Творец и Власть (по творчеству М. А. Булгакова)

     Сталин: А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся.

     Завершая  разговор, собеседники договорились о личной встрече. Но она так и не состоялась. Сталин прекрасно понимал, что разговор у них пойдет о свободе слова, цензуре, возможности художника писать о том, что его интересует. А что вождю отвечать на это?

     А в Художественный театр Булгаков и обратиться не успел: оттуда позвонили и пригласили. Уже в мае 1930 г. он был принят на должность режиссера и приступил к инсценировке «Мертвых душ» Н.В.Гоголя; в январе-марте 1932 г. во МХАТе были возобновлены «Дни Турбиных» и начались репетиции «Кабалы святош» («Мольера»). Жизнь начала улучшаться.

     Последней пьесой Булгакова стал «Батум» («Пастырь»), о молодых годах Генерального секретаря. 7 февраля 1936 г. Елена Сергеевна  записала в дневнике: «Миша окончательно решил писать пьесу о Сталине». Но, в связи с неудачей «Мольера» и уходом Булгакова из Художественного театра замысел был приостановлен, вновь вернуться к пьесе драматурга побудил тот же МХАТ: 9 сентября 1938 г. его посетили представители литчасти театра П.А.Марков и В.Я.Виленкин, которые просили забыть старые обиды и написать новую пьесу на современную тему. Такой пьесой мхатовцы видели пьесу о Сталине: она была необходима им в преддверии празднования 60-летия вождя, которое готовились отмечать 21 декабря 1939 г. Но Булгаков сомневался, говоря В.Я.Виленкину: «Нет, это рискованно для меня. Это плохо кончится». Думается, однако, что об опасности для себя драматург говорил применительно к пьесе на современную тему вообще, а не к пьесе о Сталине. Ведь совершенно невероятно, чтобы против пьесы, где главным героем выступает глава государства, осмелились развернуть кампанию какие-либо журналисты и критики. Именно Сталин как главная фигура произведения мог бы стать гарантом того, что никакой травли не будет. Было очевидно, что судьбу такой пьесы решит единолично сам прототип основного персонажа (еще в начале 1931 г. в черновике письма Сталину Булгаков просил его «стать моим первым читателем»). Риск был только в одном: понравится пьеса вождю или нет, сочтет ли он необходимой ее постановку. Театр и драматург рисковали, Булгаков рисковал больше всех. И он дал себя уговорить, решился: 24 июля 1939 г. пьеса (договор на которую был подписан еще 15 июня) была закончена. Все, кому Булгаков читал пьесу, ее хвалили (храбрецов ругать произведение о Сталине не было), Главрепертком и руководство Художественного театра встретили написанное на «ура».

     У Булгакова было дурное предчувствие от этих первых восторгов. И, к сожалению, оно сбылось: драматические, а потом и трагические события не заставили себя ждать. 14 августа он вместе с женой во главе «бригады» мхатовцев выехал в Грузию для сбора в Батуми и Тбилиси материалов (грузинский фольклор, пейзажные зарисовки для декораций и т.п.) к постановке пьесы. Через два часа после отбытия из Москвы, в Серпухове, на имя Булгакова в вагон принесли телеграмму директора театра Г.М.Калишьяна: «Надобность поездки отпала возвращайтесь в Москву». Вернулись на машине из Тулы, от полученного морального удара у Булгакова обострились симптомы наследственной почечной гипертонии - нефросклероза, что привело к резкому ухудшению зрения и общему недомоганию.

     Вскоре, 17 августа 1939 г. к нему на квартиру пришли руководящие деятели МХАТа В.Г.Сахновский и В.Я.Виленкин. Согласно записи Е.С.Булгаковой, Сахновский заявил, что «театр выполнит все свои обещания, то есть — о квартире, и выплатит все по договору». Дело в том, что МХАТ, агитируя Булгакова писать пьесу о Сталине, прельстил его обещанием добиться лучшей квартиры - «квартирный вопрос» волновал писателя до конца жизни. Выполнить это обещание театр не успел, а деньги по договору честно выплатил. Сахновский также сообщил: «Пьеса получила наверху резко отрицательный отзыв: нельзя такое лицо как И.В.Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать... Наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе».

     Власти  и лично Сталин попали в точку, отчасти сказанное было сущей  правдой. Булгаков, отвергая утверждение о «мосте», доказывал, что пьесу о Сталине он задумал в начале 1936 г., когда только что вышел «Мольер» и вот-вот должен был появиться на сцене «Иван Васильевич». Однако объективного значения «Батума» как попытки найти компромисс со властью этот факт принципиально не менял. Позднее, 10 октября, Сталин, разговаривая во МХАТе с Немировичем-Данченко, сказал, как записала в дневнике Елена Сергеевна: что «пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить». Передавали и более пространный сталинский отзыв: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине». Очевидно, вождь по каким-то причинам не желал видеть на сцене себя молодого. Для мифа требовался образ уже умудренного жизнью человека, лидера великой страны. Для этой цели лучше всего годилась фигура Сталина конца 20-х - начала 30-х годов, когда он уже достиг «высшей власти». Молодой Иосиф Джугашвили в этом качестве для мифа не годился.

     Немного оправившись от несостоявшейся поездки  в Грузию по поводу «Батума», 10 сентября 1939 Булгаковы поехали отдохнуть в Ленинград. Здесь писатель вновь почувствовал внезапную потерю зрения. Вернулись в Москву, где врачи установили острый гипертонический нефросклероз.

     Умер  Булгаков 10 марта 1940 г. в 16 ч. 39 мин.

     Посреди безмолвного горя и страшной обыденности похорон требовательно, словно из другого мира, зазвонил телефон. Подошел друг покойного, Сергей Ермолинский. Звонили из секретариата Сталина: «Правда ли, что умер товарищ Булгаков?» - «Да, он умер». На другом конце провода помолчали и осторожно положили трубку.

     Прошло 6 лет, и Сталин получил письмо от вдовы Булгакова Елены Сергеевны. В нем она просила вождя «спасти от незаслуженного забвения» ее мужа и издать собрание сочинений писателя. Сталин откликнулся и на этот раз по-своему. Письмо было рассмотрено в ЦК, по нему принято положительное решение и Елене Сергеевне порекомендовали обратиться в издательство «Искусство» насчет издания пьес Булгакова.

     Прошло  еще почти десятилетие. Уже умер Сталин, и его имя исчезло из газет, с транспарантов, почти не упоминалось в книгах. А тем временем в издательстве «Искусство» в 1955 году вышла первая за прошедшие 30 лет книга Булгакова - сборник его пьес. В ней было только два произведения: «Дни Турбиных» и «Последние дни». Первая была любимой пьесой Сталина в 1920-1930 годы, вторая - единственная разрешенная им к постановке драма Булгакова после смерти писателя.

     Так завершились загадочные отношения  Булгакова со Сталиным. 
 
 
 

     Мольер

     Булгаков  много раз возвращался в своем  творчестве к одной и той же проблеме -проблеме традиционной для русской и мировой литературы - человек и общество, человек и время. Чаще всего в центре своих драм и комедий он ставил крупную человеческую индивидуальность, входящую в конфликт со своей средой, с обществом. Герои его пьес - Мольер, Пушкин, Дон Кихот, изобретатель Тимофеев - очень разные по своему характеру, по своим привычкам, обычаям, наклонностям, способностям, но их объединяет одно общее человеческое качество - им тесно и неуютно в том обществе, в котором они живут, будь то 17 или 19 век, будь то вчерашний день России. По духу все эти герои - революционеры, а общество представляло собой нечто застывшее, законсервированное, и большинство людей удовлетворялось такой жизнью: сложились определенные традиции, нормы, правила, законы. И тем, кто хорошо усвоил все эти нормы, кто прекрасно себя в этом обществе чувствует, и в голову не приходит, что может быть другая жизнь, другие мысли и чувства, другая философия жизни. Как на чудаков, сумасшедших смотрят они на тех, кто недоволен таким складом жизни, кто ищет чего-то иного, нового, кто борется, сражается, выдумывает себе другую жизнь.

     Булгакова не случайно привлекает фигура Мольера, которому он посвятил биографический роман и драму, названную вначале «Кабала святощ». Изучая эпоху Мольера, Булгаков обратил внимание на то, в каком трудном положении оказался художник, человек с резко выраженным индивидуальным и творческим характером.

     М. Булгаков проследил основные вехи жизненного пути Мольера, раскрыл основные причины его трагической жизни, выявил основной конфликт между художником и королем.

     В основе пьесы вечная тема: Искусство  и Власть, Художник и Самодержец.

     Булгаков  охотно отдает кесарю кесарево. Его  самодержец, король Франции Людовик XIV — само воплощение власти. Вот он в первом акте пьесы сидит невидимый в золоченой королевской ложе театра Пале-Рояль, и далее не от фигуры его — от этой ложи идут неотразимые потоки власти. Король начинает аплодировать артистам, и тысячный зал взрывается рукоплесканиями. Затихает ложа, и в зале воцаряется мертвая тишина. Волнуются актеры. У самого Мольера испуганные глаза...

     Мольер  выходит на сцену. Обращается к королю с прочувствованным экспромтом - сначала заикаясь, потом с возрастающим воодушевлением, под конец - с восторгом:

     Вы  несете для нас королевское бремя.

     Я, комедиант, ничтожная роль.

     Но  я славен уж тем, что играл в  твое время,

     Людовик!.. Великий!...

     (Повышает  голос.) Французский!!!

     (Кричит) Король!!!

     В зале начинается что-то невообразимое. Рев: «Да здравствует король!». Пламя свечей ложится, Бутон и Шарлатан машут шляпами, кричат, но слов их не слышно. В реве прорываются сигналы гвардейских труб...

     Экспромт  Мольера, возможно, и в самом деле экспромт. Его заикание, воодушевление, восторг неподдельны. Но это уже и актерская игра. Кесарь кесарем, а на сцене Мольер и сам король. Силой своей власти, своего искусства возбуждает он то невообразимое, что творится в зале. И уже как равновеликие, равно могущественные видятся эти две фигуры. Похоже, и ниточка какой-то внутренней связи протягивается между ними...

     Мольер  приглашен во дворец. Людовик (неслыханная  честь!) усаживает его рядом с собой и угощает ужином. Мягко журит за слишком острое перо. И разрешает играть в Пале-Рояле «Тартюфа» - то самое «мерзкое творение», которое, по словам архиепископа Шаррона, следовало бы сжечь на площади вместе с его творцом.

     Нет, никакой внутренней, человеческой связи  между Людовиком и Мольером это  не подтверждает. Самодержец просто пытается приручить художника («...он может послужить к славе царствования»). Но до каких-то пределов они способны находить общий язык. И находили бы, если б не святоши - неизбежное порождение любой единоличной власти и любой веры.

     Самодержец  верен Священному Писанию - на него опирается его власть. Художника оно по-своему захватывает - в нем так или иначе заключены вечные истины. А святоши превращают его в кабалу, служа не смыслу и не духу его, а букве. Они опутывают этой «буквой» все живое. И неустанно выискивают крамолу и ересь, поощряя доносительство, используя клевету и подлоги, лишь бы уличить и наказать еретиков, потому что без такой «работы» их служба теряет свое значение.

     Истинный  художник не может не настораживать  святош и независимостью ума, и способностью завоевывать, в ущерб им, людские сердца и души. А уж если он посмел задеть их, как Мольер в «Тартюфе» (или сам Булгаков в «Багровом острове»), они пойдут на все, чтобы его уничтожить. И это, как правило, им удается.

     В «Кабале святош» Мольер попадает в ловушку собственных слабостей  и грехов. Булгаков не скрывает, что гениальный комедиограф и актер в обыденной жизни обыкновенен и греховен. Он велик на сцене. И никакие, даже самые гибельные удары судьбы не могут этого у него отнять.

     Вот его последний спектакль. Идет «Мнимый  больной». Мольер, уже затравленный Кабалой до последнего предела, измученный тяжким недугом, готовится тем не менее к очередному выходу на сцену. Через несколько минут он умрет. Но сейчас дадут занавес, и он, «резко изменившись, с необыкновенной легкостью взлетает на кровать». Звучит веселая музыка. Выскакивают забавные маски. Комедийное действие в разгаре, и…

     «Мольер (внезапно падает смешно). Мадлену мне. Посоветоваться… Помогите!..

     В зале: «Га-га-га!..»

     Партер, не смейся, сейчас, сейчас, сейчас… (Затихает.)»

     Таково  творчество художника, которое только смерть и может прервать. А в житейских делах и конфликтах он порою сущий ребенок: бывает и беспомощен, и смешон, и жалок, и несправедлив. Чем больше страсти и сил отдает он творчеству, тем беззащитней оказывается в быту. И как легко воспользоваться этим его недоброжелателям и врагам!

     Святоши и пользуются, настолько искусно  применяя целый арсенал средств  и методов расправы, что и покровительство самого монарха не спасает их жертвы.

     Чтобы написать романы или пьесы, достаточно быть на уровне своей эпохи. Только тот, кто опережает свою эпоху, в своем нравственном, социальном развитии возвышается над окружающими, становится бессмертным.

     Вся жизнь Мольера – это борьба за индивидуальность, за возможность быть самим собой, не подчиняться капризам времени, капризам коронованных особ. Те, кто правил Францией, быстро поняли, какую власть над душами людей может приобрести Мольер. Задаривая его чинами, милостью, деньгами, Людовик XIV всеми средствами пытался направить его в определенное русло -  на прославление своего царствования. Людовик стремился лишить художника собственных мыслей, отнять самостоятельность, подчинить его себе и своим желаниям, сделать послушным винтиком в государственном организме. Время и власть порой подчиняют художника, делая его рупором своих идей, иллюстратором своей эпохи. И эта роль не позволяет ему стать глашатаем нового, неповторимого. Только художник, отстаивающий свое неповторимое «Я» в борьбе против банального, шаблонного, трафаретного, останется в сердцах грядущих поколений. Мольер Булгакова всегда в борьбе, в конфликтах со временем, с людьми, с властью. Но и он понял одну очень простую истину: как нельзя победить землетрясение - его можно только переждать, - так нельзя прямой атакой победить свое время, время абсолютистской власти Людовика-Солнце. Во имя «Тартюфа» он угождал Людовику, вводил в свои серьезные пьесы водевильные и балетные эпизоды. Страдания от власти неизбежны, надо их уменьшить. Все средства для этого хороши, лишь бы достигнуть королевского разрешения на постановку пьесы. Так делал не только Мольер. Это удел многих художников прошлого.