Социологическая концепция Энтони Гидденса

Умение индивида находить и объяснять самому себе причины и цели действий Гидденс  называет рационализацией. Рационализация действия – это способность индивида рутинно поддерживать постоянное "теоретическое понимание" оснований собственных поступков. Такая способность не является тождественной дискурсивному осмыслению и оформлению своего поведения, это умение разбираться в намерениях и причинах действия. Рационализация действия – устойчивая характеристика повседневной практики, так как "является неотъемлемой чертой поведения компетентных социальных субъектов и представляет собой главное основание, по которому окружающие судят о "компетентности" индивида" [2, p. 57].

Умение объяснять  лежит в основе дискурсивного  сознания, так как оно означает способность индивида формулировать "обоснования" (reasons), которыми он описывает и подкрепляет свои действия. Обоснования черпаются из тех же "запасов знания" (stocks of knowledge), которые используются при воспроизводстве самих действий, поэтому способность индивида действовать и объяснять действия зависит от объема социального знания конкретного человека. "Запасы знания" определяются интеллектуальными предпочтениями и склонностями индивида, его дискурсивными способностями и лежат в основании его социальной компетентности². Кроме того, значительная часть "запасов знания" проистекает, или основывается на "практическом сознании", поэтому нельзя говорить об их безусловной целостности и систематизированности. "Обоснования", в отличие от "рационализации", фрагментарны: в повседневной жизни они предстают как ответы на разрозненные и довольно спонтанные вопросы, которые инициированы либо окружающими, либо возникают в процессе саморефлексии. Обоснования могут быть не связанными напрямую с нормами и общественными конвенциями, обращены к ним или упоминать их. В этом важное отличие представлений Гидденса от парсоновского понимания действия, управляемого интернализованными нормативными императивами.

Следует предупредить возможное отождествление "обоснований" (дискурсивное подкрепление повседневного  поведения) с рационализацией действия. Их соотношение неоднозначно. Гидденс  называет, по крайней мере, три фактора, не позволяющих отождествлять эти  понятия [2, р. 57-58].

1. Индивид может  привлекать обоснования, которыми  он не руководствовался (обман,  введение в заблуждение);

2. Возможности рационализации, осмысления действия теряются как в бессознательном индивида, так и в его запасах знания. Совместные знания, на которые ориентируется и которые использует индивид при взаимодействии, не всегда известны взаимодействующим в систематизированной форме. "Объяснения" действия зависят от степени отчетливости совместного знания, пусть даже не выраженного в систематической форме, но одинаково понимаемого и принимаемого взаимодействующими;

3. На четкость "объяснений" влияют бессознательные элементы мотивации. Речь идет об описанной Фрейдом рационализации: смещающем воздействии бессознательного на процессы рационального объяснения.

Гидденс понимает, что при построении теории действия ему нельзя обойти тему мотивации. В  его рассуждениях она присутствует как проблема бессознательной мотивации  и преднамеренного поведения. "Теория мотивации имеет ключевое значение, поскольку обеспечивает нас концептуальными  связями между рационализацией  действия и рамочными конвенциями, воплощенными в институтах (хотя значительная часть социального поведения  может считаться не мотивированной непосредственно). Однако, теории мотивации  приходится обращаться и к неосознанным обстоятельствам действия, принимая во внимание бессознательные мотивы, действующие вне области самопонимания  действующего индивида. Бессознательное  охватывает только те обстоятельства, которые связаны с непреднамеренными  последствиями действия" (the unintended consequences of action) [2, p. 59].

Непреднамеренные  последствия действия систематически участвуют в процессе воспроизводства  институтов, правил, обычаев и способов действия, и напрямую связаны с  неосознаваемыми обстоятельствами действия (unacknowledged conditions), как это  определяет теория мотивации. Участвуя в воспроизводстве социального, такие непреднамеренные последствия  в свою очередь становятся обстоятельствами действия – осознанными или же неосознанными. Такова, в общих чертах, стратификационная модель действия (рис. 2).

Рис. 2. Стратификационная модель действия

Для Гидденса очевидно, что наряду с "рационализацией" и "рефлексивным мониторингом" действия бессознательная мотивация является существенной частью поведения. Однако, она должна быть отделена от двух других категорий, поскольку мотивация  вообще, как это следует из стратификационной  модели агента, не связана напрямую с действием: это, скорее, потенциал, а не способ его осуществления агентом. Полемизируя с психоаналитической традицией, Гидденс считает, что не следует преуменьшать роль сознательного и акцентировать бессознательное, полагая, что рефлексивные характеристики действия являются лишь проявлением бессознательных процессов (несмотря на то, что действительно существует такая детерминация). Бессознательное, полагает он, может быть исследовано только в его отношении с сознательным – с рефлексивным мониторингом и рационализацией действия, основанными на практическом сознании.

Природа деятельности и проблема интенциональности. Разрабатывая теорию действия, описывая разные уровни мотивации агента и определяя их соотношение, Гидденс особое внимание уделяет проблеме интенциональности. Эта характеристика человеческой деятельности представляется важной для понимания основных принципов теории структурации. Согласно определению Гидденса, интенциональность – характеристика действия, отражающая установку агента на достижение определенного качества или результата; интенциональность сообщается действию самим индивидом в силу его способности к рефлексивному мониторингу и рационализации. Поток интенциональных действий, из которых, по Гидденсу, и складывается ход повседневной жизни, частью своей имеют непреднамеренные результаты, связанные обратной связью с неосознанными условиями действия. Так, говорение – интенционально, а участие в воспроизводстве языка как целого – непреднамеренно. То есть, действие не интенционально в отношении его сопутствующих эффектов и непреднамеренных результатов.

Чем более удалены  последствия действия во времени  и пространстве, тем с меньшей  вероятностью они будут интенциональными. Эта вероятность обусловливается  возможностями агента предвидеть последствия  действия а также тем объемом  власти, который агент способен мобилизовать. "Обычно мы думаем, о том, что агент "делает" <участвует в чем-то>... как о чем-то, находящемся более  или менее в пределах контроля агента. В большинстве сфер жизни  и для большинства форм деятельности горизонт такого контроля ограничен  непосредственными контекстами  действия или взаимодействия" [3, p. 11].

Гидденс соглашается  с трактовкой интенциональности  поведения Р. Мертоном: каждый элемент деятельности может влечь за собой как однозначно определенные, так и самые неопределенные последствия. Однако, по мнению Гидденса, мертоновские понятия явной и латентной функций недостаточно отчетливо описывают соотношение рационального и иррационального, желания и интенции. Вместе с тем Гидденс принимает тезис о связи непредвиденных последствий действия с институционализированными практиками. Такая связь должна анализироваться в трех контекстах, разделяемых аналитически.

1. Последствия единичного события или контрфактуальность: анализ первоначального обстоятельства и вызванных им событий; анализ событий методом от противного – какова была бы цепочка, если бы первоначального события не было.

2. Последствия комплекса индивидуальных действий: конечный результат происходит как непредвиденное последствие совокупности независимых интенциональных действий.

3. Воспроизводство институциональных практик: непредвиденные последствия формируют новые условия действия в нерефлексивном цикле с обратной связью.

Важной составляющей проблемы интенциональности, согласно Гидденсу, является соотношение действия и власти. В социальной и политической теории интерес к концепциям власти традиционен. Гидденс указывает на две основополагающие интерпретации этого понятия. Первая – веберовская: власть как способность действующего индивида достигать желаемого, несмотря на возможное сопротивление, противодействие со стороны окружения. Вторая – парсонсианская: власть как свойство социальной общности, вторичное по отношению к нормативному характеру социальной жизни. Иной подход представляет теория действия Гидденса. Любое действие предполагает способность индивида вмешиваться в события или воздерживаться от вмешательства, что и оказывает влияние на какой-либо процесс или положение дел: "Для того чтобы быть агентом, необходимо реализовывать способность к использованию (постоянно, в повседневной жизни) всего спектра власти, включая и воздействие на использование власти другими... Агент перестает быть агентом, если теряет способность "преобразовывать", т.е. реализовывать определенный вид власти" [3, p. 14]³. Таким образом, участие агента в "событиях мира" относится не к намерению индивида сделать что-то, а в первую очередь к способности действовать, производить результат, по Гидденсу - осуществлять власть.

С точки зрения теории действия, власть сама по себе не является ресурсом. Ресурсы – это средства, с помощью которых осуществляется власть как рутинная оставляющая поведения. Именно ресурсы организуют систему властных отношений как отношения автономии / зависимости. Причем, властные отношения взаимообратимы: отношения автономии и зависимости действуют в обоих направлениях. Такую закономерность социальных систем Гиннес обозначает как "диалектика контроля": формы зависимости предполагают наличие определенных ресурсов, посредством которых подчиненные могут влиять на действия подчиняющих [3, р. 16]. Диалектика контроля встроена в саму природу деятельности: "Субъект, который не участвует в диалектике контроля, перестает быть субъектом действия" [2, p. 149].

Понимание действующими индивидами себя и своей социальной среды в структурно-функциональных теориях связано с переоценкой  влияния господствующих систем идеологических символов на низшие классы. Группы наиболее влиятельного класса оказываются наиболее сильно приверженными господствующим идеологиям. Субкультуры локализуются, "закрываются" с помощью скептицизма  относительно "официальных" или  господствующих точек зрения об обществе, тем самым дистанцируясь от них. Но подчиненные слои общества может  быть даже больше пронизаны условиями  социального воспроизводства, чем  те, кто господствует над ними. Те, кто принимает господствующие способы  суждений без каких бы то ни было сомнений, считает Гидденс, в большей  степени несвободны от них, чем те, которые осуществляют свое господствующее положение с помощью таких  суждений [2, p. 72].

Теория структурации

Теория структурации и сопряженные с ней концепции  социальных институтов, социальной и  системной интеграции ориентированы  на изучение механизмов социальных изменений  современности. Понятие "структурация" используется Гидденсом для того, чтобы акцентировать структурообразующую  роль классовых отношений при  формировании групп и установлении групповой принадлежности. В основании  теории лежит посылка, что социальные институты не только определяют действия индивидов, но и воспроизводятся  посредством рефлексивных действий. Рефлексивность означает и осознание  этой закономерности, и возможность  определенных агентов инициировать социальные изменения.

Ключевые понятия  теории структурации – понятия "социальная структура", "социальная система". Гидденс определяет структуру как генеративные (порождающие) правила и средства (ресурсы), организованные как имманентные свойства социальных систем и благодаря которым в них обеспечивается связность времени и пространства. Согласно такому подходу, социальные структуры существуют исключительно как "структурирующие свойства", которыми определяются базовые характеристики социальных систем или коллективных образований; они представляют собой виртуальный порядок элементов и характеризуются отсутствием субъекта [2, p. 66]. Структурирующее влияние этих свойств складывается из двух аспектов. Во-первых, это оформление образцов, правил взаимодействия агентов (patterning of interaction), во-вторых, – конституирование временной протяженности взаимодействия [2, p. 62–63]. Таким образом, структурирующие свойства обусловливают существование более или менее одинаковых социальных практик во времени и пространстве и придают им "систематическую" форму.

Социальные системы состоят из практик, организованных как взаимозависимость субъекта действия и группы. Это взаимодействие размещено во времени и пространстве, поэтому социальные системы можно интерпретировать как структурные "поля", где агенты занимают определенные позиции по отношению друг к другу. Социальная позиция агента определяется как его социальная идентичность, которая влечет за собой круг прерогатив и обязательств, то есть - ролевые предписания, связанные с данной позицией. Таким образом, социальные системы обладают "структурными свойствами" и представляют собой "структурированную целостность". Социальная система – это воспроизводящаяся социальная практика, которой присущи отрегулированные отношения взаимозависимости между индивидами и группами, то есть – организованное социальное взаимодействие. Социальные системы существуют синтагматически – в пространстве и времени в виде реальных отношений людей или коллективов. Они обладают структурными свойствами, но сами структурами не являются [2, p. 66].

Понятия структуры  и системы связаны с понятиями правил и ресурсов – структурных составляющих социальных систем. Гидденс не принимает разделения правил на конститутивные и регулятивные (санкционирующие). Правила предполагают "методические процедуры" социального взаимодействия, поскольку пересекаются с практиками. Правила относятся, с одной стороны, к производству значений, с другой – к санкционированию способов социального поведения. Оба этих аспекта присущи любым социальным правилам. Гидденс различает знание правил (вернее, их практическое использование) и знание того, как их формулировать [3, р. 21–22]. Правила вторгаются в рутинные практики, но рутинная практика как таковая сама по себе правилом не является. Знание того, как действовать, не предполагает способности формулировать правила; хорошо говорить на родном языке может даже тот, кто не способен объяснить генеративные принципы этого языка.

В социальной теории часто происходит смешение смыслов "следования правилу" и "интерпретации  правила". Гидденс соглашается  тем, как эта проблема разрабатывалась  в исследованиях повседневной типизации⁴. Практическое знание, основанное на типизации, не охватывает всех ситуаций, с которыми сталкивается или может столкнуться агент. Оно обеспечивает его общую способность реагировать и влиять на неопределенно большой диапазон социальных ситуаций. Следование правилу не зависит от умения формулировать правило, которому подчиняется действие. Большинство правил схватываются агентами только внутренне: они обучаются "техникам делания". Дискурсивное выражение правила является его интерпретацией, которая изначально предполагает расхождение с правилом. В силу этого дискурсивное формулирование может изменять и форму применения правила. Например, законы – формальная кодификация социальных правил, имеющая градацию наказаний. Наказания – это форма применения правила, но не первоначального, а кодифицированного [2, p. 22-23]. Согласно теории Гидденса, управляемая правилами деятельность – не просто использование фиксированных правил для производства чего-то нового, это способ воспроизводства самих правил и средство их модификации. Структурирующие качества правил можно наблюдать в процессах формирования, поддержания, прекращения и реформирования ситуаций.