"Просвещенный абсолютизм" в России

Впрочем, возбужденный Щербатовым вопрос об одиночной продаже крестьян не сделался предметом систематических прений в собрании. Зато довольно подробно рассуждали о необходимости принятия мер против бегства крестьян; с разных сторон послышалось требование усиления строгости в этом отношении. В некоторых наказах проглядывало опасение, что Екатерина занимается проектом освобождения крестьян. Так, например, в одном из дворянских наказов замечено: «Ныне не только есть примечанию достойное, что люди и крестьяне некоторым видом помещикам своим, яко издревле поставленным над ними господам, послушание по нескольку уменьшают; а как есть древнее узаконение наистрожайшее хранить повиновение от Бога избранному и над ними поставленному монарху, яко же и ныне владеющей нами Всемилостивейшей Государыне и высокому Ее наследнику от всех нас и потомков наших с должным усердием и раболепным повиновением исполняемо будет; а при том всеподданнейше просим, дабы, в сохранение древнего узаконения, и дворянские люди и крестьяне в подлежащем повиновении, яко своим господам, были и о том в ныне сочиняемом проекте Нового Уложения подтвердить с таким объявлением, что узаконенная издревле власть над их людьми и крестьянами не отъемлется безотменно, как доныне была, так м впредь будет»⁸⁷.

Несмотря на все это, в частных кружках депутатов  Большой Комиссии осенью 1767 года зашла  речь о возможности улучшения  быта крестьян путем законодательной реформы Барон Зальца, депутат Прибалтийского края, просил депутата от города Дерпта Гадебуша составить записку об этом предмете. В ней особенно обсуждался вопрос о возможности для крепостных крестьян приобретения движимого имущества. Именно этот же вопрос несколько месяцев спустя был возбужден в прениях Большой Комиссии.

Когда начали говорить о  причинах бегства крестьян, с разных сторон, в особенности же со стороны некоторых городских и крестьянских депутатов, послышались упреки: порицали жестокость и произвол помещиков, своими притеснениями и тиранством заставляющих весьма часто крестьян искать спасения в бегстве. Представители привилегированного сословия возражали, доказывая, что всему виной пороки крестьян, их склонность к разбою, грабежу и бродяжничеству. Трудно было определить меру виновности крестьян и помещиков. Однако дебаты принимали все большие и большие размеры. В них был затронут и вопрос о барщине и необходимости точного определения ее меры. Наконец, депутат от козловского дворянства Коробьин, поручик артиллерии, представил записку о мерах к пресечению злоупотреблений помещиков. Обвиняя их в жестоком обращении с крестьянами, приводя к тому же целый ряд параграфов «Наказа» императрицы, Коробьин говорил следующее: «Есть помещики, кои, промотав свои пожитки и набрав много долга, отдают своих людей, отлучив их от земледелия, зарабатывают одни хотя следуемые ежегодно к уплате проценты; есть и такие, которые, видя, что получаемых с крестьян себе доходов на удовольствие прихотей своих не станет, удалив от семейства, употребляют единственно для своей корысти; но что еще всего больше, то являются между ними и такие, кои, увидев своего крестьянина, трудами рук своих стяжавшего малый себе достаток, лишают вдруг всех плодов его старания. Сожаления, подлинно, достойно взирать на земледельца, потом лица своего от земли мало-помалу собирающего имение, почитаемое им за бесценное сокровище, в надежде во время болезни своей или старости питать себя и семью свою, также платить оброк своему господину, но вдруг неожидаемым помещичьим приказом, или под предлогом усмотренной за ним будто какой вины, или без сего, лишающегося всех своих с толиким трудом собранных пожитков и погружающегося паки паче прежней в горестную бедность, что подлинно с человеколюбием сходства никакого не имеет. Но ежели все сие беспристрастно рассмотрим, увидим точно, что сие угрожает разорением целому государству: ибо тогда только процветает или в силе находится общество, когда составляющие оное члены все довольны: от сего их спокойствие, от сего и дух, к защищению своего отечества распаляющийся, происходит. Но, как известно, что земледельцы суть душа обществу, следовательно, когда в изнурении пребывает душа общества, тогда и самое общество слабеет» и пр. «Причиною бегства крестьян», сказано далее в записке Коробьина, «по большей части, суть помещики, отягощающие столь много их своим правлением. И для того всячески стараться должно предупредить помянутые случаи, как несносные земледельцам, вредные всем членам общества и государству пагубные». Таким образом, видя корень зла в произволе, насилии и корыстолюбии помещиков, Коробьик предлагал «предписать законами, коликую власть имеют помещики над имениями своего крестьянина. Данная нами торжественная присяга, собственная польза дворян, благоденствие крестьян и умножение хлебопашества сего от нас требуют. А паче всего велит сие учинить Ее Императорское Величество, Всемилостивейшая наша Государыня Екатерина Вторая, которая, в главе о размножении народа и земледелия данного нам Большого Наказа, наичувствительнейшим образом нам о сем внушает», и пр⁸⁸.

Как видно, Коробьин, заступаясь за крестьян, требуя коренной реформы, указывая на массу народа, как на «душу государства», действовал заодно с императрицей. Нельзя удивляться тому, что заявление смелого народного трибуна возбудило сильное негодование в среде депутатов-представителей привилегированных сословий. С разных сторон на Коробьина посыпались упреки, насмешки, пререкания. Консерваторы утверждали, что закон, защищающий имущество крестьян, сеял бы раздор между крестьянами и помещиками; упрекали Коробьина в том, что он плохо знаком с положением дел; говорили о его молодости и неопытности. Опять возобновились нападки на злокачественность крестьян, опять восхвалялись великодушие и гуманность помещиков. Находили, что Коробьин, рассуждая таким образом о столь важном деле, едва ли мог действовать сообразно с данной ему от избирателей инструкцией; замечали, что ссылки. Коробьина на «Наказ» императрицы заключают в себе ошибочное толкование мыслей императрицы и пр.

При всем том, однако, Коробьин сделался не только предметом общего внимания, но даже вдруг приобрел некоторую популярность; при баллотировке членов разных частных комиссий противники Коробьина не имели успеха, получали множество неизбирательных голосов, между тем как он сам при таких случаях удостоился весьма большого числа избирательных баллов. В этом нельзя не видеть некоторого одобрения образа мыслей Коробьина. Одну из баллотировок можно прямо считать решительной демонстрацией в пользу Коробьина. Очевидно, в это время было много толков о мнении, поданном им по поводу крестьянского вопроса. Нет сомнения, что большинство собрания относилось к нему далеко не враждебно и даже одобряло мысль об улучшении быта крепостных.

Не имея возможности  следить за частностями любопытных прений, возбужденных предложением Коробьина, мы ограничиваемся указанием на необычайную ловкость и замечательное остроумие, с которыми Коробьин возражал своим противникам, доказывая, что некоторые из них его не поняли, что некоторые из их замечаний были «недостойны дворянского звания», и заключая свою речь следующими словами: «Я совершенно ведаю, что из таковых препинательных речей ничего более не произойдет, как то, что намерение ее императорского величества и желания всех ее верноподданных, удостоивших нас лечись об их и всех нас общем благе, едва когда исполнится. Почему и стараться должно, дабы не так скорым быть к учинению возражений, как к рассмотрению предложенной материи и, ежели она того достойна будет, к поправлению и приведению ее, по возможности, на вышнюю степень совершенства»⁸⁹.

Борьба продолжалась. Князь Щербатов указал на некоторые географические и климатические условия бегства крестьян; депутат тамбовского дворянства, Лопухин, объяснял, что «уменьшение власти помещиков произведет разрушение тех оснований, на которых утвердясь, отечество наше достигло столь высшей степени славы и благоденствия, в каковых весь свет его видит». Зато майор Козельский требовал определения и ограничения меры барщины и обеспечения прав крепостных в отношении к приобретенному ими имуществу. Сравнивая крестьянина с пчелою. Козельский заметил: «Пчела приобретенное почитает за собственное добро, защищает его и для того кусает, жалит, жизнь теряет, как только человек или другое животное подойдет к гнезду ее. Крестьянин же — чувственный человек; он разумеет, впредь знает, что все, что бы ни было у него, то говорят, что не его, а помещиково; то... как ему быть добронравну и добродетельну, когда ему не остается никакого средства быть таким; он в сем насилии принужден и себе недоброхотствовать, а оттого разве и пьянствовать, будучи в унынии, а не от лености» и пр. Достойны внимания также замечания крестьянского депутата Чупрова, особенно возражавшего князю Щербатову, когда тот, по своему обыкновению, расхваливал заслуги и добродетели дворянства: «Правда, что заслуга и завсегда признается за справедливо и честь дворянская за достоверно почитается, да однако и всякого звания люди во всем государстве не без порученных дел остаются: за кем какая должность стоит, чаю, что по возможности своей и нес отправляют; только ныне дело не о том идет, и господа депутату не на то собраны, чтобы чести себе приписывать, но в сходственность Большому Наказу об узаконении всех вообще и каждого особенно: то посему никакой вещи остаться не надобно без узаконения, и для того не должно, кажется, оставить без определенного закона и помещиковых крестьян»⁹⁰.

Можно считать вероятным, что некоторые из знатных членов Большой Комиссии, не принимавших  участия в прениях по вопросу  о крепостных крестьянах, в сущности одобряли образ мыслей Коробьина и Козельского. Мы знаем, что граф Панин в особой записке, представленной им Екатерине, указывал на жестокость помещиков, как на главную причин) бегства крестьян, и предлагал точное определение меры барщины, ограничение оброка и пр. В одном из писем русского посла при французском дворе князя Д. Голицына к вице-канцлеру А. Голицыну (от 1765 года) выражено желание, чтобы крестьяне могли сделаться собственниками земли» чтобы им было обеспечено право приобретения недвижимого имущества и т. п. В составленном дирекционной комиссией проекте е правах дворянства говорится о правах крепостных крестьян, о защите их против произвола помещиков и пр.

При всем том, однако, число  противников предложения Коробьина  было весьма значительно. Не только дворяне-помещики почти в один голос протестовали против нововведений такого рода, — и купцы-фабриканты, покупавшие крестьян для работ на заводах, не могли желать проведения либеральных мер в пользу крепостного сословия.

Впрочем, вопрос об улучшении  быта крестьян оставался открытым. Прения не привели ни к какому определенному результату. Вся выгода, правда, довольно значительная, заключалась в том, что вопрос о плачевном состоянии крестьян был возбужден и обсужден, по крайней мере в теории, в многочисленном собрании депутатов. Не имея возможности приступить к делу освобождения крестьян. Екатерина своим «Наказом» и созванием Большой Комиссии, хотя косвенно, дала некоторым образом направление развитию идей по этому вопросу в духе либерализма и прогресса⁹¹.

Крестьянские  наказы представляют собой бесценный  источник материалов по социальной истории России, но пользоваться ими надо с известной осторожностью. Необходимо учитывать, что они, в сущности, являются перечислением жалоб и написаны простыми людьми, языком челобитных. Когда у них появилась возможность раскрыть перед далекой императрицей свои нужды и чаяния, крестьяне высказали сразу все прошлые обиды, теперешние тяготы, страхи перед будущим, слив их в отчаянном вопле о своем бедственном положении. Но было бы ошибкой принимать эти наказы за исчерпывающее описание подлинной крестьянской жизни. В них отражены социальная память крестьянства, его ментальность, общее представление о своей доле, о соотношении с другими классами в обществе и о своем месте в государстве. Наказы представляют совокупную картину жесточайших сторон поистине невыносимой крестьянской доли, но это вовсе не значит, что как источники они не подлежат критическому изучению, которому должен подвергаться каждый исторический документ.

Жалобы государственных  крестьян распадаются на вполне традиционные виды. Речь идет о тяготах налогообложения, связанных с долгими перерывами между переписями, с необходимостью платить подушную подать за малолетних, больных, стариков. К тому же купцы обременяли государственных крестьян тяжелыми работами, связанными с водочной и соляной монополиями, заставляя их перевозить, охранять, инспектировать казенные грузы. Эти обязанности отрывали крестьян от полевых работ, а из-за того, что неисполнение повинностей каралось штрафами, росли крестьянские задолженности. Ставки оплаты за государственные отработочные повинности (строительные работы, ремонт дорог) были крайне низкими.

Крестьяне жаловались и на социальные и правовые ограничения  их экономической деятельности: купцы препятствовали крестьянской розничной торговле сельскохозяйственной продукцией в городах; закон запрещал крестьянам скреплять обязательства долговыми расписками и заключать контракты на поставку припасов; существовали государственные ограничения на эксплуатацию лесов и рыбных ловель, на право крестьян расчищать пустоши, продавать, отдавать в залог, покупать и завещать пахотные земли. В отношении местной власти крестьяне сетовали на несправедливость судов. Они были беззащитны перед дворянами и купцами, если те посягали на их землю, унижали и оскорбляли их. Крестьяне страдали от своего приниженного положения. В наказах часто встречались пожелания получить право выбирать собственных крестьянских должностных лиц вместо назначенных администраторов⁹².

Судя по наказам  приписных крестьян, реформы, предложенные А. А. Вяземским в 1764 г., или не достигли цели, или еще не проводились. Приписные особенно страдали от произвола в обложении подушной податью. Вознесенским приписным крестьянам приходилось платить подушную подать за 1 тыс. душ мужского пола, в то время как с 1754 г. их реальная численность составляла лишь 500 душ. В деревне Есаул 220 мужчин трудоспособного возраста отрабатывали подать за 671 душу мужского пола. В наказах сибирских приписных заметнее страх перед будущем припиской к промышленным предприятиям, чем перед тяготами крестьянского житья. В общем, в наказах приписных настойчиво выражалось их желание по-прежнему «быть в крестьянстве».

В целом во многих крестьянских наказах отразилась вера в то, что, если бы как следует исполнялись существующие законы, их положение было бы лучше. Как свидетельствуют наказы, крестьяне всегда сознавали, что подвергаются вопиющим беззакониям (таким, как принудительный набор в рекруты, отработочные повинности, физическое насилие, бесчинства военных, особенно в отношении женщин) и не могут добиться справедливости. Они соглашались с делением общества на сословия, но требовали, чтобы членам других сословий (купцам, горожанам, духовенству) не разрешалось владеть землей, если они не станут нести все тяготы наравне с крестьянством. Крестьяне хотели, чтобы их признавали зрелыми людьми, способными отвечать по обязательствам и развивать коммерческие начинания. В чисто экономической сфере они желали освобождения от трудовых повинностей, а приписные — замены приписных работ наемными или хотя бы более справедливой оценки подушной подати, сокращения объемов отработок, их оплаты по той же шкале, что и шкала оплаты наемных работников, а также оплаты времени, потраченного на дорогу⁹³.

Гораздо меньше известно о том, что думали посессионные крестьяне — постоянная рабочая сила, наследственно прикрепленная к предприятию, а не к его хозяину. Теоретически перед Уложенной комиссией их интересы представляли Берг- и Мануфактур-коллегия. В пункте 14 наказа от Берг-коллегии лишь просили разъяснить, каково соотношение прав шахтовладельцев и хозяев рабочей силы. Впрочем, характерно, что Берг-коллегия в первую очередь заботилась о служащих государственной бюрократии, а не о рабочих шахт. В наказе предлагалось наладить горные службы по образцу артиллерийского и инженерного корпусов и назначить жалованье с учетом тяжелых условий работы, сопряженной с постоянными поездками. Далее говорилось, что в Берг-коллегии «дряхлость в рассуждении горных обстоятельств, скорее, нежели в прочих службах, горных людей постигает», и потому они нуждаются в пожаловании деревень, «чтоб дрожащие нервы успокоение и пристанище свое имели». Посессионные крестьяне в наказах подчеркивали свое тяжелое положение и высказывали требования, более типичные для профессиональной группы, чем для крестьянства в целом. Они хотели повышения жалованья, сокращения рабочего времени, снижения налогов, такой же платы за праздничные и воскресные дни у частных владельцев, как на государственных предприятиях.

Зато наказ  Мануфактур-коллегии затрагивал принципиальные вопросы: в нем приветствовалась введенная Екатериной в 1762 г. политика запрета на покупку крестьян заводчиками и говорилось, что «приписанном людей в мастеровые на фабрики умножено число невольников, вместо того что мастерства имели б умножать число благополучных в городах жителей, кроме повиновения законам никакого рабства не знающих».

Проблемы  государственного крестьянства обсуждались  в Уложенной комиссии лишь от случая к случаю, в ходе дебатов о правах других сословий. Проблемы приписных крестьян рассматривали лишь дважды: в самом начале работы комиссии, когда читался наказ крестьян, приписанных к Демидовским заводам (причем крестьянские требования об улучшении условий встретили известное сочувствие депутатов), и позже, 26 ноября 1768 г., когда крестьянский депутат от Кунгура в подробностях описал плачевное положение приписных крестьян во время обсуждения прав купеческого сословия⁹⁴.

Во многих наказах дворяне возражали против покупки представителями купеческого сословия имений с крепостными в качестве рабочей силы для промышленных предприятий, предпочитая, чтобы купцы рассчитывали на наемный труд. Крайнее выражение этой позиции исходило от Н. В. Толмачева, депутата от дворян города Любима, потребовавшего расследовать положение приписанных к заводам крепостных. По его словам, в случае если товары, производимые этими заводами, обходятся государству дешевле, чем продукция наемного труда, то не следует ничего менять, Но если государство несет в обоих случаях одинаковые затраты, тогда лучше освободить этих крестьян, так как согласно статье 253 «Наказа» Екатерины II людей нельзя закрепощать без крайней необходимости, да и то не ради личной выгоды, а для нужд государства.