Политические режимы

До поры до времени ударную волну акультурации принимает на себя защитный пояс, окружающий ядро данной культуры, в нашем случае российской, уже - русской. Защитный пояс эффективно выполняет свою роль, пока не исчерпан, так сказать, запас его прочности. После такого исчерпания могут начаться весьма нежелательные деструктивные процессы в ядре культуры. В этом случае в сознании, самосознании и само идентичности нации могут произойти необратимые деструктивные изменения. Они с необходимостью приводят, коль скоро не встречают сознательного противодействия, к разрушению национальной целостности и распаду национально-государственного единства.

я отнюдь не сторонник ретроградной сверхконсервативной идеи культурной самоизоляции и так называемой концепции российского возрождения, поскольку она на самом деле не повышает культурный иммунитет, а главное - не противопоставляет пролиферации чуждых и порой несовместимых культур нечто принципиально новое, жизнеспособное, инновационное в ядре нашей собственной культуры. Это жизнеспособное инновационное начало нужно развивать и создавать иногда заново, используя национальные традиции, поддерживая их жизнеспособное начало, но не ограничиваясь лишь этим. Социальная среда обитания глобального масштаба, в которую погружена нынешняя Россия, очень сложна, неоднородна, динамична, акселеративна и включает множество разнонаправленных процессов. Адаптация к ним требует ускоренных и сознательно направляемых усилий в общенациональном масштабе. В эти процессы должны включаться не только культурные элиты, но и максимум самодеятельного населения России. Из этого с необходимостью следует, что без интенсивной информатизации культуры - единственного средства, позволяющего в гигантских масштабах и на больших скоростях делать достоянием нации и особенно новых поколений лучшие образцы отечественной культуры, как традиционной, так и современной, инновационной, - самосохранение и развитие нации как самоидентичного и жизнеспособного целого невозможно. Речь идет не о войне и не о столкновении культур, но об интенсификации собственного культурного развития, включающего три процесса:

1) сознательная трансформация ядра культуры в направлении поддержки, расширения и углубления всего жизнеспособного в культурных традициях и в инновационном потенциале;

2. усиление иммунных механизмов защитного слоя;

3) интенсификация агрессии нашей собственной культуры.

Последний процесс связан с распространением культурных эталонов, стандартов и достижений нашей культуры за границей. ее собственного исторического ареала. Включаясь, таким образом, в систему мировой культурной динамики, она как бы обретает новое поле для жизнедеятельности, что, кстати, и происходило на протяжении второй половины XIX и первой четверти хх в. Такая, казалось бы, невинная вещь как информатизация наших культурных сокровищ (музейная информатизация), делающая их доступными мировому сообществу,- одно из самых мощных средств сохранения культуры и пролиферации за границу собственного культурного ареала.

Что же касается информатизации в сфере воспитания и образования, то она, делая лучшие образцы отечественной и мировой культуры достоянием новых поколений, интенсивно наращивает и духовно-культурный потенциал, гарантирующий адаптацию и выживание в новых социально-экономических условиях. Этим же, кстати, обеспечивается и возможность для новых поколений россиян усвоить и освоить инновационные механизмы, выработанные в современных динамических обществах. Последнее особенно важно на начальных стадиях формирования нового, большого, постсоветского универсального инновационного цикла.

     Наше правительство  и высшее государственное руководство России, занятые решением текущих проблем, упускают из виду глубинные духовно-культурные процессы, которые в конечном счете важны не менее, а в переходные периоды даже более, чем некоторые сиюминутные экономические и политические действия.

о возможности информатизации культуры как инновационного фактора, стимулирующего модернизацию России, свидетельствует, например, опыт информатизации в .форме так называемого телеобучения и образования. При общем низком культурном и квалификационном уровне российской глубинки, особенно в сельских местностях, вопрос, например, о подъеме аграрной экономики, культуре деревенского быта и т. д. не может быть решен иначе как с помощью телекомпьютерных информационных систем. Фермер и вообще сельский житель, имеющий хотя бы не самый современный компьютер с дисплеем с добавкой фак- и модем-платы, может, так сказать, не выходя за границы фермы, получать не только всю необходимую экономическую, агробиологическую, зоотехническую, медицинскую, маркетинговую, технологическую, консультационно-юридическую информацию и соответствующие знания в виде текстовых записей, лекций, докладов, буклетов и т. д., но И получать доступ к всевозможным образовательным курсам. Еще важнее, что при нашем бездорожье и трудной доступности дорогостоящих привилегированных школ, гимназий, лицеев и т. д., дети фермеров (об этом свидетельствует, например, австралийский опыт) получают возможность с помощью компьютера и видеофона, а также системы телевидения приобрести хорошее профессиональное и общекультурное образование и сдать соответствующие экзамены.

Известно, что, несмотря на тяжелые кризисные явления, охватившие экономику и общественную жизнь в нашей стране, многие отечественные и зарубежные исследователи предсказывают, что при сохранении, а тем более ускорении темпов экономических и социальных реформ Россия на протяжении ближайшего десятилетия может стать наиболее динамично развивающейся страной мира. Но, разумеется, это может про изойти только при условии, что экономическое и социальное реформирование будет сопровождаться глубокими и всеобъемлющими реформами в сфере культуры. Эти последние нуждаются в поддержке государственного и частного секторов. Пока последний относительно слаб, роль государства в развитии культуры будет оставаться доминирующей. Сознательная, целенаправленная, экономически обоснованная, имеющая огромное нравственное" и воспитательное значение государственная политика в сфере информатизации культуры должна стать одним из стержневых процессов в общей политической и экономической доктрине России как демократического, социально ориентированного, процветающего общества, высшей ценностью которого является человек. Можно сколько угодно говорить о правах" и свободах человека, возможностях для самореализации личности и т. д., но пока эта личность, этот человек не овладеет всеми достижениями мировой и отечественной культуры и не научится использовать свои культурные достижения для- рационального переустройства своей жизни, экономики и -быта, говорить о его свободе можно будет лишь метафорически, как о некоторой полуутопии или даже просто утопии. Интенсивная и продуманная информатизация культуры, проводимая в общегосударственном масштабе на основе государственной и региональной политики - важнейшее средство превращения этой утопии в реальность.

И напоследок пару слов о политической культуре и некоторых чертах характера нашего народа.

Традиции культуры консенсуса сказываются во многих сферах: например, амнистия путчистов августа 1991 г. и октября 1993 г., несмотря на то, что ею создавался опасный политический прецедент, была, тем не менее, сочувственно принята всеми., Российское общество все еще способно, хотя, кажется, иногда и против его собственной воли, сглаживать и молча сносить острые конфликты, особенно те из них, которые требуют юридической разработки. Восставать против собственного коммунистического прошлого оно тоже уже почти не пытается - последние вспышки относятся к 1990 г., да и те немногочисленны.

Недостаточное свободолюбие часто называют в качестве одной из характеристик российской политической культуры; Василий Гроссман говорил о тысячелетии рабской психологии. В качестве контрпримера можно привести не только раскольников, во имя

религии порывавших с обществом и принимавших мученическую смерть. Можно назвать. многочисленные религиозные группы и секты, жившие вне общества и государства. Некоторые из них, такие как духоборы и меннониты, в конце XIX в. покинули Россию и переселились в Новый Свет. Это показывает, в частности, что

между освободительными движениями на Востоке и на Западе существовали и продолжают существовать существенные различия. Многие из тех, кто боролся за свою свободу в России, вынуждены были порвать с обществом или во всяком случае перебраться на периферию, туда, куда государство почти уже не имело доступа.

Часто это 6ыла географическая периферия, но речь могла идти и о социальной или религиозной периферии, где люди типа юродивых могли найти себе свободу, свободу дурака или убогого. К российским искателям свободы можно причислить также беглых  крестьян, из которых на окраинах страны формировалось казачество. Свобода, воля локализовалась, таким образом, где-то вдоль внешних границ государства и общества; это была свобода уклониться от насилия, а не свобода подняться на борьбу против него, победить его или хотя бы ввести в какие-то рамки. В этом смысле российский идеал свободы расходится с либеральными идеалами. Если либерализм стремится преобразовать существующие отношения в своем либеральном духе, то российское свободолюбие уклоняется от власти и насилия и ищет себе прибежища и возможностей для развития вне существующих отношений.

              Новую ступень контр-культуры  знаменовало диссидентское и  правозащитное движение 60-х гг. Ведь  здесь имели место выступления  групп - пусть малочисленных и разрозненных - которые отвергали конспирацию и пытались действовать открыто, публично. Самое советскую власть они как бы не ставили под вопрос, однако критикуя советские законы и государственно-правовые процедуры, они фактически расшатывали систему, способную существовать лишь при том условии, что партийное руководство само будет писать законы. Поэтому власть обрушивала на носителей подобных критических требований массированные полицейские меры, не пытаясь хотя бы частично интегрировать в себя таких людей, как Сахаров.

           Российская  политическая культура породила  острые противоречия, но не создала I механизмов их опосредования. Политическая  система до 1917 г. и особенно после I революции плохо умела справляться с конфликтами, то есть не владела достаточным инструментарием для того, чтобы перерабатывать противоречия, трудности, непредвиденные ситуации в рамках самой системы, урегулировать конфликты, не расшатывая основ. Не было четкого понимания того, что во многих случаях конфликтов действительно невозможно избежать, что необходимо искать пути, как жить с этими конфликтами. Коммунистический режим выработал, по существу, только два средства преодоления конфликтов: уничтожение оппонента или отрицание самого конфликта. В сталинские времена предпочтительным считался первый путь, позднее - второй, метод подковерных стычек.

Резко выраженные противоречия и неумение решать конфликты объясняют, кроме прочего, также и высокий приоритет, можно даже сказать, доминирование политики. Экономика, социальные отношения в России влияют на политику в гораздо меньшей степени, чем в западных государствах. Цари, императоры, вожди и президенты с выраженной волей к политическим преобразованиям всегда могли перевернуть российскую жизнь по своему усмотрению. Личность лидера играла в политической культуре центральную роль, институции - второстепенную.

Люди привыкли к тому, что политика выше права. Право, законы не воспринимаются как сфера, способная нормально существовать лишь при условии невмешательства в нее текущей политики. В посткоммунистической России власти во многих случаях все еще используют право, Конституцию как инструмент в политическом маневрировании. Общество с готовностью принимает это, а исторически сложившаяся ментальность придает формализованному праву лишь очень условную ценность, в любом случае ставя его ниже идеала справедливости. Справедливость же не обязательно вытекает из письменно фиксированного права или из деятельности тех инстанций, которые это право осуществляют.

Есть ли шансы у российской демократии?

По справедливому замечанию бразильского политолога Ф. Веффорта, "новые демократии" представляют собой смешанные режимы, хотя смешение или совмещение институтов и норм вполне обычное явление, поскольку многие режимы, в том числе и традиционно демократические, носят смешанный характер. Так, некоторые современные представительные демократии включают элементы прямой демократии и корпоративизма, представляя собой некий институциональный гибрид. "Новые демократии" же - это, в сущности, особые разновидности гибридизации, основанные на сочетании в переходный период демократических институтов, норм и ценностей с авторитаризмом. Но при всех возможных здесь оговорках нельзя не согласиться с тем же Веффортом, который считает, что "гибридные режимы можно считать победой демократии в сравнении с той тоталитарной диктатурой, которую они сменили".

Все это, в свою очередь, дает основание для вывода, что процесс демократизации в . странах третьего мира нельзя воспринимать как само собой разумеющийся и однозначно обреченный на успех. Переходный характер "новых демократий" обусловливает их нестабильность, порождающую непредвиденные обстоятельства и непредсказуемые результаты. Как отмечали Т. Карл и Ф. Шмиттер, "нормальные" ограничители социальных структур и политических институтов на время как бы прекращают свое существование; действующие лица зачастую вынуждены принимать скороспелые и противоречивые решения; союзы, в которые они вступают, как правило, скоротечны и мимолетны. Результаты действий зачастую не соответствуют первоначальным замыслам различных группировок. "Парадоксом "новых демократий" является то, что демократические преобразования осуществляются под руководством лиц, не являющихся, по выражению Ф. Веффорта, демократами "по рождению". Подавляющее большинство тех, кто возглавил преобразования переходного периода были "инсайдерами" в прежних режимах и были обращены в демократическую веру самим переходным периодом. Это Р. Альфонсин И К. Менем в Аргентине, П. Эйлвин и Р. Лагос в Чили, Ж. Сарней и в Бразилии, Б. Ельцин и В. Черномырдин в России и т.д.

Поэтому очевидно, что многие из "новых демократий" не застрахованы от опасности того, что первоначальные восторги по поводу обретенной свободы могут обернуться разочарованием и неприятием демократии широкими слоями населения. Немаловажен с данной точки зрения вопрос о выживаемости и управляемости демократии, ее способности укорениться в том или ином обществе. По-видимому, правы те исследователи, которые предупреждают о возможности возникновения в переходные периоды тупиковых ситуаций и опасности возврата к прошлому. Так, например, в Турции, после проведения здесь первых свободных выборов в 1946 Г. демократический процесс три раза - в 1960-1961, 1970-1973 и 1980-1983 ГГ. - был прерван периодами правления авторитарных режимов. Что касается большинства латиноамериканских стран, то для них такое положение вещей стало почти правилом. В результате, как писал французский исследователь Г. Эрме, "реальный вызов состоит в нахождении выхода из этого порочного круга, который до сих пор превалировал, когда диктатуры, быстро терявшие свой блеск, регулярно сменялись демократиями, имевшими под собой шаткую основу". Не продемонстрировавшие свою состоятельность демократические режимы, неизбежно потерпят крах вследствие либо своих ошибок, либо разочарования людей.

Обоснованность этого тезиса подтверждается тем, что целый ряд стран и народов продемонстрировали свою неготовность к принятию демократии и ее ценностей во всех их формах и проявлениях. Об этом свидетельствует опыт некоторых   стран третьего мира, где механическое заимствование западных образцов государственности оборачивалось неудачей и приводило к непредсказуемым негативным последствиям. 3римым; проявлением негативных последствий попыток ускоренной модернизации на западный лад является дуга нестабильности, протягивающаяся на огромные пространства мусульманского мира от Инда до Средиземноморья и стран Магриба. Объясняется это прежде всего тем, что заимствовались и насаждались элементарные административные и управленческие механизмы, не заботясь об их органическом интегрировании в национальные традиционные структуры. Первый такой опыт провалился в Иране, где шахский режим под патронажем Соединенных Штатов пытался постепенно пересадить на иранскую почву западные политические институты и экономические отношения.