Особенности «новой» русской литературы 18 века. Периодизация. Главные художественные достижения. Связь с древнерусской традицией и европе

 

Из различных  художественных приемов прежде всего тропы (ив первую очередь сравнения) дают автору большие возможности высказать свое личное отношение к предмету, явлению (т. е. показать, какое впечатление автор испытывает или с чем может быть сравнимо впечатление, производимое на него каким-либо предметом, явлением). Вот как описывается в повести появление «призрака прапрабабушки» автора: «Очи твои сияют, как солнца; уста твои алеют, как заря утренняя, как вершина снежных гор при восходе дневного светила ты улыбаешься, как юное творение в первый день бытия своего улыбалось». Здесь каждый упоминаемый предмет непременно сопровождается сравнением.

 

Употребительны  в «Наталье, боярской дочери» и  перефразы, вообще характерные для поэтики сентименталистов. Так, вместо того чтобы сказать, что боярин Матвей был стар, близок к смерти,- Карамзин пишет: «Уже тихое трепетание сердца возвещало наступление жизненного вечера и приближение ночи»; жена боярина Матвея не умерла, а «заснула вечным сном».

 

Встречаются в повести субстантивированные  прилагательные, не являющиеся таковыми в обычной речи: «Что ты делаешь, безрассудная!»; «Не сватается ли за прекрасную какой-нибудь жених, богатый и знатный?». В использовании эпитетов Карамзин идет по преимуществу двумя путями. С одной стороны, он ищет такие эпитеты, которые должны оттенить внутреннюю, «психологическую» сторону предмета, с учетом того впечатления, которое предмет производит непосредственно на сердце автора (и, стало быть, на сердце читателя). Эпитеты этого ряда как бы лишены реального содержания. Такие эпитеты - характерное явление в системе изобразительных средств писателей-сентименталистов. В повести встречаются «вершины нежных гор», «любезный призрак», «чувствительные души, имеющие сию сладкую перу», «сладкие слезы»; у боярина Матвея -«чистая рука и чистое сердце»; Наталья «становится пасмурнее». Любопытно, что Карамзин одни и те же эпитеты прилагает к различным предметам и понятиям. «Жестокий! (думала она) жестокий!» этот эпитет относится к Алексею, а в следующем эпизоде Карамзин называет жестоким мороз.

 

Другим рядом  эпитетов Карамзин пользуется для того, чтобы оживить создаваемые им картины, воздействовать на зрительное восприятие читателя, заставить заблистать, загореться, засиять описываемое. Так  создается им декоративная живопись. Вот портрет Натальи, озаренной  лучами восходящего солнца: «Юная  кровь, разгоряченная ночными сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом лице ее и, проникая сквозь черные, пушистые ресницы, сияли в глазах ее светлее, нежели на золоте. Волосы, как темно-кофейный бархат, лежали на плечах и на белой, полуоткрытой груди». Здесь все подано в ярких, контрастных красках: «темно-кофейные волосы» и «белая грудь», «черные  ресницы» и «алейший румянец на белом  лице». В глазах Натальи «бриллиантовая слеза», а солнце рассыпает по снегу  «миллионы блестящих диамантов». Читатель вместе с автором любуется «пестрою гвоздичкою или беленьким ясмином».

 

Многократно встречаются в «Наталье, боярской дочери» обращения, характерные  для многих произведений Карамзина. Их функция - придать повести более  эмоциональный характер и внести в рассказ элементы интимности, более тесного общения автора с читателем, что обязывает читателя с большим доверием отнестись к событиям, изображаемым в произведении. Надо ведь иметь в виду, что почти всем событиям в рассказах Карамзин стремился придать наиболее полную иллюзию реальности и уверить читателя в истине происходящего. Так, в «Наталье, боярской дочери»,.встречаем: «Милостивые государи! я рассказываю, как происходило самое дело: не сомневайтесь в истине, не сомневайтесь в силе того взаимного влечения, которое чувствуют два сердца, друг для друга сотворенные».

Художественное  своеобразие произведения «Марфа Посадница»

В повести  Карамзина действует народ. Он рассказывает, как по зову вечевого колокола на площадь, где находились именитые новгородцы («посадники с золотыми на груди  медалями», «тысяцкие с высокими жезлами», «бояре», «люди житые со знаменами»), спешат и простые граждане «отцы семейства», составляющие большинство жителей Новгорода. На протяжении всей повести отношение Карамзина к народу двойственно: писатель то восхищается самоотверженностью и мужеством народа, то устами своих действующих героев осыпает его горькими упреками.

 

Карамзин  увидел в народе большую силу, но стихийного характера, способную совершать  чудеса храбрости, безропотно переносить лишения, беззаветно жертвовать своей  жизнью за отечество; однако народ, по его мнению, должен находиться в  подчинении у другой, более «сознательной» силы: народ должен быть всегда подчинен и управляем.

 

Важно отметить также, что на долю народа в повести  Карамзина выпала миссия морального судьи. В этом отношении Карамзин в некоторой степени предвосхитил Пушкина с его «Борисом Годуновым». Так, во время чтения Холмским княжеской  хартии, которая заверяла бояр и  парод Новгорода в том, что  на них направлена «милующая десница» московского князя, появился сам  Иоанн, «безоружен и с главою открытою». Появление Иоанна было встречено  с энтузиазмом лишь «княжескими  легионами, взывавшими ему славу  и долголетие». Новгородский же народ, потрясенный казнью Марфы и устрашенный  видом эшафота, «еще безмолвствовал». Стоило, однако, рухнуть эшафоту, как  «граждане наконец воскликнули: слава Государю Российскому!».

 

Значение  ведущих героев повести определяется Карамзиным степенью их связи с народом  и их влиянием на народ. Прежде чем  Марфа была уничтожена физически, она  потеряла сочувствие и поддержку  народа. Наоборот, ее антипод - Иоанн - постепенно, различными средствами - и насилием, и благотворительностью склоняет на свою сторону новгородский народ.

 

Со стороны  языка повесть «Марфа Посадница» во многом является нарушением тех  языково-стилистических норм, которые  вырабатывались Карамзиным на протяжении всего его беллетристического творчества. Важность предмета заставляет его отказаться от «вседневной речи» и обратиться к высокому слогу.

 

Торжественность и приподнятость языка повести  достигается прежде всего обилием славянизмов и архаизмов (против употребления которых энергично выступал сам Карамзин и использование которых в большинстве своих художественных произведений он действительно свел до минимума). Вот далеко не полный перечень славянизмов, архаизмов в тексте повести: «веси и грады», «стогны», «лютые соседи», «лютейшие междоусобья», «прах вечности», «благословенная страна Киевская», «десница князей великих», «врата цареградские», «златые кресты великолепных храмов», «воинство Цимисхия», «пред очами государя», «Марфа взирает», «подъемлет руку», «древний глас», «поля златятся власами», «трупы витязей убиенных», «согбенный летами и болезнями, бесчадный при конце жизни».

 

«Высокость» слога «Марфы Посадницы» создается также значительным употреблением (и в авторской речи, и в языке действующих лиц) причастий и, что особенно характерно, таких конструкций причастных оборотов, в которых причастие поставлено постпозитивно относительно всего причастного оборота, например: «булатный меч, на стене висевший», «дружина княжеская, из храбрых дворян состоящая».

 

«Марфа Посадница» сыграла важную историко-литературную роль. Острая политическая тематика этой повести сделала ее, как в свое время «Бедную Лизу», одним из самых популярных произведений Карамзина. По свидетельству Белинского, «Бедная  Лиза» и «Марфа Посадница» сводили  с ума всю публику».

 

Субъективно Карамзин стремился своей повестью убедить читателей в преимуществе монархического, строя перед республиканским, в исторической неизбежности самодержавия, а также в необходимости сохранить самодержавие и для блага своих современников. Однако созданный писателем героический образ Марфы и в особенности ее аргументация в пользу «народоправства» могли склонять читателей и на сторону республики. Внимательный читатель к тому же не мог не заметить и следующего любопытного места в повести: Иоанн «обещает России славу и благоденствие; клянется своим и всех его преемников именем, что польза народная во веки веков будет любезна и священна самодержцам российским или да накажет бог клятвопреступника да исчезнет род его, и новое, небом благословенное поколение да властвует на троне ко счастию людей!». К этому заявлению Иоанна Карамзин в подстрочном примечании написал: «Род Иоаннов пресекся, и благословенная фамилия Романовых царствует». Вряд ли Карамзин хотел сказать этим, что самодержавие не соблюло «пользы народной», но такой вывод можно было сделать.

 

Повесть Карамзина  испугала тогдашнего цензора (Прокопович-Антонский увидел в ней прямое воззвание к бунту и объявил, что не может пропустить ее). «Марфа Посадница», конечно, ни в какой мере не была «воззванием к бунту», но опасения и негодование, которые она вызвала со стороны консерваторов-реакционеров, были вполне основательны и закономерны.

15 Проблематика, жанровое своеобразие и язык  повестей Н.М. Карамзина «Остров Борнгольм»,  «Рыцарь нашего времени», «Два характера».

«Остров Бóрнгольм» (1794) ― повесть с предромантическими тенденциями, где переосмысляется классицистический конфликт Закона, долга (традиции, общепринятые мнения) и Природы, чувства (естественного голоса натуры). Проза Карамзина становится «поэтизированной», т.е. приобретает лирический характер, приближаясь по своей ритмичности и тонкой звуковой организации к поэзии.

Повествование ведётся в  форме намёка. Страх и тайна ― эмоциональные доминанты сюжета. Основное событие остается нерассказанным. Автор повести возвращается морским путем из Англии в Россию. В небольшом местечке Гревзенд происходит встреча с молодым человеком, который поёт чувствительную песню: «Законы осуждают предмет моей любви…», ― намекающую на романтический мотив инцеста, т.е. преступной любви брата и сестры. Перед «священной природой», давшей ему сердце, молодой человек не виновен. Но чувства «естественного человека» оказываются в трагическом противоречии с представлениями просвещённых людей. Законы цивилизованного общества осуждают эту любовь и оправдывают крайнюю жестокость по отношению к виновным (заключение девушки в подземелье).

«Чувствительный» автор  не может примириться с этой жестокостью, взывая к высшей справедливости: «Творец! Почто даровал ты людям гибельную власть делать несчастными друг друга и самих себя?». Этот вопрос мучает его. А вывод, к которому он приходит таков: «Свет наук распространяется более и более, но ещё струится на земле кровь человеческая ― льются слёзы несчастных». В повести проявилось трагическое ощущение отъединённости поэта от общества, в котором царят зло и несправедливость.

Персонажи повести ― отчасти  романтические герои: они оказываются  в исключительных обстоятельствах, ими владеют сильные страсти, в окружающей их природе ощущается  что-то мрачное и зловещее. Образ  автора ― это сопереживающий «чувствительный  путешественник», но не наделённый юмором и иронией, так как трагизм  ситуации их исключает.

Рыцарь нашего времени» - творение зрелого Н.М.Карамзина. В этот период

творчества писатель вновь обратился  к такой проблеме теории литературы, как

предмет и задачи искусства слова. Ее постановка возникла как в

художественной прозе писателя, так и (в большей степени) в  публицистике.

Н.М.Карамзин полагал, что подлинное  искусство должно затрагивать

общечеловеческие проблемы, не пытаясь  разрешить узко национальные

вопросы. Так определялась изначальная  задача русской публицистики. Идея о

том, что искусство слова должно поднимать такие вопросы, которые

затрагивают всех, оформилась в работах  Н.М.Карамзина. Писатель был прав

том, что произведения, обращенные к мировым проблемам, будут актуальны

во все времена. Круг этих общечеловеческих проблем включает и чувства

матери, и сыновнее чувство, и чувства  долга, памяти, обязанности перед  теми,

кого любишь. Большинство из этих проблем стали основой мотивов  романа

«Рыцарь нашего времени». В начале ХIХ века перечисленные проблемы были

в значительной мере разработаны в фольклоре.

Роман Н.М.Карамзина «Рыцарь нашего времени» (1799-1803) стоит у

истоков романтической, а позднее  литературной традиции русского романа о

герое времени. Присутствие в этом произведении фольклорных мотивов

показывает, к каким фольклорным  жанрам притягивалось внимание писателя

и его многочисленных читателей  в конце ХУШ – начале ХIХ веков, как

народные традиции начинали усваиваться  литературой нового века и каким образом они использовались в качестве составных элементов образной и

сюжетной системы неоконченного, но очень характерного для литературного

процесса романа Н.М.Карамзина.

В «Рыцаре нашего времени», по наблюдениям  С.Б.Каменецкой, встречаются

фольклорные мотивы трех разновидностей: «собственно фольклорные,

фольклорно-легендарные (т.е. фольклорно-христианские) и собственно

христианские, но прочно вошедшие в обиход народных представлений и

бытовых верований» [82, 57]. Все они  оказываются объединенными вокруг

одной стержневой сюжетной линии, развивающей  тему судьбы главного героя.

Тема эта начинает звучать в  самом начале романа, в первой главе, в рассказе о

рождении Леона и потом разбивается на ряд лейтмотивов, которые

сопровождают все дальнейшее повествование.

Введение в текст романа фольклора, а также фольклорное мышление героя