Как нам модернизировать демократию: вызовы и перспективы электронной демократии

Даже выстраивание "электронной демократии" как способа вовлечения людей в политическую деятельность, повышения политического активизма, то есть как механизма нормальной либеральной политики, оказывается весьма ограниченным по своим перспективам. Как показывает эволюция новейшего политического активизма, надежды на то, что новые социальные медиа смогут стать средством социальных изменений, провалились. Так, миф о "твиттер-революции" в Молдове и Иране признан, наконец, действительно мифом. Распространение подобных мифов может, напротив, сдерживать традиционное политическое участие или приводить к его вырождению. Зачем нужна уличная политика, если можно обменяться сообщением в социальной сети? Но любой настоящий активизм предполагает наличие сильных персональных связей в группе, тогда как активисты Facebook друг с другом связаны слабыми, легко разрушаемыми связями, и потому не способны на действительно серьезную политизацию. Слабые связи эффективны для получения новых идей и обмена информацией, но не для социальных изменений. Инструменты социальных медиа хорошо приспособлены для решения уже существующих задач, но не для подрыва status quo.

Прежде чем перейти к обсуждению, в какой именно форме электронная демократия сохраняет потенции действительной модернизации демократии, следует упомянуть еще одну радикальную проблему, связанную с влиянием средств дигитализации на отношения нововременного суверенитета и демократических форм правления.

4. Виртуальные граждане и виртуальные  государства

Помимо дигитализации коммуникаций электронная демократия задает перспективу "виртуальных миров" и "виртуальных экономик", что создает вызов для политического суверенитета в целом.

Кибер-утопии 90-х, провозгласившие независимость киберпространства от реальной политики и от реальных государств, к середине 2000-х стали смотреться достаточно наивно, хотя понимание того, что виртуализация значительных секторов общественной жизни создает напряжение во взаимодействии с традиционным государством, стало более отчетливым, позволив специфицировать исходные концепции виртуального пространства как новейшего "фронтира". Примером может послужить исследование кейса "Second Life" (SL – "вторая жизнь"), виртуального пространства, в рамках которого было высказано предположение о возникновении нового типа гражданства - виртуальных граждан (v-citizens), которые становятся ключевым элементом инновационной политики государств 21 века. Виртуальные граждане - это резиденты инновационных виртуальных миров, освобожденных от географических ограничений и некоторых иных традиционных "строительных блоков" национального государства. Только массовое вовлечение виртуальных граждан, создание для них привлекательных условий позволяет государствам формировать инновационные ресурсы. Иными словами, в условиях переноса наиболее передовых инновационных разработок в виртуальные миры (их главным качеством становится исчезновение зазора между дизайном и продуктом, между мыслью и воплощением, а также почти нулевые издержки на обучение) государствам придется отказаться от привязки к территории и населению как собственному базису, на котором развертываются практики управления (обеспечения безопасности, налоговая и монетарная политика и т.п.). Поверх структуры территориально-национальных государств образуется система виртуальных сателлитов разных государств: каждое реальное государство должно искать способы привязать к себе наибольшую территорию "виртуального пространства", но сделать это можно, разумеется, не силовыми мерами, а лишь предоставлением выгодных условий для резидентов инновационных сред, которые могут, в принципе, существовать и самостоятельно. В каком-то смысле "реальные ресурсы" государств (например, сырье) существуют только для того, чтобы государство могло прикупить побольше виртуальной территории с уже наличными виртуальными гражданами, а затем привлечь на эти территории еще больше граждан, которые, в свою очередь, создадут еще больше виртуального пространства (которое, естественно, является лишь вариантом производимого пользователями контента, а не природной или государственно-контролируемой территорией).

Несомненно, подобные тезисы выглядели реализацией утопии в рамках неолиберальной демифологизации государства: традиционное государство переводится в ранг провайдера услуг, который еще только должен найти клиентов, то есть виртуальных граждан, способных повысить его инновационный потенциал, в том числе и за счет выстраивания связей между обычными гражданами и виртуальными. Эта логика, обоснованная проектами "экономики изобилия", выглядит сейчас, конечно, не убедительно, хотя бы уже потому, что даже на уровне виртуальных миров обычная ограниченность ресурсов лишь смещается, но не исчезает вовсе (например, главным ресурсом снова оказывается время, напрямую конвертирующееся в деньги). Проблема SL как горизонта новейшего "виртуального гражданства" определена тем, что разделение типов гражданства разделяет и разные формы суверенитета: тот или иной виртуальный мир, создавая квазилегальные формы управления правами и привилегиями, выступает в качестве особого суверена, однако этот суверен не имеет публичного характера, поскольку любые претензии в рамках виртуального мира относятся не к определению принципов "справедливой жизни" (и соответствующих процедур), а всего лишь к регулированию интересов силами "частного правления" (через договоры, консультации и т.п.).

В этом смысле виртуальные миры стали апофеозом логики приватизации, которая позволила вывести из государственного поля функции армии, полиции, судов и т.п. Виртуальные миры - не что иное, как претензия на создание "частных государств", то есть замкнутых сообществ, построенных в рамках предельно просвещенной логики коммуникации частных интересов и предоставления услуг. Но если частное государство строится как сообщество эскалации интереса, его внутренней экономики, не имеющей предыстории, вопрос демократии, как и вообще политики, завязанной на публичное признание исключения и неравенства как проблемы, изначально стерт - достаточно политического устройства, определимого как "благожелательная диктатура". Меритократические и мафиозные структуры виртуальных миров являются их "драйверами", а не пороком, и эти драйверы опровергают представление о прямом доступе к "цифровой демократии", организуемом за счет объединения (анархического или либертарного) сообщества граждан/пользователей вне каких бы то ни было традиционных политических структур (партий, правительств и т.д.), которым якобы выносится вотум недоверия. Результатом "благожелательной диктатуры", самопроизвольно организующейся в проектах подобной ре-институционализации "демократии своими силами", может быть и "недоброжелательная" тирания.

5. Готовность к электронной демократии: данные социологии

Несомненно, решение вопроса о перспективах электронной демократии не должно оставаться умозрительным. Во многом это - дело практики, которая должна направляться рефлексией. Ключевым вопросом, однако, является то, насколько сама идея электронной демократии (хотя бы в варианте электронного правительства) приемлема и привлекательна для населения.

Из данных одного из опросов ФОМ следует, что на сегодняшний день услугами государственных учреждений, предоставляемых через ресурсы интернета, пользовались 11% наших сограждан, и еще четверть - 26% - в принципе хотели бы пользоваться такой возможностью (июль 2010 г.). Остальные либо затруднились ответить (29%), либо определенно заявили, что не хотят осваивать открывающиеся возможности (35%).

Разумеется, наибольшую вовлеченность демонстрируют интернет-пользователи (среди которых подавляющее число - молодежь): четверти из них (24%) уже доводилось работать с соответствующими ресурсами, еще 37% высказывают заинтересованность в решении стандартных задач с помощью интернета, и лишь пятая часть (21%) не имеют желания осваивать новые возможности.

Несмотря на малую распространенность опыта, граждане страны в большинстве своем знают, что услугами госучреждений можно пользоваться через интернет: 40% твердо заявили о своей осведомленности, и еще 32% сказали, что "что-то слышали" об этом. Это означает, что потенциал у данной практики достаточно большой, но есть ряд обстоятельств, которые удерживают людей от более активного накопления опыта. Основные причины - неумение пользоваться компьютером и интернетом - 33%, отсутствие технических возможностей - 16% (что неудивительно - ведь значительная часть граждан России не может позволить себе столь дорогостоящее приобретение, как компьютер), а также склонность к традиционным формам взаимодействия с государственными службами и отсутствие осознанной потребности в такого рода услуге (26%).

Любая новация проходит проверку наиболее активными и восприимчивыми к открывающимся возможностям социальными группами. Усилиями "ранних последователей" новации проходят социальную апробацию, обкатку и после становятся достоянием других людей - "поздних последователей". В данном случае это, в основном, молодежь, люди вполне адаптированные к сегодняшним реалиям жизни, ценящие свое время и, в целом, ратующие за новое качество взаимоотношений с государственными структурами. Эти граждане России - требовательные и критические, они будут находить недоработки и несуразности, и уже от власти зависит, чтобы все эти огрехи не только оперативно устранялись, но чтобы в них не было системных ошибок или передергиваний, встречающиеся, например, когда возможности электронных сервисов никак не корреспондируют с реальными практиками делопроизводства. Активность данной категории людей будет создавать давление на институты власти, заставляя их адаптироваться к требованиям, обстоятельствам жизни, притязаниям людей. Соответственно, что будет, если диалог не состоится, госструктуры проявят ригидность и "не заметят" требования первых испытателей?

Вместе с тем, за техническими проблемами и проблемами коммуникации в связи с "электронным правительством", вырисовывается еще один важный вектор изменений. Должна измениться концепция взаимодействия граждан и власти, точнее - должны измениться множество "обыденных теорий" этого взаимодействия, сформированных в сознании людей всем их предыдущим социальным опытом. Если сегодня многие исследователи и политологи говорят об отчуждении, о взаимной изолированности власти и общества, о странных патрон-клиентских отношениях, то "электронное правительство" неизбежно потребует иной психологии и иных мировоззренческих доминант.

Часть III. Партии и другие институты при электронной демократии

Мы предполагаем, что структурные проблемы, выявляемые при анализе различных моделей и проектов "электронной демократии", проблематичны именно в том пункте, в котором они стремятся исключить классические демократические институты, считая, что они безвозвратно утеряны для демократии. Происходит некое короткое замыкание "прямой демократии" (которая, как показывает пример виртуальных граждан, может быть вовсе не демократией) и "электронной демократии", причем это короткое замыкание производит ряд непредсказуемых эффектов, которые не укладываются в рамки требуемого результата (модернизации демократии и выхода из тупика постдемократии). Мы предлагаем отправляться от иной предпосылки: предположить, что сами по себе классические институты вполне жизнеспособны, более того, они не только могут модернизироваться на базе механизмов цифровых и сетевых политических коммуникаций, но и являются единственным компонентом, позволяющим интегрировать электронные СМИ, новые медиа и другие инструменты интерактивной демократии с демократической формой политики в целом. Иначе говоря, действительно взаимовыгодный симбиоз возможен между классическими демократическими институтами и электронными системами коммуникации, причем именно он позволит не просто поддержать эти институты на плаву, но и трансформировать их, освободив от наслоений "постдемократической" политики, в которой они стали простыми инструментами, не предполагающими собственной нормативной логики.

1. Партии в электронной демократии

Важнейшим классическим институтом демократической политики являются, несомненно, партии. Последние, однако, часто называются в качестве основного политического субъекта, который необходимо устранить, причем таким устранением должна заняться именно прямая электронная демократия.

Здесь следует вспомнить об изначальных целях, для которых создавались политические партии в XIX и XX веках: все они формировались для выполнения определенной насущной политической задачи, которую люди не могли решить поодиночке. Типичным примером тут может быть британская лейбористская партия, выросшая из борьбы профсоюзов за улучшения условий труда наемных работников, т.е. за те гарантии и нормы, которые мы сегодня считаем чем-то само собой разумеющимся. Соответственно, функции политических партий состояли в выработке и защите коллективных интересов, организации обратной связи между государством и обществом, в том числе за счет партийных чиновников, создания независимого от государства института экспертизы - всем нам для того, чтобы принимать политические решения, нужны мнения экспертов, но очень часто мы склонны не доверять тем из них, кто говорит от лица государства. В то же время мы не можем доверять и мнению простых неангажированных индивидов, которые стремятся порой воспользоваться нашей доверчивостью.

Второй тезис состоит в том, что сегодня партии якобы никого не интересуют именно потому, что они не выполняют свои задачи, не помогают людям формулировать свои интересы, не помогают добиваться их реализации, не выступают в качестве инстанции надежного экспертного мнения. Партии представляют интерес только для собственного аппарата как источник карьерных бонусов. Это партии чиновников, партии карьеристов и функционеров: партии эпохи "постдемократии".

В эпоху электронной демократии партии могут вернуться к своим первоначальным ценностям. Люди, видящие, как интернет становится политическим инструментом, убедившиеся, что их участие имеет значение, что они способны влиять на принятие политических решений, с неизбежностью придут к выводу о необходимости координации своих усилий, поиска единомышленников. Такая координация и приведет к формированию новой партийной системы, основанной на электронной демократии, опирающейся на интернет как на инструмент консолидации гражданской активности, и при этом одновременно являющейся фундаментом этой демократии. Эти объединения ни в коем случае нельзя считать "виртуальными", этот термин в настоящее время вообще в большой степени устарел, речь будет идти о классических массовых партиях, в том виде, как они существовали в начале XX века, но их потенциал будет реактуализирован доступностью информацией, скоростью и дешевизной обмена ею. Такая идеальная партия - это естественная ассоциация свободных и ответственных индивидов в рамках демократии. Разумеется, при этом не может идти речь об однопартийной системе или же нынешней модели российской многопартийной системы, когда у партии власти нет реальных конкурентов. Это невозможно в силу абсурдности такого "единомыслия" в интернете.

Для государственной власти, дрейфующей в сторону электронной демократии это, в свою очередь, может означать, что партии чиновников будут замещаться партийными чиновниками - государственными служащими, представляющими то или иное реально работающее и имеющее идеологическую платформу политическое объединение. Эти чиновники будут ежедневно, на профессиональной основе контролировать работу государственного аппарата, а сами в свою очередь находится под постоянным онлайн-контролем со стороны граждан, поддерживающих данную партию, опирающихся в своих оценках как на собственный опыт, так и на мнение доверенных партийных экспертов.

Таким образом, при помощи политических партий будет снято противоречие между представительной и прямой электронной демократией, а кроме того разрешена основная проблема электронной демократии, связанная с невозможностью для рядового гражданина разбираться во всех тонкостях управления современным государством и неизбежностью специализации.