Комедия и.а крылова

В поэме есть эпизоды, где комедийная структура  ярко представлена. Например, сцена знакомства Натальи  Павловны с Нулиным:

 

                                           Наталья Павловна

А что театр?

Нулин

 О! сиротеет,

C’est bien mauvais, ca fait pitie.

Тальма совсем оглох, слабетт,

И мамзель Марс – увы! стареет…

Зато Потье, le grand Potier!

Он славу прежнюю  в народе

Доныне поддержал один…

 

Наталья Павловна

Какой писатель нынче в моде?

Нулин

Все d’Arlincout и Ламартин.

Наталья Павловна

У нас им также подражают.

Нулин

Нет? Право? Так у нас  умы

Уж развиваться начинают.

Дай Бог, чтоб просветились мы!

Наталья Павловна

Какие тальи носят?

Нулин

Очень низко,

Почти до… вот по этих пор.

Позвольте видеть ваш  убор;

Так… рюши, банты, здесь  узор;

Все это к моде очень  близко.

Наталья Павловна

Мы получаем Телеграф.

Нулин

Ага! Хотите ли послушать

Прелестный водевиль?

(и граф поет)

Наталья Павловна

Да, граф, извольте ж кушать.

Нулин

Я сыт и так.

(изо стола встают).

 

Этот диалог  великолепно  передает тон и атмосферу светской беседы. Водевильные куплеты, исполненные  графом, рассказывают забавную историю о неудачном любовном приключении «парижанца»;  непристойные для светской комедии, они вполне вписываются в рамки шаловливого водевиля, допускающего балансирование на «грани дозволенного». И вся история, рассказанная Пушкиным, проникнута водевильным духом.

 

 

 

Черты комедийно-водевильной традиции в «Повестях Белкина»

 

 

«Как известно, - пишет  Ф. Раскольников, - Пушкин резко отрицательно относился ко всякого рода педантизму и не считал, что поэзия непременно должна быть серьезной… он отличался  и от «классиков», и от некоторых  современных ему поэтов, например, от Баратынского и от «любомудров» тем,  что ценил в литературе не только значительность тематики и глубину содержания, но и легкость, юмор, игру всех видов – на уровне сюжетов («комедия положений»), на уровне языка (каламбуры, быстрые переходы от одного стиля к другому и т.д.) и на уровне стиха. По-видимому, именно это имел он в виду, говоря, что «поэзия, прости господи, должна быть глуповата» (Х, 160). Впрочем, эти черты можно обнаружить и в некоторых прозаических произведениях Пушкина, в частности, в некоторых «Повестях Белкина» (Раскольников).

«Повести Белкина» современники Пушкина приняли без восторга, А Белинский определил их как  слабое место во всем пушкинском наследии.

Ключик к «Повестям» дал сам Пушкин. Для него это  – «вышивание нового узора по старой канве». То есть он намеренно взял за основу сюжетные шаблоны романтических, любовных и мистических романов, особенно популярных у дам, и дал им новое, неожиданное и живое развитие на русской почве. В одном из своих писем он упоминает о Баратынском, читающем «Повести Белкина»: «ржет и бьется» - так ему смешно. «Повести Белкина» просто шутка, однако это шутка гения. Это «замечательные анекдоты», занимательные истории, в них ощутимо веселое лукавство ума, русский юмор, добрая насмешливость, склонность к сатире и пародии, что не исключает глубины и серьезности в разработке тем и характеров.

Юмор Пушкина выражается в различных формах. Одной из них  является так называемый «черный юмор» («Гробовщик», «Утопленник», «Вурдалак» и др.). Однако в большей степени поэту свойственен «светлый юмор», который проявляется в многочисленных посланиях к друзьям, в шутливых мадригалах, обращенных к женщинам, и т.п. Добродушным юмором пронизана «Барышня-крестьянка», в которой Пушкин отчасти пародирует трагическую историю Ромео и Джульетты.

Новеллистический характер «Повестей Белкина» также предполагает близость к жанру комедийному. «Новеллистический сюжет – и именно за это его ценили и Пушкин, и Гоголь – позволял при помощи необычной, неправдоподобной ситуации «взорвать» бытовое течение жизни и дать возможность персонажам показать себя с позиции их внутренних сущностей, глубоко запрятанных и не могущих проявиться в рутинной обыденности каждодневного существования» (Лотман. Идейная структура поэмы «Анджело» //Пушкинский сб.: Уч. зап. ЛГПИ.- Псков, 1973, с. 14).

Исследователи открыли  связь «Метели» с комедией Н. де Лашоссе  «Ложная антипатия» (1733): Пушкин в  своей повести использовал основной комедийный сюжетный мотив французского драматурга – «опознавание супругами друг друга» при соблюдении тайны как для героев, так и для зрителей. Сюжетные аналогии проводились также и «Барышни-крестьянки» с комедиями Шекспира, комедией П. Мариво «Игра любви и случая» (1730).

Итак,  комедия, так  и ненаписанная Пушкиным, «растворилась» в его творчестве, проникнув в самую его суть.

В третьей болдинской повести, «Барышня-крестьянка», написанной после «Станционного смотрителя», Пушкин шутливо и легко говорит о том, что действительно достойно шутки. Повесть эта – маленькая изящная комедия положений с переодеваниями во французском вкусе, разворачивающаяся в русской дворянской усадьбе. Она добро, смешно и остроумно пародирует знаменитую шекспировскую трагедию «Ромео и Джульетта». Предметом  шутки поэта становятся как явления самой жизни, так и те литературные факты, которые, по его мнению,  требуют шутки и даже пародии: два русских барина-соседа, Муромский и Берестов,  один надутый англоман, другой поклонник всего русского, издавна враждуют из-за какой-то мелочи. Их дети, красивые и юные,  богатые наследники,  вынуждены встречаться тайком и устраивать затейливую комедию и маскарад переодеванием барышни Лизы в крестьянку Акулину. При этом Пушкин использует «особый метод пародирования: не прибегая к собственно литературному шаржированию, он разоблачает литературные шаблоны, сопоставляя их с той подлинной действительностью, которую авторы обходят или искажают» (Гиппиус В.В. От Пушкина до Белинского. Стр. 23).

Тема «Барышни-крестьянки», только навыворот, тема «Крестьянки-барышни», разрабатывалась в русской литературе нередко и стала довольно банальной. Тема эта пришла из европейской литературы (комедия Вольтера «Право сеньора»). Из западных образцов ближе всех к повести Пушкина стоит комедия французского драматурга Мариво «Игра любви и случая» (1730г.).

До Пушкина  на аналогичную  тему писал Вл. Измайлов (повесть  «Ростовское озеро», 1795г.), Н. Ильин (драма «Лиза, или Торжество добродетели», 1802г.). Широко известен был «Новый Стерн» А. Шаховского (1805г.),  повесть В. Панаева «Отеческое наказание» (1819г.).

В притупившиеся литературные шаблоны Пушкин вносит живую действительность. В начале сюжет развивается по  устоявшемуся канону: вот прекрасная Акулина, вот случайная встреча молодого дворянина с ней, затем и любовь, и чтение «Натальи, боярской дочери». «Не прошло еще и двух месяцев, а мой Алексей был уже влюблен без памяти, и Лиза была не равнодушнее, хотя и молчаливее его» (УШ, ч.1, стр. 117). Читатель, привыкший к такого рода сюжетам, ждет, что герой женится на крестьянке и будет «жить своими трудами». Однако в действительной жизни женятся, как правило, на ровнях, а литературные крестьянки-барышни – только манекены барышень, одетые в крестьянский маскарадный костюм. Лиза вовсю разучивает свою роль – и в разговоре, и в поведении подражая крестьянкам.

«Маскарад оказывается  наиболее убедительным, реалистическим оправданием для темы барышни-крестьянки по крайней мере в ее легкой форме, не трогающей глубоких социальных основ. И подлинным литературным образцом Пушкина оказываются не сентиментальные повести и драмы с тем или другим нравоучительным содержанием (похвала трудолюбию, скромности, благодарности и прочим добродетелям; порицание легкомыслия), а веселые комедии и водевили с переодеванием, где чувствительное содержание ославлено и сжато, а дидактическое – вовсе исключено» (Гиппиус, стр. 26).

Пародия Пушкина принципиально  отличается как от европейских образцов, так и от русских. «Она смеется над литературной фальшью и приторностью измайловых и ильиных, но не над самим существом идеи социального равенства. Над Алексеем Берестовым Пушкин смеется не тогда, когда тот увлекается «Акулиной», а тогда, когда он надевает на себя маску байронического разочарования, вывезенную из столицы… Лиза тоже гримируется  - уже буквально – под городскую жеманницу, но лишь  там, где она сознательно играет роль… И здесь литературно-пародийный слой оборачивается к нам своей серьезной и как бы интимной для Пушкина стороной: Пушкин играет милой ему иллюзией – иллюзией беспечного счастья двух детей природы, не знающих никаких социальных преград» (Гиппиус, 27).

Реальное счастье героев в конце концов  стало возможным  не от этого увлекательного маскарада, а от пугливости куцей кобылки, сбросившей на охоте старого Муромского.  Старики помирились, подружились  и решили все за молодых. И не нужно было всех этих водевильных переодеваний, переписки, тайных встреч юного барина и мнимой крестьянки. Счастье героев было обычным и не было в нем  шекспировского трагизма и романтизма.

 

«Старая канва» в «Метели» - это «классический» любовный роман: она состоятельна, он беден, родители против, герои, преодолевая препятствия, решают тайно повенчаться. Здесь пародируется и романтическая баллада Жуковского: неравная любовь, родительский запрет, ночь, зима, метель, тайная свадьба в удаленной церкви, сани, по снежной дороге несущие богатую невесту к нищему жениху, роковая путаница, смерть жениха. Уездная дворянская барышня борется за свое счастье по схемам французских романов и немецких баллад.

Повесть «Метель», по мнению В. Волобуева, «может быть, самая поэтичная повесть цикла. Не случайно именно к ней написаны, спустя более ста лет, прекрасные музыкальные иллюстрации Г. Свиридова»  (Волобуев. Пушкин. Метель. Сюжет и композиция).

«Как в «Барышне-крестьянке», и здесь Пушкин дает волю своим  вполне реальным героям разыгрывать в жизни некий литературный сюжет» (Скатов, 33). Историю этой «книжной» любви Пушкин излагает пером беспристрастным, но при этом едва удерживается от смеха. В основе повести лежит курьезный случай непредвиденной женитьбы молодого военного и провинциальной девушки. Однако, если для героя это всего лишь одно из веселых приключений, то для героини – крах первой любви.  Основной сюжет состоит из двух сюжетных линий, сходящихся в конце: первая линия – Марья Гавриловна и Владимир, вторая Марья Гавриловна и Бурмин. В соответствии с этим и строится произведение.

В «Метели» Пушкин попробовал «примерить» к реальной действительности – к обыденному усадебно-дворянскому быту -  литературный шаблон не идиллически-веселый, как в «Барышне-крестьянке», а трогательный, даже драматический: любовь с препятствиями, замысел похищения девушки из родительского дома – сюжет «Натальи, боярской дочери» Карамзина, «Романа и Ольги» Марлинского.

Начинается повесть  с небольшой экспозиции, в которой  кратко описана жизнь небольшого поместья. Сразу же обозначается завязка: «Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, влюблена». Предмет любви героини, сосед, бедный прапорщик, не может рассчитывать на руку Марьи Гавриловны, и они решают обвенчаться тайно. «Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию… они (что весьма естественно) дошли до следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем, а воля жестоких родителей препятствует нашему благополучию, то нельзя ли нам как-нибудь обойтись без нее?» (VIII, ч.1, 77). Казалось бы, все шло, как задумано, однако разыгралась метель, и Владимир, заблудившись, приехал в церковь только под утро. Несоответствие литературности и реальной действительности подчеркнуто в повести иронически и демонстративно. Владимир в своих письмах предвидит и счастливую развязку: родители, конечно, «будут тронуты… и скажут им непременно: «Дети! Придите в наши объятия». Насмешка над литературными шаблонами заключается здесь в том, что родителей – как выяснилось – можно было склонить к согласию на брак и без побега.

В произведении есть так  называемая промежуточная завязка - знакомство Марьи Гавриловны с Бурминым. В действии возникает напряженность, вызванная некоей тайной, существующей и у Марьи Гавриловны, и у Бурмина. Наконец, действие достигает кульминации в сцене объяснения и слова Марьи Гавриловны: «Боже мой! Так это были вы!» можно считать счастливой развязкой этой необычной истории. Здесь движение повести обрывается: все возвращается в исходное положение, надуманного, «литературного» сюжета как не бывало.

Пушкин не щадит здесь  ни сами любовные романы, ни девушек,  выросших на них. Все «законы жанра», заимствованные с книжных страниц, Пушкин разрушает живой жизнью. «Но возвратимся к добрым ненарадовским помещикам и посмотрим, что-то у них делается. А ничего» (VIII, ч.1, 81). «Это замечательное «а ничего» - означает торжество реалистической правды над искусственными сюжетными схемами» (Скатов, 34). Побег был придуман по книжным образцам, чувствительная психология Марьи Гавриловны привнесена из романов, но уездные барышни, живущие и чувствующие по книгам, - существуют в действительности. Пушкин показывает свою героиню еще раз через три  года, когда в ее жизни разыгрывается новый роман: роли героев имеют определенный литературный источник. Бурмин объясняется в любви по «Новой Элоизе» Руссо («Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.- Preux»; VIII, ч.1, 85), в то время «как соседи  говорили о свадьбе как о деле уже конченном, а добрая Прасковья Петровна радовалась, что дочь ее наконец нашла себе достойного жениха» (VIII, ч.1, 84).

Сюжетное построение «Метели»  отличается невероятной  сменой картин подобно самой стихии снежной бури. Вот «бедный армейский прапорщик» в каких-то пяти верстах от венца и от вожделенной невесты – но вот он уже разминулся с ней не просто на зимней дороге, он разминулся с ней навсегда и в жизни и в судьбе.  Вот родители Марьи Гавриловны, только что принимавшие его «хуже, нежели отставного заседателя», вдруг сами посылают за прапорщиком. Вот Марья Гавриловна, следуя «неодолимой силе страсти», бежит под покровом ночи из родительского дома, а утром, как ни в чем не бывало, выходит к папеньке и маменьке завтракать.

А дело все в том, что  «сделалась такая метель, что… в  одну минуту окрестность исчезла во мгле…» Метель! Сколько раз Пушкин описывал снежную бурю – и прозой, и стихами. Метель у него почти одушевленная и всегда какая-то судьбоносная (в «Капитанской дочке» именно метель свела вместе главных героев – дворянина и бунтовщика).

И здесь реальность побеждает  книжную схему и просвечивает сквозь нее: богатая невеста убегает  из дома в теплом капоте, со шкатулкой  с драгоценностями и двумя узлами, жестокие родители легко соглашаются на неравный брак, бедный жених погибает от ран, полученных в Бородинском сражении. Реальная жизнь оказывается богаче и интереснее романтического вымысла, в то же время она и суровее и прозаичнее. Марья Гавриловна обретает, наконец, свою реальную судьбу. Старая комическая путаница с женихами приводит ее к новому, выстраданному счастью. Над неправдоподобными сюжетами Пушкин посмеялся в «Барышне-крестьянке», подставив на их место правдоподобные, реальные эквиваленты. «Оставалось рассчитаться с тем налетом сентиментальной психологии – а зачастую только фразеологии, – который лежал на поверхности дворянского быта, точнее, быта известной части дворянской молодежи первой четверти Х1Х века. Здесь достаточно было легкой иронии, и в «Метели» эта ирония ощутима от начала до конца» (35).