Проблема передачи модальности на уровне текста в художественной литературе

В III разделе мы анализировали оригинал и перевод. На I уровне рассматривались примеры, демонстрирующие отношение автора книги к Фредерику Рольфу. На этом уровне задача переводчицы заключалась в том, чтобы передать теплое, доброе отношение автора книги к своему герою. Исходя из этого иронию нужно было переводить как иронию и ни в коем случае не переходить на сатиру, что кардинальным образом нарушало бы поля модальности. Прием перифразы, который часто использовался для создания иронии, переводчица по возможности переводила столь же образно и старалась не отходить от оригинала. Если автор называл своего героя the wretched outcast, то переводчица и переводила как «несчастный изгнанный» и никак иначе.

К приему компенсации переводчица прибегала особенно часто при переводе предложений, в которых выражалось отношение автора статьи к Фредерику Рольфу, такие примеры можно найти на II уровне. New writer переведено как «новоявленный писатель», что, конечно же, несет в себе отрицательную коннотацию. Adventures как «выходки», beating up как «клянчил деньги». Сознательное усиление необходимо для того чтобы верно передать отношение автора статьи к герою.

На III уровне, демонстрирующем отношение автора книги к автору статьи нередким является прием конкретизации. То есть на английском языке многие характеристики автору статьи автор книги дает расплывчато, использует прием перифразы. Если бы он открыто высказывал свое мнение к автору статьи, это было бы неэтично, да и читателю было бы не интересно читать и разбираться, кто же из них прав. Важно было перевести так, чтобы текст перевода оказывал на читателя то же воздействие, что и на человека, читающего это произведение на языке оригинала.

Как нам представляется из анализа оригинала и перевода, нужный баланс трех уровней был в целом верно создан средствами русского языка и, следовательно, переводческая стратегия себя оправдала.

Практическая часть

2

Ключи к разгадке

Кристофер Миллард весьма охотно согласился поделиться со мной тем, что ему самому стало известно о Фредерике Рольфе, изучение жизни и литературного творчества которого являлось для него на протяжении многих лет одним из излюбленных занятий, но предупредил меня, что его сведения далеко не исчерпывающи, да и, кроме того, их уже использовал мистер Шейн Лесли в своем биографическом очерке, напечатанном в «Лондон Меркьюри». Сначала он показал мне оригиналы писем из Венеции - тех, что я читал в машинописном варианте. Их вид был едва ли не более удивительным, чем содержание: написаны они были на клочках бумаги самых причудливых форм и размеров чернилами различных цветов: красными, синими, черными, зелеными и фиолетовыми – по всей видимости, теми, что оказались под рукой, - а почерка изящнее этого мне никогда прежде видеть не доводилось. Судя по внешнему виду, письма были вполне достойны того, чтобы выйти из-под пера автора «Адриана», и все же этот глас из глубины[1] заставил меня вздрогнуть.

Затем Кристофер вручил мне гранки биографии Рольфа, составленной мистером Лесли, и, наконец, передал связку писем и газетных откликов, которые вызвала ее публикация. Друг заверил меня, что тщательно изучив все эти бумаги, я буду знать ровно столько, сколько он, и весьма вероятно, более, чем любой человек на свете о том, кто так сильно разжег мое любопытство. Он ошибся: мне предстояло узнать еще очень много, однако я все равно бесконечно благодарен ему за первые сведения о Фредерике Рольфе.

Я не терял времени зря и внимательно изучил полученное «досье». Самой ранней оказалась вырезка из газеты «Стар» от 29 октября 1913 года. Вот она:

«Необыкновенно интересная и почти загадочная личность отбыла в мир иной – несколько дней назад на своей венецианской квартире был найден мертвым писатель Фредерик Рольф. Многочисленные романы, подписанные его собственным именем, несут отпечаток обширных, но хаотических знаний, однако они неизменно поражают критиков глубоким пониманием и точностью в описании жизни итальянского духовенства - как сельского, так и высшего.

За подписью же барона Корво (итальянский титул, полученный, по его собственным словам, от герцогини Сфорца-Чезарини, подарившей ему несколько поместий) он публиковал стихи и весьма спорные статьи о католических обрядах и политической жизни Италии. Он не раз утверждал, что одно время и сам был священником, но, насколько нам известно, иерархи его церкви это отрицают.

Убежденный католик, Рольф тем не менее расходился с ними во мнении по поводу положения дел в Италии, резко выступая против участия церкви в делах светской власти. Он также составил подробную генеалогическую таблицу, из которой следует, что итальянский король являлся законным королем Англии, и какой бы фантастической ни казалась его теория – знатоки древностей и геральдики отдали должное его серьезным познаниям и глубине исследований.

На протяжении нескольких лет мистер Рольф жил под именем барона Корво в городе Крайстчерч (графство Гэмпшир), где приобрел известность благодаря своим приступам невероятного расточительства, которые, впрочем, сменялись периодами крайнего аскетизма. В Венеции же в последние годы он вел исключительно аскетический образ жизни.

Возможно, главное, за что его будут помнить, - это сборник «Истории, которые мне рассказал Тото», где великолепно описана жизнь итальянских крестьян».

Затем я обратился к статье мистера Лесли, прочел ее самым внимательным образом и вновь был поражен. Нашлось объяснение той тонкой нотке сарказма, которую я мельком уловил еще в сообщении газеты «Стар». В отношении Фредерика Рольфа такие эпитеты, как «необыкновенно интересная» и «почти таинственная личность», казались просто преуменьшением.

Творческий путь Рольфа был по меньшей мере столь же удивителен как его книга, а путешествия достойны Жиля Блаза[1]. Постепенно я начал понимать, почему о нем так неохотно вспоминали: по-видимому, вечными его спутниками были дух противоречия и озлобленность, он обижал людей безо всяких угрызений совести и сам обижался без малейшего повода; дошло до того, что даже друзья стали бояться и избегать его.

Несмотря на язвительное остроумие, а также занятность и живость повествования, рассказ мистера Лесли о невзгодах Рольфа (кстати, во многих виноват он был сам) получился довольно грустным. То была подлинная трагикомедия, куда более мрачная и невероятная, чем я ожидал. Казалось, с самого начала характер этого несчастного человека и жизненные обстоятельства вступили во вражду с его талантом: как ранние, так и поздние годы жизни он провел в бедности, будучи преисполнен отчаяния; частные уроки, случайные заработки и подачки богачей – таков был удел человека, правившего целым миром (в мечтах, конечно).

Голодал он не только в Венеции. Многие на его месте сошли бы с ума, доведись им пережить столько тягот и разочарований; и нет ничего удивительного в том, что под конец жизни Рольфа знакомство с ним являло собой «маленький эксперимент в области демонологии». Я согласился с выводом мистера Лесли о том, что «это был истерзанный самобичеванием, потерпевший крах человек, который мог добиться многого, если бы родился в нужное время и нужном месте». И хотя я разделял это мнение, все-таки, на мой взгляд, статья оставила без ответа множество чрезвычайно любопытных вопросов, возбуждавших во мне безумное любопытство. Каково происхождение Рольфа? Какое он имел воспитание? Каким образом оказался в Венеции без всяких средств к существованию? Неужели больше никак нельзя было помочь человеку, обладавшему бесспорным талантом? Причем не только бесспорным, но и безудержным. Едва ли найдется много людей, в чьей жизни было столько же неопределенности и лишений, как у Фредерика Рольфа, и несмотря на это ему каким-то образом удалось создать по крайней мере еще четыре книги, помимо «Адриана»: по мнению Лесли, они не менее любопытны, чем та, с которой я уже был знаком. Взять, например, «Дон Тарквинио», рассказ об одном дне жизни молодого дворянина из окружения семейства Борджиа в 1495 г. Как я понял, язык этого произведения был еще более изощренным и метафоричным, чем в «Адриане», а сюжет – почти столь же захватывающ. Похоже, Рольф хорошо разбирался в истории средних веков, поскольку он также написал «Хроники Дома Борджиа», историческую работу, изобилующую малоизвестными сведениями и едкими замечаниями. Еще более заманчивыми казались «Истории, которые мне рассказал Тото», получившие в некрологе газеты «Стар» следующую характеристику: «потрясающая, эксцентричная, причудливая, странная, сумасбродная и безрассудная книга». Написанное замысловатым языком, это сочинение пестрит прихотливыми неологизмами и словами в сугубо авторской орфографии. Рольф даже переводил Омара Хайяма (но не с персидского языка, а с французского перевода Никола) - так называемым «диафоническим» стихом, призванным как можно точнее передать юмор и сарказм оригинала.

Мое любопытство уже давно было возбуждено «Адрианом», и намеки на предстоящее удовольствие лишь раззадорили неутоленную жажду. Чтобы найти ответы на свои вопросы, я стал изучать последние вырезки из небольшой подборки Милларда. Самой содержательной оказалась чрезвычайно талантливая рецензия на новое издание «Рассказов Тото», опубликованная в литературном приложении к газете «Таймс»; ее предваряла статья мистера Лесли. Критик восторженно отзывался о творении Рольфа и предсказывал, что «несчастный католик-бродяга будет жить и даже, возможно, станет популярнее. Его работы, как и произведения Гюйсмана, были «для большой публики, что называется, не в коня корм»[3], но притягательны настолько, что невозможно устоять перед искушением их страниц. Человек, которому удастся открыть душу так, как это сделал Рольф в первых главах “Адриана Седьмого”, вряд ли будет испытывать недостаток в читателях». Эта статья, написанная под влиянием предисловия мистера Лесли, тоже в свою очередь вызвала большое количество писем, которые Миллард сохранил со свойственным ему педантизмом. 25 декабря 1924 года мистер Гарри Пири-Гордон обратился к редактору со следующим посланием:

«Сэр,

В напечатанной на прошлой неделе рецензии на книгу барона Фредерика Корво “По образу своему”[4] упоминались некоторые другие произведения этого писателя. Однако к этому списку можно добавить еще две книги, написанные им в соавторстве. Одна из них, “Судьба странника”, была опубликована в 1912 году за подписью “Просперо и Калибан”; другая, “Хьюберт и Артур”, полностью вымышленная история жизни Артура, герцога Бретонского, была на момент смерти Рольфа еще в рукописи. Он доверил ее одному отзывчивому пастору англиканской церкви, который помогал ему в последние недели жизни в Венеции. В надежде связаться с этим последним из благодетелей Фредерика Рольфа я прошу Вас опубликовать это письмо.

Гарри Пири-Гордон».

Неделю спустя в «Таймс» появилось еще одно письмо, на сей раз от мистера Фрэнка Суиннертона:

«Сэр,

Мистер Гарри Пири-Гордон упоминает неопубликованный роман Фредерика Рольфа под названием “Хьюберт и Артур”. Мне однажды довелось увидеть это высокохудожественное произведение в рукописи, а, кроме того, полный вариант романа (написанного ранее), озаглавленного “Роман о современной Венеции, или Желание и поиски целого”. Он хранился у владельца книжного магазина в Венеции г-на Онгании. Это захватывающее, великолепное сочинение. Если мне не изменяет память - а я, к сожалению, не могу полностью полагаться на нее, все-таки прошло десять лет, а может, и более с тех пор, как я прочитал книгу, - то в ней было много материала, который кем-то может быть расценен как клевета. Это касается тех лиц, за которых, как утверждает сам Фредерик Рольф, он писал книги. Однако если будет проводиться исследование неопубликованных рукописей Рольфа, то упомянутая книга заслуживает особого внимания.

                                                        С уважением,

                                                        Фрэнк Суиннертон».

Когда я прочитал эти письма, решение, которое зрело во мне, с тех пор как я познакомился с «Адрианом», сложилось. Я найду потерянные рукописи и напишу биографию Фредерика Рольфа.

И я сразу же принялся рассылать письма всем, кто каким-либо образом был связан с Рольфом. Я написал мистеру Суиннертону, вложив послание для передачи г-ну Онгании; мистеру Милларду с просьбой прислать мне другие книги Рольфа; мистеру Лесли, мистеру Пири-Гордону и мистеру Чарльзу Гейнз-Джексону (последний, по словам Милларда, был одним из близких друзей Рольфа). Затем я, вполне довольный, успокоился и стал ждать развития событий.

Первым откликнулся мистер Суиннертон:

«Глубокоуважаемый сэр,

Я бы очень хотел помочь Вам, но вряд ли смогу это сделать. Во-первых, мне не известен адрес, по которому в настоящее время проживает г-н Онгания, книготорговец из Венеции, и поэтому я вынужден вернуть предназначавшееся ему письмо. Мне кажется, что г-на Онгании уже нет в живых, но я ничего не знаю точно. Во-вторых, мне следует объяснить Вам, при каких обстоятельствах я увидел рукописи Фредерика Рольфа и почему написал в литературное приложение к “Таймс”. Вот как это было.

С 1910 по 1925 гг. я работал рецензентом в издательстве “Чатто и Виндус”. В самом начале моей работы по меньшей мере две рукописи Фредерика Рольфа поступили туда, но их отклонили. Насколько мне известно, эти сочинения (написанные рукой самого автора) переслал в издательство г-н Онгания, которому Фредерик Рольф оставил их в качестве залога за одолженные деньги. Одно из них, если не ошибаюсь, называлось “Желание и поиски целого”: великолепная, но слишком затянутая книга с некоторыми клеветническими нотами (по крайней мере, я так считаю, поскольку Рольф представил главного героя автором книг, опубликованных под именами других людей, чьи реальные имена угадывались за описанием). Вот именно из-за этих намеков произведение и не могли опубликовать.

Вторая книга, псевдоисторический роман “Хьюберт и Артур”, должна была рассказать настоящую историю того, как Хьюберт якобы ослепил Артура. Насколько я понял, рукописный вариант этой книги с разрешения автора послали одному американцу, у которого он до сих пор может находиться. Вот и все, что мне известно. Мною руководило одно лишь желание написать о том, что эти рукописи когда-то существовали, и именно поэтому я отправил письмо в литературное приложение к “Таймс”.