Собирание, проверка и оценка доказательств в уголовном процессе

Таким образом, вряд ли можно отрицать, что не только субъекты, чьи процессуальные решения носят властно-распорядительный характер, но и другие участники процесса оценивают доказательства в процессе доказывания по уголовному делу. Разделяя по этому поводу точку зрения В.М. Быкова, полагаем, что ч. 1 ст. 17 УПК РФ следует изложить в иной редакции: «Участники уголовного судопроизводства оценивают доказательства...». На наш взгляд, в условиях состязательного уголовного процесса такой подход к оценке доказательств будет более эффективно способствовать реализации данного принципа.

Мы полагаем, что, внутреннее убеждение выражается прежде всего в уверенности доказывающего субъекта в правильности применения норм закона. На наш взгляд, не совсем верно применение процессуального закона целиком и полностью сводить к формализованной операции, исключая элементы свободного мыслительного процесса. Внутреннее убеждение не может быть произвольным усмотрением или же голословным наитием, основанным на интуитивных чувствах. Будучи, по сути, субъективным явлением, оно имеет объективное основание. Это проявляется прежде всего в том, что оценивающий субъект основывает свое внутреннее убеждение только на совокупности относимых, допустимых и достоверных доказательств, имеющихся в деле, а выносимые им решения должны содержать мотивировку, объяснение, почему, на основании чего он пришел к тому, а не иному выводу (только присяжные заседатели освобождены законом от необходимости обоснования своего вердикта). На этом аспекте института свободы оценки доказательств акцентирует внимание и Конституционный Суд РФ79.

Заслуживает внимания и то, что в условиях недостаточного урегулирования оснований признания процессуальных нарушений существенными либо несущественными, их восполнимости или невосполнимости в ходе судебного заседания, суд вынужден решать этот вопрос на основе своего внутреннего убеждения. В этой связи Пленум Верховного Суда РФ обращает внимание на необходимость при решении вопроса о допустимости доказательства выяснять, в чем конкретно выразилось допущенное нарушение80. То есть каков характер допущенного нарушения, повлияло ли подобное нарушение на достоверность сведений о фактах, затронуты ли при этом права участников уголовного судопроизводства и т.д. Решающая роль внутреннего убеждения судьи при оценке допустимости доказательства усматривается и в позиции Конституционного Суда РФ: «В случае выявления допущенных органами дознания или предварительного следствия процессуальных нарушений суд вправе, самостоятельно и независимо осуществляя правосудие, принимать в соответствии с уголовно-процессуальным законом меры по их устранению с целью восстановления нарушенных прав участников уголовного судопроизводства и создания условий для всестороннего и объективного рассмотрения дела по существу»81.

Таким образом, очевидно, что, оценивая доказательства с точки зрения допустимости посредством формального их сравнения с установленной процессуальной формой, суд все же формулирует вывод через внутреннее убеждение, особенно в случаях, когда возникает необходимость оценить возможность устранения в ходе судебного заседания допущенных ранее нарушений при собирании и закреплении доказательств. В этом смысле каких-либо противоречий между принципом свободной оценки доказательств и правилами их оценки нет.

Принцип свободы оценки доказательств содержит в себе еще одно нововведение законодателя - при оценке доказательств следует руководствоваться законом и совестью (ст. 17 УПК РФ).

Очевидно, регулирующая роль уголовно-процессуального закона в оценке доказательств проявляется через определение в законе задач и принципов уголовного судопроизводства; определение предмета доказывания и относимости доказательств, правил о допустимости и недопустимости доказательств, регламентацию порядка собирания, проверки доказательств, требований, предъявляемых к выражению оценки доказательств в процессуальных решениях. Эти и другие нормы закона содержат правила, препятствующие формированию безотчетной, интуитивной оценки доказательств. Так, в одних случаях закон требует признать доказательство недопустимым (ч. 1 ст. 75 УПК РФ), если нарушены определенные правила, в других же дает только общие ориентиры для оценки доказательств (ч. 1 ст. 88 УПК РФ). Закон, подчеркивала П.А. Лупинская, предоставляет определенную программу действий, которой обязаны подчиняться лица, оценивающие доказательства по своему внутреннему убеждению, подвергает определенному регулирующему воздействию формирование субъективного вывода об оценке доказательств82.

Что касается введения в уголовное судопроизводство такой категории, как «совесть», то в этом случае, на наш взгляд, возникают определенные сомнения. Установив в качестве одной из субъективных составляющих содержания принципа свободы оценки доказательств, законодатель тем самым вольно или невольно, прямо или косвенно поставил результаты, отраженные в процессуальном решении, в прямую зависимость от личностных качеств правоприменителя, и в первую очередь - судьи. Если следовать этой логике, то лица, осуществляющие предварительное расследование и разрешение уголовных дел по существу, в максимальной степени должны быть совестливыми. В противном случае шибка в оценке доказательств предполагается неминуемой. Отсюда возникает как минимум три вопроса, а именно:

- какова  процессуальная сущность совести  и ее роль при оценке доказательств?

- в чем выражается ее правовая природа?

- каким  должен быть уровень совести  у вышеназванных лиц, позволяющий  правильно оценить доказательства, и каковы критерии ее оценки?

На первый взгляд может показаться, что поставленные вопросы относятся к разряду виртуальных. Но тогда и предписания ст. 17 УПК РФ в этой части не должны быть лишены такого эпитета.

В науке уголовного процесса ученые систематически обращаются к проблеме совести в оценке доказательств. Между тем единая точка зрения о ее роли для процессуальных решений и значимости при оценке доказательств так и не выработана.

Одни полагают, что «совесть» выступает как внутренний критерий соблюдения правил, обеспечивающих независимость и свободу при выражении своего убеждения, уверенность в беспристрастности и справедливости своего решения»83. Сформировать внутреннее убеждение невозможно, если конкретный субъект доказывания не руководствовался при этом ценностными ориентациями, нравственными установками.

Другие же авторы подвергают рассматриваемое положение критике. Например, М.О. Баев и О.Я. Баев утверждают, что вряд ли уместно использование в тексте закона категории совести, категории с социальных и этических позиций весьма сложной и неоднозначной84.

Соглашаясь с точкой зрения М.О. и О.Я. Баевых, добавим, что совесть есть внутренняя оценка человеком нравственного достоинства своих поступков и намерений с учетом существующих в обществе норм морали и нравственных идеалов данной личности и обусловленное этой оценкой чувство нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми и обществом.

Как видно из вышеизложенного, рассматриваемое нами понятие весьма абстрактно. Каждый человек вкладывает в него свое субъективное значение, причем главную роль в этой связи играет мировоззрение личности, уровень ее культуры и интеллекта. В этом смысле совесть оказывается слишком привязана к конкретному человеку со всеми его лучшими и худшими качествами как личности, а потому эта нравственная категория является чрезвычайно субъективной и явно не правовой, хотя в процессуальной науке на сей счет имеется иное мнение. Например, по утверждению О.Г. Яцишиной, совесть выступает в качестве правовой категории, самостоятельного юридического термина. Законодатель, по ее мнению, в ст. 17 УПК РФ непосредственно имел в виду правовую совесть, понимаемую как способность лица оценивать свое поведение с точки зрения соответствия морали, но в пределах норм права85.

В этой связи мы предвидим возражение, что внутреннее убеждение - такая же субъективная и отнюдь не юридическая категория, как и совесть, однако необходимость его закрепления в законе никем из ученых не оспаривается. Заметим, что, по утверждению той же О.Г. Яцишиной, внутреннее убеждение формируется именно через процессуальную деятельность судьи и связано с преломлением в нем знаний, полученных в ходе судебного разбирательства, и их оценкой86. Закон в этом случае стремится максимально гарантировать его обоснованность, воспрепятствовать появлению безмотивной, произвольной уверенности или же какому-либо давлению извне. Для этого предусмотрены определенные процедуры, нарушение или невыполнение которых влечет за собой применение довольно суровых санкций. Чтобы не быть голословными, сошлемся на ст. 381 УПК РФ, согласно которой нарушение тайны совещания судей является безусловным основанием отмены приговора. Что же касается фактической обоснованности приговора, то о ней можно судить по аргументации выводов, которые оценивающий субъект обязан привести в процессуальном документе, т.е. его обоснованность находит свое отражение и закрепление в мотивировочной части решения. В силу этого свобода внутреннего убеждения не может быть произвольной и противоречить имеющимся в деле доказательствам.

Таким образом, такой субъективной по своей сути категории, как внутреннее убеждение, законодатель попытался придать объективный характер и формализовать требование обоснованности к различным видам процессуальных решений.

Что же касается поставленных ранее вопросов, то ответы на них требуют определения критериев, которые бы позволили с процессуальной точки зрения определить само содержание совести и установить грань между оценкой доказательств по совести и вопреки ей. На наш взгляд, сделать это крайне затруднительно, если вообще возможно. В противном случае нужно было бы в судебных решениях кассационной и надзорной инстанций при изменении либо отмене приговора в силу ненадлежащей оценки доказательств помимо других составляющих определять и долю совести в допущенной ошибке. А в кассационных и надзорных жалобах в качестве основания к изменению или отмене приговора ссылаться на то, что при оценке доказательств судья совестью не руководствовался либо не обладал ею вовсе. Но тогда такого судью нужно было бы лишить полномочий, поскольку его деятельность не соответствует не только ст. 17 УПК РФ, но и присяге судьи, в которой прямо сказано: «Клянусь честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым, как велят мне долг судьи и моя совесть» (ст. 8 Закона РФ о статусе судей87).

Разумеется, подобный вывод о существовании причинно-следственной связи между судебной ошибкой и наличием либо отсутствием совести не только не уместен, но и некорректен, поскольку ни наука, ни практика судебно-следственной деятельности еще не выработали и вряд ли смогут выработать инструментарий, определяющий влияние совести на уголовно-процессуальную деятельность в подобной ситуации, хотя бы с определенной долей вероятности, как это делает сейчас лайдетектор.

Если быть последовательным и придерживаться вышеизложенных суждений, то тогда должен следовать вывод о том, что введение в уголовно-процессуальную терминологию категории «совесть» не оправданно.

Важное положение для правильной оценки доказательств содержится в ч. 2 ст. 17 УПК: «Никакие доказательства не имеют заранее установленной силы». Это весьма значимое для свободной оценки доказательств положение, отличающее ее от теории формальных доказательств. Напомним, что суть его состоит в том, что закон не устанавливает формальные условия, определяющие силу и значение каждого доказательства, он может лишь сформулировать общие правила оценки доказательств. Значение каждого доказательства для конкретного уголовного дела определяется лицом, оценивающим доказательства, каждый раз самостоятельно по своему внутреннему убеждению. В уголовно-процессуальном законе формулируются лишь общие для всех видов доказательств правила оценки, поскольку особенности каждого доказательства закон не может предусмотреть, как невозможно создать эталон преимущества одного доказательства перед другим.

В связи с изложенным вызывают некоторое недоумение положения закона, устанавливающие наряду с принципом равноценности всех доказательств правило оценки показаний подозреваемого, обвиняемого, если они даны без участия защитника и не подтверждены в суде (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ). Мы усматриваем здесь некую категоричность, адресованную суду, который обязан признать такие показания доказательством, лишенным свойства допустимости. Такая категоричность, с одной стороны, порождает противоречие между нормативной установкой на свободу оценки доказательств и усилением формального начала процесса доказывания, а с другой - наталкивает на мысль о неспособности суда. Итак, в качестве резюме к вышеизложенному отметим, что закрепление принципа свободы оценки доказательств нуждается в совершенствовании. Думается, что дополнительным импульсом к этому послужит судебная практика.

Глава 3. Зарубежный опыт использования доказательств по уголовным делам

В странах англосаксонской группы «полиция производит первоначальные следственные действия, задержание и допрос подозреваемых, потерпевших, свидетелей, обыски, сбор доказательств виновности»88. При этом полиция в Англии представляет собой орган исполнительной власти, уполномоченный самостоятельно принимать процессуальные решения в связи с расследованием преступления, в отличие от российского уголовного процесса, где независимые процессуальные решения может принимать только следователь (дознаватель), который законом уполномочен выносить постановления в ходе расследования о задержании подозреваемого, производстве обыска, производить допросы участников процесса и т.д. Сотрудники милиции (как аналог полицейским) не имеют таких полномочий, они являются в отдельных случаях только исполнителями по поручениям лица, производящего расследование.

История уголовного процесса Англии показывает, что «досудебные действия полиции или других органов, занимавшихся подготовкой материалов уголовных дел к судебному разбирательству, в большинстве своем регламентировались законами из сферы административно-правовых (полицейских) правоотношений, а чаще – различного рода подзаконными актами, издававшимися по ведомственной линии»89. В российском уголовно-процессуальном законодательстве деятельность сотрудников правоохранительных органов регулируется в основном нормами Уголовно-процессуального кодекса РФ, но и сейчас, как и ранее, существует большое количество ведомственных актов, которые детально регламентируют действия уполномоченных лиц на различных стадиях процесса.

В Англии действует принцип состязательности сторон процесса, согласно которому «доказательства предоставляются заинтересованными сторонами непосредственно в суд»90. Это значительно облегчает труд полицейского; конечно, он может запросить какую-либо информацию, если считает это необходимым, но он не обязан излагать это рапортом либо в ином документе и прилагать к материалу.