Философия Омара Хайяма

 

             Нам с гуриями рай сулят на свете том                 

             И чаши, полные пурпуровым вином.

             Красавиц и вина бежать на  свете этом

             Разумно ль, если к ним мы  все равно придем?

 

   Поэт  готов отдать  все обещаемые ему блаженства рая (да и будет ли он?) за простую "наличность" земной благодати: нет ли кого, спрашивает поэт, желающего совершить такую сделку? - я то в проигрыше не буду! Бесконечно  варьирующаяся  в  хайямовских четверостишиях тема земных  удовольствий имела один общий философский исток - неверие  в загробную жизнь. Призыв "лови мгновение!", то есть "осознай цену времени!", звучит в целой серии стихотворных афоризмов:

 

             Жизнь - мираж. Тем не менее  - радостным будь.

             В страсти и в опьянении - радостным будь.

             Ты мгновение жил - и тебя уже нету.

             Но хотя бы мгновение - радостным будь!

                                            

             Дай мне влаги хмельной, укрепляющей  дух,

             Пусть я пьяным напился и взор мой потух -

             Дай мне чашу вина! Ибо мир этот - сказка,

             Ибо жизнь - словно ветер, а  мы - словно пух...

                                           

   Поэт ощущает реальность лишь одного - переживаемого - мгновения,  и одного - сегодняшнего - дня. В основе этого ощущения осознанный Хайямом трагизм быстротечности и невозвратимости жизни,  незаметно  истекающей  с  каждым  мигом,  "как  меж пальцев

песок".  И  поэт снова  и снова утверждает беспредельную самоценность этой "данной напрокат" жизни, малой меры времени, отпущенной человеку, рядом с которой богатство и власть - ничто:

 

             Хорошо, если платье твое без  прорех.

             И о хлебе насущном подумать  не грех.

             А всего остального и даром  не надо -

             Жизнь дороже богатства и почестей  всех.

               

7. Бог в понимании Омара Хайяма.                          

Специалисты, занимавшиеся изучением мировоззрения Омара Хайяма, находят много общих положений в его научно-философских трактатах  и  в его четверостишиях. Однако исследователи единодушны: научно-передовое,  независимое, бунтарское умонастроение поэта

мыслителя проявилось в его  стихах ярче и определенней, чем в его философских сочинениях. Так,  например,  вопросы  о детерминизме и истоках царящего в мире зла, поставленные Омаром Хайямом в трактатах, вопросы, расшатывающие одну из главнейших догм ислама - монотеизм, в стихах Хайяма  подчеркнуто заострены. Хайям-поэт вскрывает вопиющие логические противоречия в самом понятии "бог".

   Бог  -  абсолютный  разум и высшая справедливость? Почему же так  неразумно устроен мир, так жесток с его постоянными бедами? Почему столь хрупко и непрочно самое совершенное из творений бога  -  человек,  приговоренный со дня своего рождения к смерти?

Гончар, разбивающий свои творения, - неискусный или безумный? - вот какое олицетворение находит Хайям богу:

 

             Изваял эту чашу искусный резец

             Не затем, чтоб разбил ее  пьяный глупец.

             Сколько светлых голов и прекрасных  сердец

             Между тем разбивает напрасно  творец!

 

Поэт не находит оправдания этой бессмысленной жестокости:

 

             Вразуми, всемогущее небо, невежд:

             Где уток, где основа всех наших  надежд?

             Сколько пламенных душ без  остатка сгорело!

             Где же дым? Где же смысл?  Оправдание - где ж?

                                            

Важнейшим  принципом  ислама  является  догмат о божественном предопределении. Если так, спрашивает поэт, то должен ли человек нести ответственность за свои поступки? Исходя из простой житейской  логики, у бога нет права карать человека за прегрешения - кто как не бог и предопределил слабость и греховность человеческой натуры?

 

         Глину мою замесил мой творец, что я поделать могу?

         Пряжу он выпрял и ткань мою сшил, что я поделать могу?

         Зло ли вершу я, творю ли добро - все, что ни делаю я,

         Все за меня он давно предрешил, - что я поделать могу?

                                            

И  кто, спрашивает Хайям, как не бог окружил человека со всех сторон  ловушками  соблазнов? Следовательно, бог и есть коварный искуситель  и  первопричина  грехопадений.  С него и должен быть спрос:

 

           Мир - свирепый ловец - к западне и приманке прибег,

           Дичь поймал в западню и  ее "человеком" нарек.

           В жизни зло и добро от  него одного происходят.

           Почему же зовется причиною  зла человек.

                                            

   "Всеблагой и всемилостивый" - главные эпитеты бога в исламе. Но  если  одно из основных свойств бога - милосердие, - задает вопрос  поэт,  -  то как же он сможет проявить свое милосердие, если  в  мире не будет грешников? Если ты всеблаг и всемилостив, творец, то и прости нас, погрешивших против тебя:

 

             О боже! Милосердьем ты велик!

             За что ж из рая изгнан  бунтовщик?

             Нет милости - прощать рабов покорных,

             Прости меня, чей бунтом полон  крик!

                                             

   Хайям высмеивает  самую идею высшей справедливости  творца. Где она, справедливость? Достаточно оглядеться кругом, чтобы понять: мир устроен как раз наоборот: дураки и подлецы ни за что получают в дар от неба роскошные дворцы, а достойный идет в кабалу из-за  куска  хлеба.  Если  это называется справедливостью, то "Мне плевать на твою справедливость, творец!" - так энергично кончает Омар Харям одно из своих рубаи. Богоборческие идеи  в четверостишиях Хайяма выражены чрезвычайно  смело Строки стихов - прямой суд над творцом, на нем одном вся вина за вопиющее несовершенство мира:

 

             Свода небесного вращатель - господь,

             Жизни и смерти податель - господь.

             Плох я... Но ведь мой обладатель  господь!

             Я, что ли, грешен? Мой создатель - господь!

                                            

   Остро,  гротескно  высмеивает поэт бессмысленность мусульманской  обрядности  - если бог вездесущ и всеведущ, надо ли надоедать  ему без конца молитвами? Реалии религиозного культа, впрочем,  могут и сослужить свою полезную службу мусульманину: чалма и четки пригодятся, чтобы заложить их в кабаке за чащу вина, как сказано  в  одном из рубаи; в мечеть же мощно изредка заглянуть, признается  поэт в другом стихотворении, хотя бы для того, чтобы стащить новый молитвенный коврик. И вот - рубаи, где соседствуют Коран и винная чаша; и как же рьяно, не отрываясь, читают мусульмане - нет, не стихи Корана! - стих, опоясывающий чашу:

 

             Благоговейно чтят везде стихи корана,                

             Но как читают их? Не часто  и не рьяно.

             Тебя ж, сверкающий вдоль края  кубка стих,

             Читают вечером, и днем, и утром  рано.

                                            

   Приведем  еще   два  известных  хайямовских рубаи, где протест против  духовного закрепощения человека выражен особенно сильно. Все религии, не только ислам, утверждает поэт, рабство:

 

             Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,             

             Трезвон колоколов - язык смиренья рабий,

             И рабства черная печать равно  лежит

             На четках и кресте, на церкви  и михрабе.             

 

   И прямой бунт  против творца, против существующего мироустройства:

 

             Когда б я властен был над  этим небом злым,

             Я б сокрушил его и заменил  другим,

             Чтоб не было преград стремленьям  благородным

             И человек мог жить, тоскою не томим.

                                                

 К  такого рода стихам - как, впрочем, ко многим рубаи Хайяма -  как нельзя более подходит меткое определение, принадлежащее одному  из наших современных писателей: "Афоризмы, убедительные, как выстрелы". Очевидно, именно такого рода четверостишия имел ввиду  историк  Кифти, когда написал, что стихи Омара Хайяма "содержали в глубине змей для всего шариата в виде множества всеохватывающих  вопросов". Продолжая свою характеристику Хайяма-позта,  Кифти заключает: "Он порицал людей своего времени за их религию".  Четверостишия  Омар  Хайям  писал для себя и небольшого круга  друзей  и  учеников,  отнюдь не стремясь сделать их общим достоянием.  Однако эти крылатые поэтические речения приобретали широкую гласность - именно так можно понять высказывания, которые  мы находим у того же Кифти, что "современники очернили веру его и вывели наружу те тайны, которые он скрывал". Нападая  на  творца,  Омар  Хайям обличал и духовенство – и здесь его обычная насмешливость уступала место неприкрытой злости.  Ревнители мусульманского благочестия, с их показной святостью,  говорит  поэт, это ненасытные кровопийцы, рядом с которыми

запойный пьяница - праведник:

 

 

             Хоть я и пьяница, о муфтий городской,                

             Степенен все же я в сравнении  с тобой;

             Ты кровь людей сосешь, - я лоз. Кто кровожадней:

             Я или ты? Скажи, не покриви  душой!

                                                

   Столкновения  с   духовенством приняли столь опасный  для Омара Хайяма  характер, что он вынужден был, в уже немолодые годы, совершить  долгий  и трудный путь паломничества в Мекку. Источники так и пишут: "убоявшись за свою кровь", "по причине боязни, а не пол причине богобоязни".

 

8.Тема добра и зла.

Воцарившаяся в мире несправедливость и торжество зла вызывают в  поэте не просто несогласие, а мятежное противоборство и желание изменить мир к лучшему, перекроив его  на свой манер:

Когда б я властен был над этим миром злым, 
Я б сокрушил его и заменил другим, 
Чтоб не было преград стремленьям благородным 
И человек мог жить, тоскою не томим. 
 
В своих стихах поэт четко разграничивает понятия добра и зла, однако считает, что:

Смысла  нет перед будущим дверь запирать, 
Смысла нет между злом и добром выбирать. 
Небо мечет вслепую игральные кости. 
Все, что выпало, надо успеть проиграть. 
… 
Для того, кто за внешностью видит нутро, 
Зло с добром - словно золото и серебро. 
Ибо то и другое - дается на время, 
Ибо кончатся скоро и зло и добро.

По мнению поэта, соотношение  добра и зла в мире предопределено свыше, и то, и другое временны и имеют место здесь, на Земле. С точки зрения зороастризма, добро исходит от Бога-творца, а зло привнесено в мир Ахриманом. И добро вечно, а зло ограничено определенным промежутком времени. Кроме того, противостояние добра и зла происходит не только в земном мире, материальном (как считал и лжепророк Мани), борьба сил света и тьмы происходит и на всех других уровнях, в других космических иерархиях. И если соотношение добра и зла и предопределено свыше, то в зороастризме считается, что каждый человек пришел в этот мир, чтобы сделать выбор между добром и злом и очиститься от скверны. А неразборчивость в выборе часто соседствует с беспринципностью, что совершенно не в духе зороастрийской традиции, и более того - противоречит ей. 
Некоторая двойственность и слепое следование предопределению свыше звучат и в таких строках О. Хайяма:

Все, что  будет: и зло, и добро - пополам. 
Предписал нам заранее вечный калам. 
Каждый шаг предназначен в небесных скрижалях, 
Нету смысла страдать и печалиться нам. 
… 
Так как истина вечно уходит из рук - 
Не пытайся понять непонятное, друг, 
Чашу в руки бери, оставайся невеждой, 
Нету смысла, поверь, в изученьи наук.

Странно, что такой эрудит и выдающийся ученый своего времени  мог написать такие строки, в которых  и уравнивание добра и зла, что совершенно неприемлемо, и недостижимость истины, вечно ускользающей из рук.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть III. Известные личности об Омаре Хайяме.

Всемирная известность  пришла к Омару Хайяму в XIX веке. Взрыв  всеобщего интереса к его стихам, возникший в Англии в начале шестидесятых годов и распространившийся затем  по всему  
свету, представляет еще один замечательный феномен в истории мировой литературы. В 1859 году скромный английский литератор Эдвард Фитцджеральд (1809-1883) издал на собственные средства тонкую брошюру, в двадцать четыре страницы, под названием "Рубайат Омара Хайяма".  
Автор уже трех сборников литературно-философских эссе, стихотворных переводов с древнегреческого и испанского, Фитцджеральд проявлял заметный интерес к классической персидско-таджикской  
литературе.

С 1857 года Фитцджеральд сосредоточил свое внимание на Омаре Хайяме, когда  в руки к нему попали копии двух рукописных сборников его четверостиший. Книжка "Рубайат Омара Хайяма", включившая несколько десятков четверостиший, переведенных английскими стихами (без указания  
имени переводчика), почти два года пролежала в лавке известного лондонского издателя и книготорговца Бернарда Кворича, не заинтересовав ни одного покупателя. Фитцджеральд уже смирился с неудачей; как вдруг весь тираж (он насчитывал всего 259 экземпляров) мгновенно-разошелся, а самый интерес к стихам Омара Хайяма стал расти со скоростью степного пожара. Он вышел за пределы Ан-  
глии, захватил все страны Европы, Америку и вернулся в страны Востока.

Марк Твен говорил, что эти строки "содержат в себе самую значительную и великую мысль, когда-либо выраженную на таком малом пространстве, в столь немногих словах". Необыкновенный успех стихов восточного автора XI века у англоязычного читателя кроется в значительной степени в самом подходе.

По мнению А. Н. Болдырева - советского и российского востоковеда-ираниста, Хайямовские четверостишия запечатлели страницы острых общественных столкновений, имевших место на Востоке в средние века, они свидетельствуют, сколь действенна была роль литературы в этой борьбе.