Философия Мартина Хайдеггера и экзистенциальная философия

При этих условиях традиционная просветительская установка  выступает уже не просто как утопическая  или исторически ограниченная, нуждающаяся  в трезвой критической коррекции  и снятии некоторых абсолютизаций (т.е. фактически в расширении самого представления о рациональности), но как трагически-невыполнимая– не опровергнутая, а грубо попранная реальностью. Не удивительно, что в современной буржуазной философии не происходит действительно последовательного преодоления просветительских и миссионерских иллюзий классического периода. Сомнению подвергаются не они, а отвергающая их жестокая реальность: идея духовного мессианизма, метафизических привилегий интеллигенции, коренящаяся в классических версиях самосознания, пропагандируется с трагической отчаянностью, причем основной скрытый порок просветительских доктрин (представление о надсоциальном, необусловленном, элитарно-исключительном характере интеллектуального труда) становится все более явным.

В других случаях  просветительские установки просто отбрасываются (отвергаются без всякого критического расчета с ними). Выражением этого являются многочисленные попытки низвести гуманитарное знание и все как-либо связанные с ним идеальные представления до значения особой "интеллигентской идеологии", страдающей неискоренимой оторванностью от жизни.

Конструкция абсолютного  самосознания не изжита, не преодолена в современной буржуазной философии, не заменена какой-либо новой, более  развитой концепцией. Скорее всего, эта  философия воспроизводит многообразные  альтернативы, характерные для сознания "вчерашнего просветителя", "миссионера-неудачника", травмированного новой реальностью "массовой культуры" и испытывающего серьезные трудности при попытках внутреннего обоснования своего права на мышление, своего духовного призвания, претензия которого на некоторый род участия в действительности, в общем ходе вещей понимается тем же спиритуалистически-идеологическим образом.

Прежде миссионерские  устремления интеллигента хотя бы по видимости оправдывались исключительностью  его общественного положения, принадлежностью к "образованному меньшинству". Сегодня, когда интеллектуальная деятельность приобрела массовый характер и отлилась в формы и порядки индустриальной организации, когда подавляющее большинство ее представителей оказалось на положении наемных работников, продающих свои знания, способности (а иногда и принципы), это оправдание утратило свою достоверность для сознания. Ощущение призванности, монопольной приобщенности к истине, которое современный интеллектуал наследует из классической культуры, уже не подтверждается отношениями его общественного бытия. Привилегия на образование и умственный труд, каким он на деле выступает в условиях современной организации науки, техники, массовой информации, не совпадает больше с пониманием и знанием действительности, с подлинной интеллигентностью, и, наоборот, эти последние не требуют монопольной привилегированной причастности индивида к образованию, к культуре.

Реальная форма  общественного бытия интеллектуала, из которой когда-то выросла классическая модель самосознания, распалась, однако соответствующий ей тип самооценки, претензии на духовный аристократизм продолжают существовать. Более того, они приобретают преувеличенно болезненные, маниакальные формы, блокируют развитие новых, реалистически трезвых представлений о роли интеллигенции в обществе, о действительных возможностях социального, философско-исторического, гуманитарного ориентирования массовых аудиторий.

И вот парадокс: современная буржуазная философия  оказывается продуктивной, дает действительно интересные аналитические результаты лишь в той мере, в какой она вообще отказывается от разработки проблематики идейного воздействия на массу, от позиции духовного лидерства. Действительно заслуживающими внимания являются сегодня прежде всего концепции, отстаивающие именно непривилегированность развитого сознания, обычность, ординарность его судьбы в современном мире, выявляющие общезначимость испытаний, которым господствующая социальная организация подвергает субъекта интеллектуальной деятельности наряду со всеми остальными людьми.

Темы очевидности  и самоочевидности, безусловных  достоверностей, открываемых в опыте  рефлексии, приобретают новый, "неклассический" смысл. Речь идет не о рефлексивном извлечении из глубин привилегированного, абсолютного, социально не искаженного сознания универсальных истин, истин-программ, которые затем ориентируют непросвещенную массу. Речь идет, напротив, о прояснении сознания, "заброшенного" в наличный социальный мир, претерпевающего его массированное воздействие. Внутренние достоверности ("истины") выступают просто как базисные образования этого сознания, обеспечивающие его прочность, интегрированность, его способность противостоять внешней манипуляции, социально организованному принуждению к иллюзии.

Эта новая версия самосознания была предложена тремя относительно независимыми, но в дальнейшем слившимися направлениями современной западной философии: феноменологией, психоанализом и экзистенциализмом. В настоящей статье мы попытаемся рассмотреть данные направления лишь в той мере, в какой они могут быть представлены как принципиально единое течение, широкое влияние которого объясняется специфическими условиями социальной организации современного капитализма (и, следовательно, мы будем уяснять себе не столько теоретическое его содержание, сколько то, почему оно так распространилось и оказалось конгениальным каким-то более широким, чем сама философия, настроениям).

Сказанное выше об этой организации можно рассматривать  следующим образом. Характерная  ее особенность состоит в том, что можно было бы назвать вытеснением интеллектуальности. Оно наиболее полно переживается, конечно, работником интеллектуального труда (для него это проблема сохранения своего бытия как человека мыслящего). Однако одновременно социальная организация современного капитализма заставляет и рядового, "массового" индивида испытать то же самое переживание, поскольку в условиях массового духовного производства и обобществленных форм информации он поставлен перед задачей (и формально имеет для этого средства) самостоятельно производить идеи, концепции, программы действия, критически овладевать опытом собственной жизни и т.д., чтобы противостоять действию "индустрии сознания". В глазах истории он как бы является "потенциальным интеллектуалом" и в то же время не может стать им. В определенном смысле можно через эту проблему "вытеснения интеллектуальности" выразить некоторую всеобщую ситуацию индивидуального сознания, использовать рефлексию интеллигента для прояснения универсального и массового самоощущения. В таких концепциях, как экзистенциализм, внутренний опыт субъекта духовной деятельности вновь берется в его экстраординарной значимости, но при этом имеется в виду уже не привилегия знать то, чего не знают все другие, а привилегия с наибольшей полнотой испытывать, претерпевать то, что испытывают, претерпевают также и все другие.

Чтобы выявить  и проанализировать это отношение, нам придется рассмотреть социальную организацию современного капитализма  в значении особой системы регламентации  и контроля массового поведения. При этом мы вновь вернемся к основному методологическому приему, т.е. к генетическому сопоставлению двух основных фаз, эпох в развитии буржуазного общества.

В качестве иллюстрации  путей возникновения некоторых  философских идей в современной западной культуре мы возьмем два новых варианта концепции самосознания – этико-психологический ее вариант и предметно-языковый, представленные соответственно экзистенциализмом и психоанализом (вернее, сложными смешениями того и другого) и философией языкового анализа. Мы рассмотрим их как оформление и выражение тех противоречивых и спонтанных реакций, переживаний и личностного опыта, которые в массовом материале противодействуют "вытеснению интеллектуальности, духовности", как результату, сопутствующему в условиях современного капитализма направленному (и рационально-технически обосновываемому) вмешательству общества в сознательное построение индивидом своего внутреннего мира (при этом не важно, является ли индивид просто субъектом обыденного, повседневного процесса жизни или же субъектом научной деятельности, включенным тем самым в науку как социальный институт и в широкую систему связей науки и общества).

М.С.Каган

СИСТЕМНОСТЬ И  ЦЕЛОСТНОСТЬ

 
СИСТЕМНОСТЬ 
Часть – целое 
Система – элементы 
Антропо-социо-культурный подход к анализу системы 
ЦЕЛОСТНОСТЬ

Понятия "система", "системность" и их производные, завоевавшие высокий авторитет в немецкой классической философии стали объектом насмешек в иррационалистически ориентированном сознании XIX-XX-гo столетий, отвергавшем какую бы то ни было продуктивность "системосозидания", нередко отождествлявшегося с "систематизацией" как процедурой формально-педантичного упорядочивания имеющихся знаний; только в середине нашего века понятия эти были "реабилитированы" становлением теории систем и разработкой методологии системных исследований, однако, и поныне данная методология и ее теоретическое обоснование встречают непонимание и даже враждебное отношение, особенно в среде гуманитариев. Проблема эта заслуживает тем более тщательного рассмотрения, что в ходе развития теории систем и выросшей на ее основе синергетики утверждалась всеобщность принципов системного и синергетического изучения реальности, и принципы эти все чаще применялись в научной практике в познании наиболее сложных – социо-культурных – систем.

Во  многих моих работах, начиная с 1970 г., разрабатывалась методология системных  исследований в сфере социально-гуманитарно-социологического знания и излагались итоги конкретного изучения различных систем этого класса ("Морфология искусства": Л., 1972; "Человеческая деятельность": М., 1974; "Мир общения": М., 1889; Сб. статей "Системный подход и гуманитарное знание": Л., 1991; "Mensch – Kultur – Kunst": Hamburg, 1994; "Философия культуры": СПб., 1995 и др.). Однако, движение научной мысли, выразившееся, в частности, в разработке синергетических идей, и различные теоретические дискуссии последних лет заставляют вернуться к обсуждению методологических проблем современной познавательной парадигмы, в частности, той проблемы, которая обозначена в названии настоящей статьи, и в этой связи обратиться к осмыслению истории становления системных представлений.

СИСТЕМНОСТЬ

ЧАСТЬ – ЦЕЛОЕ

Уже у истоков  античной философии возникает связка категорий "часть-целое", отражая становление аналитической мысли, которая осознала структурную организованность бытия: расчлененность материального предмета – звездного неба, человеческого тела, архитектурного сооружения – и связь его составных частей. Первоначальные структурные представления были связаны с формированием математического мышления, для которого "целое" есть сумма составляющих его "частей".

В последующем  развитии философского и научного мышления отношение "целое-часть" сохраняло свое познавательное значение в той мере, в какой оно служило изучению природы, в которой все материальные объекты – от атомов до планет – оказывались частями более или менее сложных целостных образований – от молекул и клеток до солнечной системы и созвездий, и сами оказывались не "атомарно-монадными", но сложно-составными. Взгляд на целое как сумму его частей распространялся и на биологические объекты – на растение, животное, человека в его телесном бытии, а анатомические разрезы подтверждали, что такова организация не только внешнего облика человеческого тела, но и его внутреннего устройства. Значение математики как mathesis universalis в познании природы укрепляло суммативный подход к анализу материальной предметности бытия как состоящего из частей целого.

Углублению  этого взгляда человечество обязано становлению своего эстетического сознания: уже греки интуитивно ощутили сверхсуммативный характер отношения "целое-части", рождающий красоту – свойство формы целого; свойство это было истолковано как "единство в многообразии" или "гармония", и конкретизировано в учении о пропорциональности тела человека и животного, здания и сосуда, музыкальной мелодии и орнаментального узора. Такое понимание красоты сохранялось на протяжении многих столетий, делая почти синонимичными понятия "красота" и "гармония", систематически рождая и попытки математически вычислить красоту – "поверить алгеброй гармонию" – и сознание безуспешности таких устремлений, ибо есть в красоте нечто иррациональное – французы называли это в XVIII в. je не sais quoi, а мы сегодня можем сказать: сверхсуммативный характер связи компонентов целого, который и делает его нерасчленимым целым, а не механической совокупностью элементов. Все же – такова диалектика ситуации! – и музыкальное, и архитектурное, и орнаментальное, и живописное, и поэтическое формообразование вплоть до модернистской "революции в искусстве" (Г.Зедльмайр) опиралось на более или менее строго проводимые принципы математического и геометрического расчленения формы.

СИСТЕМА – ЭЛЕМЕНТЫ

Появление в категориальном аппарате философии понятия "система" в соотнесении с "элементами" поставило их в связь с близкой по смыслу категориальной парой "целое-часть". Отличие новой пары понятий, позволившее ей сохраниться и даже укрепить в наше время свои позиции, состоит в том, что "система" подчеркивает организованный характер некоего множества (так и определял ее основоположник концепции "системного подхода" Л.фон Берталанфи, и это ее понимание оставалось инвариантным во всех предлагавшихся с тех пор вариантах определения системы), тогда как в понятии "целое" содержится лишь указание на связь составляющих его компонентов; именно поэтому системный подход оказался теснейшим образом связанным со структурным анализом – вплоть до их нередкого отождествления, и по этой же причине из системного мышления выросла синергетика как учение о процессах самоорганизации сложных систем, тогда как холизм в философии, взяв за основу идею целостности бытия, не вышел за рамки ее аморфного понимания и потому серьезного вклада в развитие онтологии, эпистемологии и методологии познания внести не смог. Вместе с тем, теория систем не отбросила представление о целостности, но включила его в свою онтологическую концепцию как обозначение важнейшего свойства систем, которые, при самых высоких уровнях сложности и жесткой структурной расчлененности, сохраняют такую цепкую связь своих подсистем и элементов внутри последних, которая сильнее, чем их связи с внешней средой, что и обеспечивает системе возможность самосохранения, самосовершенствования, саморазвития при неизменной качественной определенности. Так системная "идеология" вобрала в себя представление об отношениях "целое-части", сделав одним из важнейших своих методологических принципов правило: "идти в процессе познания системы не от частей к целому, а от целого к частям".

Развитие  системной познавательной парадигмы  столкнулось, однако, с серьезным  препятствием при первых же попытках ее применения к теоретическому познанию духовных объектов. Противоречивость возникшей здесь ситуации состояла в том, что духовные процессы и состояния не имеют таких выделенных и относительно автономных частей (подсистем и элементов), какие есть у материальных объектов; и все же приходится признавать, что "духовный субстрат" не однороден, а гетерогенен, и его познание приводит к отчетливому различению качественно своеобразных "частиц" или "волн" (переношу в эту сферу понятия квантовой механики, обозначающие элементы материального микромира): таковы обнаруженные уже античной философией различные психические явления – мышление, эмоции, воля и т.п.; интересно в этой связи античное понимание "катарсиса" – и потому, что он был выделен в целостной жизни человеческого духа как его особое состояние, и потому, что, по Аристотелю, он сам имел составную структуру, объединяя чувства "сострадания и страха", сопряженные с сознанием ирреальности возбуждающего их поведения героя трагедии. Примечательно и то, что в христианской мифологии божественный "абсолютный дух" оказался составленным из трех частей – Бога-отца, Бога-сына и Святого духа. Троично и членение активности психики у З.Фрейда (Я, Оно и Сверх-Я), и у наших современных психологов – М.Г.Ярошевского и П.В.Симонова, различающих три уровня психики – подсознание, сознание и сверхсознание (или надсознание).