Хрестоматия экологии

     На земле, под тем  кустом, где я только что сидел,  шевельнулась маленькая черная  тень. Она быстро, словно в необычайном  возбуждении, поднималась и опускалась  на месте и вдруг начинала  тихонько болтать. Я снова чиркнул спичкой, подождал, пока огонь разгорится, и вытянул руку с горящей спичкой во всю длину. Пламя, мерцая, осветило маленькую земляную сову. Прямо под ней зияло черное отверстие – вход в ее подземный дом, вырытый в мягкой земле между корнями деревца. Я успел, пока горела спичка, рассмотреть пристально устремленный на меня взгляд пары блестящих глаз. Такой крошечной совы я еще никогда не видел. Вся она была в крапинах и полосках бурого земляного цвета, постепенно преходящих в светлую умбру. Ушные хохолки у нее отсутствовали, а гладкое округлое оперение делало ее похожей на мягкий аккуратный шарик. Меня рассмешили ужимки этой птицы: она ворковала и тараторила сама с собой, издавала целые вереницы забавных звуков, в которых жалобные ноты сменялись сердитыми, а затем нежными и умоляющими. С чувством сожаления я поднял ружье и выстрелил. Ножом я вспорол брюхо, вынул желудок и положил его на лист карликовой пальмы. Он был полон, и, вытряхнув все, что в нем находилось, сюда же на лист, я обнаружил остатки переваренной ящерицы анолис, отдельные части тела скорпиона и, к моему великому удивлению, совсем целый, хотя и помятый панцирь ильного краба – небольшого, шириной не более дюйма ракообразного с тусклой окраской грязновато-коричневого цвета. В находке ящерицы и скорпиона нет ничего удивительного - это обычная пища земляной совы. Но я никак не думал, что мне попадется панцирь краба. Одна нить превратилась теперь в три: две вели на сушу, третья на океанский берег. Выбросив ящерицу и скорпиона, я вычистил остатки краба, сунул их в склянку и взвалил на плечи свои мешки.

       В какой-то  момент среди ночи сова отважилась  вылететь на берег и схватила  мимолетом краба. Но тут-то  и была загвоздка: я обследовал  весь берег, но нигде не обнаружил  никаких следов ильных крабов. Это и понятно: они никогда не выходят на песок лагуны, их организм к этому не приспособлен. Цепь явлений привела меня от вопроса «зачем?», относившегося к душистому кусту, к вопросу «каким образом», относившемуся к сове. Натуралисты всегда сталкиваются с этими двумя вопросами «каким образом» и «зачем». На первый вопрос иногда еще можно дать ответ, на второй – почти никогда.

        Вопрос «каким  образом?» я разрешил только  на следующий день, переплыв красивый  зеленый залив Лэтерн-Хэд, расположенный  более чем в 30 милях от того места, где я видел сову. Лэтерн-Хед – выемка в береговой линии, естественная мелководная гавань. Местами берег окаймлен мангровыми зарослями. На корнях мангровых деревьев нашли себе приют большие колонии маленьких устриц и мидий. Я вытащил несколько сильно перепутавшихся между собой корней и обнаружил в расщелинах с десяток ильных крабов. Они разбежались в поисках новых убежищ. Я понял, что моя земляная сова, несомненно, опустилась где-нибудь на корень мангрового дерева и, заметив бегущего краба, проглотила его.

     Третья петля зоологической   сети завязалась быстрее быстрого. Один  из ильных крабов упал  в грязь и был тут же схвачен  более крупным родичем –мангровым  крабом, великолепно окрашенным  ракообразным с алыми клешнями  и лапами.  Он стремительно набросился на свою жертву и тотчас обезоружил ее, вырвав клешни. Затем большой краб совершил неслыханное злодеяние: зажав собрата в своих клешнях, он неторопливо и последовательно ампутировал у него все ноги, обрывая по одному суставу и бросая их в илистую грязь. Гнусность злодеяния усугублялась сардоническим видом убийцы: за все время этой отвратительной процедуры выражение его морды ничуть не изменилось, а выпуклые, на стебельках глаза с дьявольским спокойствием взирали на жертву….

     Понадобилось только три звена, чтобы привести меня от благоухания к злодейству. Поэтому неудивительно, что четвертому суждено было опять вернуть меня к прекрасному. Такова жизнь, этот космос контрастов.

     Четвертое звено явилось  в образе большой белой цапли. Ее легко опознать по ярко-желтому клюву и черным ногам. Она не видела меня, потому что после происшествия с ильным крабом я отошел на невысокий уступ, нависший над водой, и скрылся из ее поля зрения, спрятавшись между двумя кустами. Цапля была настоящей красавицей. Сверкая белоснежным оперением, она грациозно опустилась на землю и выжидательно застыла у самой воды, а затем медленно и элегантно двинулась к мангровой роще

    Цапля также заняла  свое место в цепочке событий,  которые я прослеживал, когда  молниеносным движением схватила и проглотила мангрового краба – либо того самого, что варварски разорвал на куски своего маленького собрата, либо одного из его родичей. Птица оказалась такой же беспощадной как краб….

      Считая, что с отлетом  птицы мои розыски закончились, я встал и подошел к тому месту, где только что была цапля; на земле под воздушными корнями еще виднелись ее широкие треугольные следы. Они вели к тому месту, где краб встретился со своей Немезидой. Тут жидкий ил кончился, и следы уже тянулись по дну неглубокой лужи между двумя мангровыми деревьями. Под водой, там, где цапля снялась и улетела, они резко обрывались. Возле последнего следа лежала клешня проглоченного краба: она оторвалась и упала в воду.  Клешня привлекла внимание множества мелких рыбешек. Они в возбуждении собрались вокруг этой манны, свалившейся к ним буквально с небес. Главная нить, за которой я следовал, дала сотни разветвлений. Цапля, утолявшая голод, случайно оказалась благодетелем целой стаи рыбок, для которых она была не чем иным, как небожителем. Ведь видеть-то им приходилось только тонкую ногу да длинные черные пальцы, спускающиеся от верхней границы их мира и достигающие дна. Что такое цапля для рыбы? Пара ног и легкая тень на воде. Но иногда это тень смерти, потому что внезапно мелькнувший длинный клюв вытаскивает с легким плеском рыбешку и уносит ее из мира воды в мир воздуха, откуда нет возврата.

      Рябь широким кругом  расходилась вокруг клешни, около  которой шла настоящая драка.  Рыбешки покрупнее торопливо  пробивались к добыче, отбрасывая и расталкивая мелюзгу, и в свою очередь отлетали в сторону под напором сильнейших. От множества толчков клешня вздымалась и крутилась. Однажды какая-то большая рыбка чуть не завладела ею, но в следующий миг клешня была вырвана у нее налетевшей стаей голодных рыб.

      И тут я увидел  интереснейшую вещь. Рядом с этим  живым клубком обезумевших от  вида пищи рыб лежала заросшая  водорослями раковина уже давно  погибшего моллюска – морского  черенка. Когда-то эта моллюск  стоймя стоял на песке, но теперь его раковина лежала на боку с полураскрытыми створками. Из раковины высовывалась темно-коричневая смешная рыбья голова, похожая на голову старого гнома, словно только что выскочившего из сказки. Нелепые маленькие пучки бахромчатой ткани заменяли ей волосы, глаза были золотистые и нежные. У рыбки было добродушно-изумленное выражение, наполовину удивленный, наполовину флегматичный вид. Я узнал бленни, морскую собачку, рыбешку, которая водится на всех мелководных водоемах острова.

     Со свойственным ей комическим видом морская собачка не отрываясь глядела на рыбешек, сбившихся в кучу вокруг добычи, но не шевельнула ни одним мускулом. Даже когда весь этот борющийся клубок пронесся над моими ногами в нескольких дюймах от ее дома, морская собачка не двинулась с места, а только размеренно открывала и закрывала рот, словно жуя жевательную резинку. Когда с клешней  наконец было покончено и стайки пировавших рыб уплыли, я нагнулся и осторожно приблизил палец к раковине. Но морская собачка не двинулась с места и спряталась в домик лишь после того, как я дотронулся до нее пальцем. Осторожно закрыв створки, я вытащил раковину из воды и вернулся на берег.

     У верхней створки  раковины я обнаружил около  полусотни слипшихся икринок.  Морская собачка сторожила их, свернувшись колечком. Я опустил раскрытую раковину в воду, но рыбка не поддалась соблазну; икринки находились на ее попечении, и она была намерена сторожить их до конца.

     Я добрался до последнего  звена своей цепочки экспериментов,  водворив морскую собачку с ее икринками в родные ей воды. Какую судьбу не уготовил ей водоем у мангровой рощи, пусть она сбудется, Цветущее дерево с его таинственным ароматом, символизирующим начало жизни, натолкнуло меня на тропу, где обнаружились три различных начала: красота, смерть и примитивная вражда. Морская собачка, охраняющая свое потомство, помогла мне понять такую истину: природа жестока и расточительна, но в то же время она и добра, и предусмотрительна, и щедра. Морская собачка охраняет свое потомство именно в тот период, когда оно больше всего нуждается в защите, и точно так же вся молодь на земле находит защиту и опеку или снабжается инстинктом самосохранения, как, например, круглопалые ящерицы гекконы, живущие в моей хижине, которые выходят на жизненную дорогу, снабженные всем, что им может понадобится в пути.

Термины, нуждающиеся  в разъяснении:

Горгонии - роговые кораллы (Gorgonaria), отряд восьмилучевых коралловых полипов. Осевой скелет роговой или известковый. Известно около 1200 видов.

Мангровые рощи – древесно-кустарниковые сообщества, развитые на периодически затопляемых участках морских побережий и устьев рек, защищенных от прибоя и штормов коралловыми рифами или прибрежными островами. развиваются преимущественно во влажных тропиках. Древесные породы, слагающие мангры – настоящие галофиты (солеустойчивые) с пневматофорами (воздушными полостями) и ходульными корнями, плоды – с воздухоносной тканью, могут длительное время плавать в воде.

Морские перья – род  восьмилучевых колониальных кораллов Ствол колонии образован крупным основным полипом, а многочисленные мелкие (высотой несколько миллиметров) полипы сидят рядами на его боковых ветвях (вся колония напоминает птичье перо) или расположены пучком на его вершине.

Немезида  – в греческой мифологии богиня справедливости и мести.

Упражнение  на критическое мышление:

Сопоставьте текст из произведения Дж. Клинджела, созданный в 30-е годы с  отрывками из повести Ф. Моуэта (приводится в теме) и романа Дж. Даррела (приводится в теме), написанными  во второй половине ХХ века. Что изменилось в подходах к изучению природы за несколько десятилетий? Как вы думаете, в результате каких факторов  произошли изменения в научном экологическом сознании?.

Тема 4. Развитие экосистемы

     Методическое указание:

      На формирование  экологического сознания влияют не только открытия   науки и труды гениальных философов и экологов, не меньшее, а порой и более сильное влияние оказывает художественная литература и кинематограф. В современную экологическую литературу прочно вошло понятие «эффект бабочки», которое означает воздействие фактора незначительного по силе, но колоссального по последствиям изменений, вызываемым им, в развитии исследуемой экосистемы. Этот термин возник благодаря рассказу американского фантаста Рея Бредбери  «И грянул гром».  

Вопросы к тексту:

1. Какой закон (или законы) экологии иллюстрирует данный рассказ.
2. Как следует расценивать организацию сафари во времени с позиций экоцентризма?
3. Сам Рей Бредбери в этом произведении выступает с позиций антропо-или экоцентризма?  Подтвердите свой ответ примерами из текста.
4. Как вы думаете, какую цель ставил перед собой автор, создавая этот рассказ?

                    Р. Бредбери

                   И грянул гром...

                                                                   Текст воспроизводится по изданию:  

                                                                   Библиотека фантастики в 24 т  омах.

                                                                   Том 18. – М.: Радуга, 1981.

Объявление на стене  расплылось, словно его затянуло пленкой  скользящей теплой воды; Экельс почувствовал, как веки, смыкаясь, на долю секунды  прикрыли зрачки, но и в мгновенном мраке горели буквы:

АО «САФАРИ ВО ВРЕМЕНИ». ОРГАНИЗУЕМ САФАРИ В ЛЮБОЙ ГОД ПРОШЛОГО.ВЫ ВЫБИРАЕТЕ ДОБЫЧУ.МЫ ДОСТАВЛЯЕМ ВАС НА МЕСТО.ВЫ УБИВАЕТЕ ЕЕ.

В глотке Экельса скопилась  теплая слизь, он судорожно глотнул. Мускулы вокруг рта растянули  губы в улыбку, когда он медленно поднял руку, в которой покачивался  чек на десять тысяч долларов, предназначенный для человека за конторкой.

- Вы гарантируете, что  я вернусь из сафари живым? 

- Мы ничего не гарантируем,  — ответил служащий, — кроме  динозавров.- Он повернулся. — Вот  мистер Тревис, он будет вашим  проводником в Прошлом. Он скажет  вам, где и когда стрелять. Если скажет "не стрелять" - значит, не стрелять. Не выполните его распоряжения, по возвращении заплатите штраф — еще десять тысяч, кроме того, ждите неприятностей от правительства.

В дальнем конце огромного  помещения конторы Экельс видел нечто причудливое и неопределенное, извивающееся и гудящее, переплетение проводов и стальных кожухов, переливающийся яркий ореол — то оранжевый, то серебристый, то голубой. Гул был такой, словно само Время горело на могучем костре, словно все годы, все даты летописей, все дни свалили в одну кучу и подожгли.

Одно прикосновение  руки — и тотчас это горение  послушно даст задний ход. Экельс помнил каждое слово объявления. Из пепла  и праха, из пыли и золы восстанут, будто золотистые саламандры, старые годы, зеленые годы, розы усладят воздух, седые волосы станут черными, исчезнут морщины и складки, все и вся повернет вспять и станет семенем, от смерти ринется к своему истоку, солнца будут всходить на западе и погружаться в зарево востока, луны будут убывать с другого конца, все и вся уподобится цыпленку, прячущемуся в яйцо, кроликам, ныряющим в шляпу фокусника, все и вся познает новую смерть, смерть семени, зеленую смерть, возвращение в пору, предшествующую зачатию. И это будет сделано одним лишь движением руки...