Образование среднего класса в России: экономические и институциональные аспекты

Были ли готовы представители  средних слоев к финансово-экономическому кризису? С одной стороны, ощущение кризиса складывалось из информации об азиатских финансовых кризисах, падении цен на нефть, наконец, из разрушенных надежд на начало экономического роста и обсуждающийся в прессе вопросов о переходе к плавающему курсу рубля. В апреле-июне 1998 г. отмечалось падение курса акций, повышение ставки рефинансирования, нарастание заимствований за рубежом по растущим ценам, рост ставок по депозитам до 40-50%, что является явным признаком кризиса банковской ликвидности. Исходя из этих признаков, втягивание страны в кризис можно было с достаточной долей уверенности предположить. С другой стороны, люди в большей степени были склонны связывать кризис с осенним периодом, когда после летнего затухания обычно наступало оживление на товарном и финансовом рынках. Поэтому треть респондентов кризис застал врасплох, чуть меньше половины опрошенных (43%) были готовы к кризису, но не такому масштабному, и 27% респондентов было ясно, что масштабный кризис неизбежен и они заранее сделали все возможное, чтобы минимизировать потери. Степень неожиданности была неодинаковой для занятых в различных секторах экономики. Занятые в реальном секторе экономики наиболее адекватно воспринимали как сложившуюся в преддверии кризиса финансово-экономическую ситуацию, так и способности правительства предотвратить или минимизировать кризис. Занятые в финансовом секторе проявили одновременно и наибольшую осведомленность, и оптимизм, рассчитывая, что кризис их мало затронет. Значительно меньшую осведомленность о перспективах кризиса проявили респонденты, занимающиеся консалтингом и, казалось бы, обязанные делать профессиональные прогнозы развития экономической ситуации. Большинство же работников науки, образования и здравоохранения были застигнуты врасплох.

  Понимание грозящей катастрофы требовало каких-то действий. Однако ни детальное изучение тактики действий в предшествующие кризисные ситуации, ни анализ реального положения дел накануне кризиса не позволяли выработать однозначно успешную тактику поведения. Накануне кризиса население не опасалось за обесценение своих долларовых сбережений в случае принятия мер, ограничивающих свободную конвертацию иностранной валюты. И, как известно, действительно после августовского кризиса, когда возник дефицит наличных долларов в обменных пунктах, “черный” валютный рынок наладился оперативно и повсеместно. Население преодолело барьер негативного отношения к какому-либо неформальному рынку. Таким образом, накануне кризиса в массовом сознании российских граждан сложилось мнение, что деньги лучше хранить в валюте, но, учитывая опыт прошлых кризисных ситуаций, некоторые предпочли их хранение на валютных счетах, а не в наличной форме, так как возможны некоторые запретительные барьеры на обращение наличной валюты. Респонденты-представители “группы успешной адаптации” в основном и реализовывали эту стратегию: из тех, кто предпринимал какие либо действия накануне кризиса, 53% успели перевести большинство своих активов в наличную валют, а 17% перевели активы фирмы и личные сбережения за рубеж (70% из них - руководители фирм и предприятий). Следует также отметить, что 32% потенциальных представителей среднего класса ничего не предпринимали и причины их такой тактики были следующие:

• неуверенность в правильном выборе стратегии поведения;
• стратегия поведения была известна, но не успели ее реализовать до кризиса, так как предполагали, что кризис наступит позже;
• были уверены, что бизнес не пострадает от кризиса;
• не ожидали столь глубокого кризиса;
• кризис ожидали, но не видели возможности предпринять быстрые и эффективные меры предосторожности.

В предкризисный период перевод  активов в иностранную валюту являлся не единственной приоритетной стратегией для “группы успешной адаптации”: среди тех, кто предпринимал определенные шаги по смягчению последствий  кризиса, 42% покупали недвижимость и  прочие дорогостоящие предметы и 23% возвращали валютные долги, чтобы не оказаться в долговой ловушке  после девальвации. Разразившийся  кризис в разной степени затронул респондентов: лишь 9% ответили, что  кризис их не коснулся, 57% сильно пострадали от кризиса, 28% - незначительно, а 5% отметили, что кризис способствовал увеличению их капитала. Негативные последствия  кризиса для представителей формирующегося среднего класса проявились в следующем:

• 67% респондентов отметили сокращение доходов;
• 22% отметили, что вследствие кризиса увеличилась дебиторская задолженность перед ними;
• 16% респондентов сказали, что существенно пострадал их бизнес;
• 13% отметили потерю ликвидных накоплений;
• 12% считают, что из-за кризиса увеличился объем их кредиторской задолженности;
• 4% зафиксировали потерю работы;
• 12% вообще не испытали не себе негативные последствия кризиса.

Масштабы кризиса по-разному  сказались на секторах экономики. В  наименьшей степени пострадали от кризиса  респонденты, занятые консалтинговой деятельностью и услугами. Наибольшие потери понесла торговля: среди респондентов-представителей данной сферы экономики наблюдается  наибольшая концентрация тех, кто одновременно потерял и доходы и сбережения и бизнес. Расчеты средневзвешенного  объема ликвидных накоплений у представителей формирующегося среднего класса до и  после (через 9 месяцев) кризиса свидетельствуют  о снижении объемов капитала, но не о таком катастрофическом, как  предполагали некоторые аналитики. До кризиса средневзвешенный объем  накоплений оценивался на уровне 150-155$ в расчете на одно домохозяйство, а через девять месяцев после  кризиса - 122-125$, что составляет около 80% от докризисного уровня. В результате из общего числа опрошенных 9% перешли  в более высокую группу, 58% не изменили принадлежность группе, а 33% понизили группу ликвидности капитала. При этом обнаружено, что в первую очередь сократился объем сбережений наиболее обеспеченных групп: спустились на одну ступень 79% от числа всех понизивших свой уровень  сбережений, и 21% от этого числа понизили уровень сбережений более, чем на одну ступень. В первую очередь, превентивная стратегия связана с высокой степенью диверсификации форм накопления ликвидного капитала среди потенциальных представителей среднего класса. Перед кризисом сберегательная стратегия одного респондента складывалась в среднем из 3.3 видов накоплений. Как и ожидалось, самой распространенной формой накоплений в предкризисный период была иностранная валюта, которая имелась в наличии у 79% опрошенных. С точки зрения распространенности, следующими по ранжиру приоритетными формами концентрации ликвидного капитала являлась недвижимость (59%), хранение сбережений в наличных рублях (51%), на валютных счетах в коммерческих банках (28%).

  Вместе с тем, приоритетность  форм хранения ликвидного капитала  становится несколько иной при  переходе к анализу объемов  сбережений. Несмотря на высокую  распространенность хранения свободных  денег в рублях, накануне кризиса  только 10% общего объема накоплений  приходилось на наличные рубли.  Сохраняется лидирующая роль  наличной иностранной валюты  и вложений в недвижимость. Вклады  в коммерческих банках (валютные  и рублевые) составляли 10% от общего  объема сбережений накануне кризиса  и сократились до 2% в послекризисный  период. После событий августовского  кризиса нестабильность коммерческих  банков стала окончательно очевидной  для “группы успешно адаптировавшихся”  к рыночным реформам. Недоверие  к финансовым институтам, ощущение  постоянной угрозы сбережениям  вынуждает респондентов держаться  в зоне валютной наличности, что  отодвигает еще дальше перспективы  трансформации личных сбережений  в источник внутренних инвестиций.

Говоря о сокращении доходов  как о главном негативном следствии  финансового кризиса, следует иметь  в виду их (доходов) рублевую и валютную составляющие. Во-первых, доходы двух третей респондентов находятся в валютной зоне, что в большой степени  предполагает иллегальный характер деятельности. Заметен также тот  факт, что доходы 8% опрошенный вообще не связаны с рублевой денежной массой. Во-вторых, сократились и рублевая и валютная составляющие доходов, но валютные доходы сократились в большей  степени. В-третьих, те респонденты, чьи  валютные поступления не изменились или сократились незначительно, получили выигрыш из-за отставания роста рублевых цен от роста курса  доллара. И, в-четвертых, небольшая доля респондентов, чьи доходы не изменились, говорит о высокой степени  нестабильности социально-экономических  условий, вынуждающей респондентов-представителей протосреднего класса отказываться от долгосрочных адаптационных стратегий, демонстрировать ситуативно-рациональный тип поведения и применять  эффективные при данных условиях краткосрочные не инвестиционные бизнес-стратегии.

  Последствия кризиса  оказались катастрофическими для  незначительного числа респондентов. Пятой части респондентов удалось  достаточно оперативно переориентировать  бизнес. Необходимость переориентации  бизнеса возникла, главным образом,  в двух сферах экономики - торговле  и реальном секторе. В значительной  степени переориентировали свой  бизнес и респонденты, занятые  в сфере консалтинга, но здесь  основной причиной переориентации  стало формирование потребностей  на консультационные услуги по  проблемам взаиморасчетов после  кризиса, возврата долгов, реструктуризации  бизнеса и пр. Другими словами,  спрос породил предложение и  высвободившиеся работники кредитно-финансового  сектора “нашли себя” на поприще  преодоления проблем, созданных  сектором их предкризисной занятости. 

Выводы. Подведение итогов

На мой взгляд, попытки доказать или опровергать существование среднего класса в современной России малопродуктивны. Средние классы существовали и существуют всегда, они не могут быть “уничтожены”. Меняются только их размеры, характер и состав. Не претендуя на формулирование нового взгляда на проблему идентификации среднего класса и построения строгой методологии, а ориентируясь исключительно на цели прикладного анализа, мы все же вынуждены предложить рабочее определение понятия “средний класс” в современных социально-экономических российских условиях. Значительная часть теоретических и методологических разногласий снимается, если признать, что средний класс - не единая группа, а совокупность разнородных групп. Собственно, именно этот факт и доказывают многочисленные социологические исследования. Это означает, что вместо агрегированного, но не идентифицированного понятия “средний класс” уместнее термин “средние классы”. Равным образом для прикладного анализа не представляет большого интереса дискуссия о том, какая категория (класс, слой или группа) наиболее адекватна исследуемому феномену. В самом деле, вне сферы тонких категориальных обсуждений довольно трудно найти существенную разницу между концепцией класса, включающего несколько слоев, и концепцией слоя, состоящей из нескольких групп.

   В терминах множественности средних классов результаты поиска их строгих границ и масштабов весьма условны. В то же время определенными возможностями для эмпирических оценок не следует пренебрегать. Существуют исследования, выполненные вне рамок проблемы идентификации среднего класса, в которых накоплен богатейший эмпирический материал о положении отдельных социальных групп, об особенностях их потребительского и сберегательного поведения, трудовых мотивациях, ценностях и т.д. Систематизация и вторичный анализ этих данных в контексте изучения российских средних слоев дают возможность оценить размеры среднего класса на эмпирическом уровне. В рамках настоящего исследования для этих целей использованы базы данных Госкомстата РФ, ВЦИОМ, RLMS, ИСЭПН, РНИСиН и стандартизованного опроса, посвященного проблеме малого предпринимательства.

  Множественность методик и значительные расхождения в оценках величины и внутренней структуры российского среднего класса обусловлены отнюдь не только индивидуальными предпочтениями социологов или такими универсальными (наблюдаемыми во всех странах) особенностями среднего класса, как гетерогенность и размытость границ. Сложности идентификации среднего класса в сегодняшней России во многом усугубляются явлениями, характерными для обществ переходного периода: незрелостью социальной структуры и значительными нарушениями связей между критериальному характеристиками социальных слоев, включая и деформацию традиционной цепочки “образование - профессиональный статус - доход - самоидентификация”.

 Именно потому, что  стадия экономической трансформации  еще не окончена, мы не вправе  отдавать предпочтение какому-либо  одному их перечисленных критериев  и делать вывод о непригодности  какого-либо другого. В первую  очередь, это относится к такому  критерию идентификации, как доход.  Несмотря на все сомнения относительно  его “работоспособности”, связанные  с многочисленными методическими  проблемами, как в рамках статистического  учета, так и социологических  измерений, этот индикатор сохраняет  за собой роль базовой характеристики  социально-экономического положения  индивида и домохозяйства. Количественный  анализ распространенности отдельных  объективных критериев, основанный  на различных статистических  и социологических источниках, показывает, что данные характеристики присущи  значительным по размеру социальным  группам:

• по уровню дохода – от 30 до 55% домохозяйств;
• по критерию образования – от 20 до 40% занятого населения;
• по профессионально-квалификационному статусу – от 35 до 45% занятого населения;
• по критерию самоидентификации – 40-65% населения;

Домохозяйства с высокой  концентрацией признаков среднего класса в большей степени представлены в городах: 80% семей-представителей российского протосреднего класса проживают в городе, в то время  как в целом в городах проживают  около 70% домохозяйств. Анализ также  показал, что масштабы распространения  среднего класса существенно дифференцированы по регионам: в богатых регионах протосредние классы представляют 37-40% семей, а в средних и бедных регионах - 12-13%. В свете сказанного, на наш взгляд, в конечном итоге не столько важен вопрос о численности и границах ядра среднего класса и даже протосредних классов, сколько о том, носителями какой социально-экономической стратегии они являются и какие из этих стратегий являются механизмами выживания, а какие – механизмами развития. В этой связи как о представителях среднего класса с наибольшей долей уверенности можно говорить о малых предпринимателях. Исключительное внимание к этой социальной группе не означает попытки преувеличить его статус и значение в социальной стратификации современной России. Станут ли малые предприниматели основой среднего класса или же останутся одним из его многочисленных слоев – вопрос исторического будущего и социально-экономической эволюции. Однако сегодня следует подчеркнуть, что малые предприниматели образуют обособленную группу с четко выраженными качественными признаками. Сама группа обладает повышенной внутренней неоднородностью, разброс количественных параметров в ней достаточно велик. Но в отношении других социально-профессиональных групп - само занятых, наемных работников, неработающих - предприниматели выступают как относительно однородная общность. Консистентность (согласованность) признаков в группе малых предпринимателей весьма высока. Они заметно превосходят другие группы и по уровню образования, и по всем параметрам материального благосостояния, и по основным формам социально-экономической активности. Предприниматели в среднем более квалифицированы, лучше обеспечены материально, более мобильны.