Исследование деятельности человека в процессе игры

Скоморохи — странствующие актеры Древней  Руси — выступали как певцы, музыканты, акробаты, дрессировщики, исполнители  сценок на бытовые темы, острословы, затрагивающие в своих куплетах, репризах и церковь и власть имущих. Скоморохи выступали и как организаторы народных игр, гуляний. Это были, очевидно, первые "массовики-затейники". Выступления скоморохов известны с XI в., особую популярность они получили в XV-XVI вв. Причина неприязни к ним церкви понятна. В противовес играм, выполнявшим священную функцию, игры скоморохов, их медвежьи потехи, построенные как сатирические сценки, будили протест, разрушали психологию послушности, воздержания. При царе Алексее Михайловиче в середине XVII в. "игровые бесчинства" были просто запрещены. Не потому ли в допетровскую и послепетровскую эпохи народная игровая культура резко оскудевает. Зато при Петре 1 активно вырос аристократический, европеизированный досуг: ассамблеи, машкерады, карнавалы, фейерверки. Первые петровские полки имели название "потешные полки" и предназначались для военных игр юного царя. Позднее игровой, "потешный" стиль был широко внедрен в жизнь двора, его окружения и подчас носил унизительную форму. Но элементы игры внесли в российский досуг традиции европейской культуры, активизировали народные игровые традиции. После смерти Петра 1 церковь восстановила нарушенное равновесие игрового досуга, "бесовские игры" были запрещены, скоморохи подвергнулись гонениям, народная игровая культура стала беднее. Элементы же европейской игровой культуры сохранились.

Игры долгое время являлись инструментом воздействия на ход исторических событий в обществе и природе, посредником между людьми и божествами. Если серьезно-трагическое мировоззрение христиан не всегда гармонировало с игровым мироощущением, то в католических странах осуждение игры церковью было скорее номинальным. Более того, служители культа сами принимали участие в празднествах, карнавалах, народных играх. И только в эпоху реформации гонение на игры как источник греха, излишеств, вольностей становится жесткой нормой. Духовенство утверждало догмы об, изначальной греховности человека, для которого игры, забавы, танцы лишь "простор греховности", стимул к непристойностям и порокам. Игры преследовались даже в уголовном порядке. Церковь, особенно протестантская, видела лишь в труде путь укрощения игровых страстей, путь к спасению души. Отсюда прокатившаяся по Европе волна враждебного отношения к мирским забавам, празднествам, открытому общению. То в одной, то в другой европейской стране и даже в Новом Свете подвергались анафеме, запрещались те или иные игровые досуги — танцы, театр, шахматы, карты, кости, кегли и т.п. За участие в играх били палками, плетьми, заключали под стражу. Греховности, стихийности игр и забав противопоставлялись сдержанность, смирение, религиозно-этическая ценность "очистительного труда". Эти же тенденции мы наблюдаем и в истории собственного социалистического государства, отделенного от церкви, но исповедующего, как это ни покажется парадоксальным, ее постулаты в "революционной практике" воспитания людей. Досуг, игра как его душа всегда воспринимались в России не только как сфера культуры, но и как сфера общественной деятельности, оттого и была игра поднадзорна и гонима. Таким образом, можно заметить и в России, и в Европе, и в Новом свете двойственную политику церкви и государственных институтов в отношении к игровой культуре народа. С одной стороны, поддерживались игры, уходящие корнями в обрядно-ритуальную сферу религии, игровые праздники, хранящие священные обязанности человека, с другой — осуждались игры, развивающие дух свободы, солидарность, остракизм к власть имущим.

Чуть  отвлекаясь от этой стороны вопроса, заметим, что, принудительно и по собственным убеждениям исторгнув  из себя религию в предреволюционное  и послереволюционное время, население  России, особенно ее интеллигенция, резко  обеднило культуру досуга, потеряло традиции игрового потенциала, используемого  прежде всего в системе семейного  воспитания детей и в рамках собственного общения друг с другом. Природа  истинной российской интеллигенции  глубоко религиозна. Религия как  часть культуры народа хранила и  передавала по наследству духовно богатые игры, празднества, связанные с природой, с красотой быта, народного фольклора, общинной жизни. Уничтожив религию, власть имущие в одночасье уничтожили игры, на которых воспитывались миллионы россиян.

Возвращаясь к вышесказанному, отметим, что многие игры объективно рождены религиозной  культурой, культовыми традициями далекого прошлого. Религия действительно  важный источник появления игр.

2.3.Основные научные подходы к появлению игры

Начало  разработки общей теории игры следует  отнести к трудам Шиллера и  Спенсера. Значительный вклад в данную теорию внесли Бюлер, Гросс, З.Фрейд, Вундт, Бейтендейк, Пиаже, Штерн, Дьюи, Жане. Колоцца, Кейра, Фромм, Хёйзинга, Валлон, Берн и  др.

В отечественной  педагогике и психологии серьезно разрабатывали  теорию игры: К.Д.Ушинский, П.П.Блонский, Г.В.Плеханов, С.Л.Рубинштейн, Л.С.Выготский, Н.К.Крупская, А.Н.Леонтьев, Д.Б.Эльконин, А.С.Макаренко, М.М.Бахтин, Ф.И.Фрадкина, Л.С.Славина, Е.А.Флерина, Д.В.Менджерицкая, В.А.Сухомлинский, Ю.П.Азаров, В.С.Мухина, О.С.Газман и др.

Мы понимаем, что достаточно важными теоретическими вопросами являются вопросы об источниках возникновения и мотивах детской  игры, о ее структуре и динамике развития.

Американский  психолог Шлоссберг пессимистически  утверждает, что категория игровой  деятельности настолько туманна, что  является непосильной для современной  науки. Следует отметить, что для  большинства научных концепций  характерна трактовка игры как преимущественно  детской, дошкольной особой "зоны" детской жизни. Хотя игры, бесспорно, есть значимая деятельность и для подростков, и для юношества, и для взрослых, и вообще сопутствует человеку на протяжении всей его жизни. Богатство игрового элемента в культуре любого народа может служить одним из критериев ее гуманистического развития. Исследователь игр школьников О.С.Газман писал о том, что природа создала детские игры для всесторонней подготовки к жизни. Поэтому игра имеет генетическую связь со всеми видами деятельности человека и выступает как специфическая детская форма познания, труда, общения, искусства, спорта и т.д.[9]. Без игры, считают просветители прошлого, жить детям неинтересно, скучно. Серость жизни, подчеркивал С.Т. Шацкий, вызывает у детей нечто вроде настоящего заболевания.

Нам необходимо все-таки изложить наиболее массовые теории происхождения игры и ее развития, ибо игра — один из первых и главных стимулов культуры человека. Существующие подходы к классификации теорий игры (Колоцца, Гросс, Кейра и др.) обращали внимание в основном на различия этих теорий, а не на то общее, что их связывает. Мы же попробуем сделать обратное.

Основные  научные подходы к объяснению причинности появления игры следующие:

• теория избытка нервных сил (Г.Спенсер, Г.Шурц);
• теория инстинктивности, функции упражнения (К.Гросс, В.Штерн, Ф.Бейтендейк и др.);
• теория рекапитуляции и антиципации (Э.Геккель, Г.Ходл, А. баллон, Вуарен, Адлин);
• теория функционального удовольствия, реализация врожденных влечений (К.Бюлер, З.Фрейд, А.Аддер); теориярелигиозного начала (Хейзинга, Всеволодский-Гернгросс, Бахтин, Соколов и др.);
• теория отдыха в игре (Штейнталь, Шалер, Патрик, Лацарус, Валдон);
• теория духовного развития ребенка в игре (Уши некий, Пиаже, Макаренко, Левин, Выготский, Сухомлинский, Эльконин);
• теория воздействия на мир через игру (Рубинштейн, Леонтьев, Узнадзе);
• связь игры с искусством и эстетической культурой (Платон, Шиллер, Фребель, Спенсер, Рид и Др.);
• труд как источник появления игры (Вундт, Плеханов, Лавров, Лафарг, Мазаев и др.);
• теория  абсолютизации  культурного   значения  игры (Хеизиига, Ортега-и-Гассет, Гессе, Лем) и т.п.

Проблема игры издавна привлекала к себе внимание исследователей. Особой известностью пользуется теория К. Гросса. Гросс усматривает сущность игры в том, что она служит подготовкой  к дальнейшей серьезной деятельности; в игре ребенок, упражняясь, совершенствует свои способности. В этом, по Гроссу, основное значение детской игры; у  взрослых к этому присоединяется игра как дополнение к жизненной  действительности и как отдых.

Основное  достоинство этой теории, которое  завоевало ей особую популярность, заключается в том, что она  связывает игру с развитием и  ищет смысл ее в той роли, которую  она в развитии выполняет. Основным недостатком этой теории является то, что она указывает лишь “смысл”  игры, а не ее источник, не вскрывает  причин, вызывающих игру, мотивов, побуждающих  играть. Объяснение игры, исходящее  лишь из результата, к которому она  приводит, превращаемого в цель, на которую она направлена, принимает  у Гросса сугубо телеологический  характер, телеология в ней устраняет  причинность. Поскольку же Гросс  пытается указать источники игры, он, объясняя игры человека так же, как  игры животных, ошибочно сводит их целиком  к биологическому фактору, к инстинкту. Раскрывая значение игры для развития, теория Гросса по существу своему антиисторична.

В теории игры, сформулированной Г. Спенсером, который в свою очередь  развил мысль Ф. Шиллера, усматривается  источник игры в избытке сил: избыточные силы, не израсходованные в жизни, в труде, находят себе выход в  игре. Но наличие запаса неизрасходованных  сил не может объяснить направления, в котором они расходуются, того, почему они выливаются именно в игру, а не в какую-нибудь другую деятельность; к тому же играет и утомленный человек, переходя к игре как к отдыху. Трактовка игры как расходования или реализации накопившихся сил  является формалистской, поскольку  берет динамический аспект игры в  отрыве от ее содержания. Именно поэтому  подобная теория не в состоянии объяснить  игры.

Стремясь  раскрыть мотивы игры. К, Бюлер выдвинул теорию функционального удовольствия (т. е. удовольствия от самого действования, независимо от результата) как основного  мотива игры. Опять-таки не подлежит сомнению, что здесь верно подмечены  некоторые особенности игры: в  ней важен не практический результат  действия в смысле воздействия на предмет, а сама деятельность; игра не обязанность, а удовольствие. И  опять-таки не подлежит сомнению, что  такая теория в целом неудовлетворительна. Теория игры как деятельности, порождаемой  удовольствием, является частным выражением гедонической теории деятельности, т. е. теории, которая считает, что деятельность человека регулируется принципом удовольствия или наслаждения, и страдает тем же общим недостатком, что и эта последняя. Мотивы человеческой деятельности так же многообразны, как и она сама; та или иная эмоциональная окраска является лишь отражением и производной стороной подлинной реальной мотивации. Так же как динамическая теория Шиллера – Спенсера, и эта гедоническая теория упускает из виду реальное содержание действия, в котором заключен его подлинный мотив, отражающийся в той или иной эмоционально-аффективной окраске. Признавая определяющим для игры фактором функциональное удовольствие, или удовольствие от функционирования, эта теория видит в игре лишь функциональное отправление организма. Такое понимание игры, будучи принципиально неправильным, фактически неудовлетворительно, потому что оно могло бы быть применимо во всяком случае лишь к самым ранним “функциональным” играм и неизбежно исключает более высокие ее формы.

Наконец, фрейдистские теории игры видят в  ней реализацию вытесненных из жизни  желаний, поскольку в игре часто  разыгрывается и переживается то, что не удается реализовать в  жизни. Адлеровское понимание игры исходит из того, что в игре проявляется  неполноценность субъекта, бегущего от жизни, с которой он не в силах  совладать. Таким образом, круг замыкается: из проявления творческой активности, воплощающей красоту и очарование жизни, игра превращается в свалку для  того, что из жизни вытеснено; из продукта и фактора развития она  становится выражением недостаточности  и неполноценности, из подготовки к  жизни она превращается в бегство  от нее.

В нашей  литературе попытки дать свою теорию игры сделали Д. Н. Узнадзе и Л. С. Выготский.

Выготский и его ученики считают исходным, определяющим в игре то, что ребенок, играя, создает себе мнимую ситуацию вместо реальной и действует в ней, выполняя определенную роль, сообразно тем переносным значениям, которые он при этом придает окружающим предметам[5].

Переход действия в воображаемую ситуацию действительно  характерен для развития специфических  форм игры. Однако создание мнимой ситуации и перенос значений не могут быть положены в основу понимания игры.

       Основные недостатки этой трактовки игры таковы:

  1. Она сосредоточивается на структуре игровой ситуации, не вскрывая источников игры. Перенос значений, переход в мнимую ситуацию не является источником игры. Попытка истолковать переход от реальной ситуации к мнимой как источник игры могла бы быть понята лишь как отклик психоаналитической теории игры.

  2. Интерпретация игровой ситуации как возникающей в результате переноса значения и тем более попытка вывести игру из потребности играть значениями является сугубо интеллектуалистической.

  3. Превращая хотя и существенный для высоких форм игры, но производный факт действования в мнимой, т. е. воображаемой, ситуации в исходный и потому обязательный для всякой игры, эта теория, неправомерно суживая понятие игры, произвольно исключает из нее те ранние формы игры, в которых ребенок, не создавая никакой мнимой ситуации, разыгрывает какое-нибудь действие, непосредственно извлеченное из реальной ситуации (открывание и закрывание двери, укладывание спать и т. п.). Исключая такие ранние формы игры, эта теория не позволяет описать игру в ее развитии.

        Из всего выше сказанного следует,  что игра выступает как плюс, а не как минус. Она представляется как продукт развития, притом опережающего потребности практической жизни. Это прекрасно, но серьезный дефект этой теории в том, что она рассматривает игру как действие изнутри созревших функций, как отправление организма, а не деятельность, рождающуюся во взаимоотношениях с окружающим миром. Игра превращается, таким образом, в формальную активность, не связанную с тем конкретным содержанием, которым она как-то внешне наполняется. Такое объяснение “сущности” игры не может объяснить реальной игры в ее конкретных проявлениях.

        Что касается различных теорий происхождения игры, ее назначения в жизни ребенка, то мне думается, что прав профессор Л.Б.Ительсон, свидетельствующий: «... Здесь пока есть почти столько же теорий, сколько существует теоретиков».