давно уж тут; / Играют, свищут и поют; / С куста на куст, из сени в сень; / Кричат друг дружке: «Добрый день!» / И томно горлинки журчат; / Да чу! и к завтрене звонят.).

В лирических произведениях романтического плана (Г.Каменев “Громвал”, М.Муравьёв “Неверность”, А.Мещевский “Лила”, “Романс Аполлония”, П.Голенищев-Кутузов “Элегия, сделанная на сельском кладбище”, Т.Беляев “Песня Курайча Рифейских гор”, С.Бобров “Судьба древнего мира, или всемирный потоп”, “Ночь”, К.Батюшков “Тень друга”: «Я берег покидал туманный Альбиона: / Казалось, он в волнах свинцовых утопал. / За кораблем вилася Гальциона, / И тихий глас ее пловцов увеселял. / Вечерний ветр, валов плесканье.», “На развалинах замка в Швеции”, В.Жуковский “Сельское кладбище”; «Лишь дикая сова, таясь, под древним сводом / Той башни, сетует, внимаема луной, / На возмутившего полуночным приходом 
Ее безмолвного владычества покой.», “Подробный отчёт о луне”) отсутствует установка на идиллическое изображение действительности. Образ-эмблема “птица” включён в романтический пейзажный комплекс: “ночь” / “вечер”; “луна” / “звёзды”; “башня” / “развалины замка”, “кладбище”; “кресты” / “камни”; “мох” / “плющ”; “бурные потоки” / “свинцовые волны” / “сребристые струи”; “тень древес” / “дубрава” / “лес”; “корабль” / “челн” / “лодка”; “лешие” / “Зиланты” и т.д. Поэты стремятся создать особую, загадочную атмосферу стихотворения. В окружающей действительности романтики обнаруживают действие страшных, иррациональных сил, постижение их человеком, соприкосновение с ними и что становится объектом их изображения.