"Просвещенный абсолютизм" в России

Широкому  обсуждению подвергся вопрос о происхождении дворянства. Некоторые депутаты утверждали, что изначально даже дворянин с самой что ни на есть голубой кровью некогда был возведен в этот ранг за заслуги перед монархом. «У нас по рангам, а не по дворянству отдается честь на караулах. Какое название будет драгоценнее — офицерское ли, или же дворянское без службы?» — вопрошал депутат от Терского казачества Н. Миронов. Эту проблему строго и взвешенно проанализировал депутат Н. Мотонис, представлявший дворян Миргородского и Полтавского полков Украины. Оригинальность его идей состояла в том, что он видел источники доблести и верной службы государству в самой природе дворянства, способного проявлять эти качества не только на войне, но и в мирное время. Он полагал, что в эпоху непрерывных войн связи между различным сословиями, образующими общество, разрывались и в возникшем хаосе «весьма многие могут сделаться дворянами». Однако мир благоприятнее для государства в целом и в конечном счете — даже для военных. «Государь, как отец, любит равномерно всех своих подданных» и вознаграждает их по доблести и заслугам. Так всегда делали в России, и Табель о рангах не ввела никаких новых принципов. В глазах государя никто не являлся «подлым», низким, кроме тех, кто нарушал закон и не болел за общее дело. Так что по логике вещей, заключал Мотонис, комиссии следовало бы выяснить, сколько всего имеется в стране дворян и сколько их нужно для государственной службы. Если их оказалось бы недостаточно, то Табель о рангах следовало сохранить, если же в избытке, то Уложенная комиссия должна предложить ограничить возведение в дворянство, дабы, дослужившись до соответствующего чина, люди довольствовались положенными материальными привилегиями и не стремились бы получить дворянство⁷⁸.

Анализ, предложенный Мотонисом, интересен не только своим практическим уклоном, но и тем, что он как будто согласен с положением вещей, при котором ранг в обществе можно отделить от служебного чина, но в то же время отрицает аристократические претензии в духе князя Щербатова. Последний с негодованием отвергал саму мысль, будто русские дворяне некогда были простолюдинами, и указывал на их происхождение от Рюрика и других славных князей прошлого. Споры в комиссии фактически означают, что структура общества в России подвергалась атаке с двух противоположных полюсов. С одной стороны, приверженцы аристократической формы правления, опираясь на принадлежащее Монтескье определение ограниченной монархии, требовали свободы от службы, признания социального ранга независимо от служебного, участия в местной администрации как естественного следствия их социального статуса, а то и некоторой доли политической власти или хотя бы неких организационных каналов, по которым их голос достигал бы престола. С другой стороны, ораторы, проникнутые идеями энциклопедистов, выражали гораздо более рационалистические эгалитарные взгляды на благородное сословие, внутри которого все должны быть равны. Они почерпнули у Монтескье концепцию нравственности и, хотя было бы анахронизмом считать их выразителями «буржуазных» ценностей, они тем не менее предлагали России перепрыгнуть прямо от служилого государства к меритократии (при которой высшие должности занимали бы самые талантливые и достойные), минуя фазу первенства аристократии, существовавшую в Англии, в Швеции или даже: по Франции. Например, Яков Козельский, депутат от Днепровского пикинерного полка со Слободской Украины, ссылаясь на главу XV «Наказа», отдававшую первенство нравственности и службе как источникам знатности перед происхождением, предупреждал, что если позволить дворянам раздувать их притязания на основе лишь социального статуса, то кончится это тем, что они начнут презирать и гражданскую, и военную государственную службу. Между этими двумя крайностями оставались сторонники status quo, т.е. прикрепления всех к государственной службе и автоматического продвижения согласно Табели о рангах⁷⁹.

Одно из самых  острых противостояний между старой и новой Россией, между Московией и Западом, возникло по поводу понятия «свобода». Дискуссия возникла из-за двух статей законопроекта о правах дворянства. Первая из них (гл. II, статья 1) гласила: «Благородные все суть люди свободные». Во второй (гл. II, статья 2) говорилось, что дворянство свободно выбирать любую отрасль государственной службы или вовсе не служить. Несколько депутатов не согласились с утверждением, что дворянин есть свободный человек. Депутат от казаков Ф. Анциферов заявил, что только государь свободен, ибо он неподотчетен в своих действиях никому на земле, в то время как дворянство ответственно не только перед правителем, но и перед законом в делах службы и долга. «А когда состоит кто под законом, тот и свободным назваться не может», — добавил он. Депутат от белгородского дворянства Иван Выродов тоже считал, что лишь государь свободен, а дворянин только в сфере собственного хозяйства может пользоваться полной свободой. В остальном его свобода ограничена, так как он обязан служить отечеству. Если бы дворянам предоставили решать самим, служить или нет, страна осталась бы беззащитной, потому что «свободой отечества не оборонишь». Г. Коробьин, депутат козловского дворянства, отвечал на это, перефразируя екатерининский «Наказ» (и, разумеется, Монтескье), что свободный человек волен делать все, не запрещенное законами. Он может предпочесть не идти на службу, но это не значит, что он не пойдет защищать отечество, когда оно позовет, — есть же разница между службой по принуждению и защитой отечества по зову сердца. Спорщики в конце концов остались каждый при своем мнении, потому что, как сказал Коробьин, «они разное понятие о свободе имеют». Все представители недворянских сословий придерживались того взгляда, что всякое правовое определение дворянской свободы являлось само по себе ограничением власти монарха, — им не хотелось, чтобы дворянство превратилось в класс, не только первенствующий перед ними, но и независимый от государства. «Должно при сем вспоминать, что мы собраны к сочинению проекта Нового Уложения, — к обязательству народа, а не государя», — сказал депутат Яицкого войска казак Василий Тамбовцев⁸⁰.

6.2 Купеческое  сословие

Во время прений о  правах благородных главными действующими лицами были дворяне и офицеры. Когда же Большая Комиссия в конце сентября 1767 года перешла к разбору вопроса о правах купеческого сословия, выступили на сцену, в качестве главных ораторов, купцы и крестьяне.

Еще до этого существовал  некоторый антагонизм между дворянством  и купечеством. В депутатских  наказах дворян встречаются неблагоприятные  отзывы о купечестве, которое упрекали в чрезмерном корыстолюбии, в старании отстранить дворян и крестьян от всякого участия в торговых делах и пр. В депутатском наказе ярославского дворянства было сказано следующее: «Поныне еще российское купечество, хотя пользуясь и великими привилегиями и имея внутри своего отечества самонужные вещи для чужестранных народов, еще нигде ни консулей, ни контор не учредило, и всю прибыль, какую бы могло от вывоза из заморской продажи иметь, торгующим народам оставляет». Дворянство решительно требовало права участия в коммерческих и промышленных предприятиях и даже хотело приобрести кое-какие привилегии в этом отношении.

Все эти вопросы сделались  предметом весьма оживленных прений в Большой Комиссии. Высшее дворянство, желая предоставления этому сословию особенных прав и преимуществ; должно было и при этом случае ратовать против узаконений Петра Великого: купечество постоянно ссылалось на законы Петра, старавшегося поддерживать развитие торговли и промышленности, даровавшего разные монополии и привилегии и защищавшего купцов от нападений и притеснений других сословий.

Замечательным оратором в пользу прав купечества оказался депутат от города Рыбинска, Алексей  Попов. Восхваляя Петра, он говорил  о необходимости поддержания всех прав купечества, протестовал против участия дворян в фабричной промышленности, против участия крестьян в делах торговли и пр. В собрании было много купцов. Не менее 69 депутатов объявили, что они вполне согласны с заявлением Попова⁸¹.

Необычайно риторически  и эффектно Щербатов возражал Попову, указывая на весьма благоприятные условия, которыми пользовалось дворянство при устройстве разных фабрик и заводов, хвалил гуманное обращение дворян с крестьянами, работавшими на фабриках, принадлежавших дворянам, и протестовал против возможности лишить дворянство права заниматься фабричной промышленностью. Особенно резко Щербатов порицал жестокость в обращении купцов с принадлежавшими им крестьянами, предлагая запрещение купцам покупать крестьян и пр. Указав на стремления Петра привести внешнюю торговлю России в цветущее состояние, он сказал: «Отвечали ли русские купцы таким попечениям? Учредили ли они конторы в других государствах? Имеют ли они корреспондентов для узнания, какие куда потребны товары и в каком количестве? Посылали ли они своих детей учиться торговле? Нет! Они ничего этого не сделали», и пр. Затем Щербатов говорил еще подробно о выгодах географического положения России для между народной торговли, о неумении купцов воспользоваться столь благоприятными условиями и, наконец, предлагал ограничение прав купцов и расширение прав дворян в области торговли и промышленности.

И при этом случае Щербатов оказался весьма замечательным оратором. Упреки, сделанные им русским купцам, не были лишены основания. Ему были хорошо известны многие частности истории  и статистики торговли. Он лучше  русских купцов был знаком с коммерческими делами немцев, англичан, голландцев.

Купцы защищались, возражали  Щербатову, однако никто из городских  депутатов не располагал такими средствами красноречия и таким запасом  данных для аргументации, как депутат  ярославского дворянства. Когда Щербатов в одном из следующих заседаний говорил подробно о значении фабричной промышленности для народного хозяйства вообще, депутат от города Тихвина, Солодовников, заметил, что «в мнениях, поданных господином депутатом, князем Михаилом Щербатовым, он очень редко основывается на прежних узаконениях, и эти мнения он подкрепляет весьма разумными рассуждениями, которыми он отменно одарен от Бога». Купцы, пользуясь известными правами, стоя на твердой почве положительного законодательства, имевшего исходной точкой реформу Петра, как видно, обвиняли князя Щербатова в некотором доктринерстве. В свою очередь, однако, и Солодовников довольно ловко указывал для опровержения предложений Щербатова на разные исторические факты, приводил разные параграфы из Большого Наказа Екатерины и пр⁸².

Впрочем, прения не привели  ни к какому результату. Их польза заключалась в том, что вообще обсуждались, и к тому же в столь многочисленном собрании, вопросы, относившиеся к торговле и промышленности, к цехам, пошлинам, ярмаркам и пр. В прениях по всем этим вопросам участвовали и представители разных коллегий, служащие, опытные в делах, специально знакомые с технической стороной дела. Их замечания и сообщения оказывались особенно полезными для собрания⁸³.

6.3 Крестьяне

Петр Великий создал новое дворянство; он же способствовал  развитию среднего сословия; зато он не только не успел улучшить быт крестьян, но при нем, напротив, положение низшего  класса народа становилось все более  и более плачевным.

После воцарения Екатерины II можно было, казалось, ожидать реформ в пользу крестьян. Императрица, однако, как мы видели выше, предлагая кое-какие либеральные меры, встретила сопротивление со стороны привилегированных сословий. Те части Большого Наказа, которые заключали в себе некоторые предложения, клонившиеся к улучшению быта крестьян, не могли быть напечатаны. Уже в то время, когда Екатерина была лишь великой княгиней, она в своих набросках и записках обсуждала вопрос об освобождении крестьян. Так, например, она писала: «Противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей (они все рождаются свободными). Один Собор освободил всех крестьян (прежних крепостных) в Германии, Франции, Испании и пр. Осуществлением такой меры, конечно, нельзя будет заслужить любовь землевладельцев, исполненных упрямства и предрассудков. Но вот удобный способ: постановить, что отныне при продаже имения, с той минуты, когда новый владелец приобретает его, все крепостные этого имения объявляются свободными. Таким образом, в сто лет все или, по крайней мере, большая часть имений переменят господ, и вот народ освобожден»⁸⁴.

Как видно, Екатерина  в то время не сознавала затруднений, с которыми приходилось бороться при проведении столь важной реформы. Сделавшись императрицей, она имела  случай присмотреться к сложности этого вопроса, и ей пришлось предоставить решение его следующим за нею государям. Однако она сама сильно и решительно порицала крепостное право. Сохранились разные заметки, выражавшие неудовольствие императрицы по поводу взглядов сторонников крепостного права; здесь сказано: «Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет».

Незадолго до открытия заседаний Большой Комиссии Вольное Экономическое Общество по желанию Екатерины назначило премию за лучшее сочинение о крестьянском вопросе. Когда к определенному сроку было доставлено значительное число трудов и подлежал обсуждению вопрос о напечатании лучшего из этих сочинений, большинство членов общества высказалось против печатания подобного труда, между тем как Екатерина разделяла мнение меньшинства, стоявшего за печатание этого сочинения. После волнений в крестьянском сословии в начале царствования Екатерины, после заявлений сторонников крепостного права, сделанных по поводу некоторых смелых тезисов в Большом Наказе, нельзя было считать вероятным, чтобы крестьянский вопрос очутился на очереди занятий Большой Комиссии. Когда, во время путешествия императрицы по Волге весной 1767 года ей было подано крестьянами несколько сот челобитных с жалобами на тяжкие поборы помещиков, все эти просьбы были возвращены с подтверждением, чтоб впредь таковых не подавали.

Разумеется, депутатов  от крепостных крестьян в Большой Комиссии не было. Однако все-таки крестьянский вопрос сделался предметом прений в собрании⁸⁵.

Уже при чтении депутатских  наказов от свободных крестьян некоторые  ораторы слегка касались вопроса  о положении крепостных крестьян. Вопрос о заводах также подал  повод к намекам на плачевное состояние заводских крестьян. Князь Щербатов, обвиняя купцов в жестоком обращении с фабричными рабочими, сказал следующее: «Обратим взоры наши на человечество и устыдимся об одном помышлении дойти до такой суровости, чтобы равный нам по природе сравнен был со скотами и по-одиночке был продаваем. Древние времена, не просвещенные чистым нравоучением, приводят нас в ужас, когда вспомним, что людей, как скотину, по торгам продавали. Если невольнику приключался какой-либо вред, то не болезнь его и страдание, но убыток господский принимался во внимание, и за него законы принуждали к платежу. Мы люди, и подвластные нам крестьяне суть подобные нам. Разность случаев возвела нас на степень властителей над ними; однако мы не должны забывать, что и они суть равное нам создание. Но с этим неоспоримым правилом будет ли сходствовать такой поступок, когда господин, единственно для своего прибытка, возьмет от родителей, от родственников или от дома кого-либо мужского и женского пола и, подобно скотине, продаст его другому? Какое сердце не тронется, глядя на истекающие слезы несчастного проданного, оставляющего и место своего жилища, и тех, кем рожден и кем воспитан и с кем привык всегда жить, и еще находящегося в неизвестности о будущем своем состоянии? Кто не сжалится на вопль, на слезы и на сожаления остающихся? От одного этого изображения вся кровь во мне волнуется, и я, конечно, не сомневаюсь, что почтенная Комиссия узаконит запрещение продавать людей no-одиночке без земли».¹ В этом же духе говорил депутат малороссийский Тошкович⁸⁶.

По тону и характер этих заявлений можно бы думать, что в то время одиночная продажа крестьян происходила, во-первых, в виде какого-то исключения, и что, во-вторых, крестьяне, купленные поодиночке, без земли, главным образом употреблялись на фабриках. Между тем из тогдашних газет видно, как публика относилась к этому вопросу. Мнение князя Щербатова оставалось гласом вопиющего в пустыне. В «С.-Петербургских ведомостях» за 1796 год наряду с объявлениями и о сбежавших собаках, о потерянных вещах, за возвращение которых обещаются награды, мы читаем объявления и о сбежавших дворовых людях и крестьянах, за возвращение которых обещается также довольное вознаграждение. Вслед за объявлениями о продаже коров, жеребцов, малосольной осетрины, лиссабонских апельсинов — объявления о продаже крепостных семьями и порознь, и чаще всего — о продаже молодых девок, собою видных. Крепостных не только продавали, но проигрывали в карты, платили ими долги, давали ими взятки, платили ими врачам за лечение и пр.